Женщины притихли, но взаимная ненависть так и сочилась из них в каждом взгляде, в каждом движении. Кое-как покончив с формальностями по ознакомлению участниц очной ставки с протоколом, Егоркин отпустил обеих, но с интервалом в пять минут, чтобы не встретились и не продолжили «дискутировать» в коридоре следственного отдела.
– Ух! – выдохнул Егоркин и глотнул воды прямо из горлышка мутного графина. – Умаялся я с ними.
– Это у тебя что? – машинально поинтересовался я, кивнув головой в сторону коридора.
– «Хулиганка»… Эти фурии – бывшие подруги, одна увела у другой законного мужа. Брошенная жена, конечно, не стерпела, хлебнула для храбрости водочки и поздней ночью пошла разбираться на квартиру к бывшей подруге. В результате разбирательство вылилось в битьё посуды, вырывание друг у друга прядей волос, матерную брань и расцарапанные лица. Соседи ночному «концерту» не обрадовались и вызвали наряд патрульно-постовой службы. В результате всех фигурантов сопроводили в отдел, где они провели ночь в «обезьяннике», а утром судья по материалам проверки возбудил дело по статье «хулиганство».
– Какое же здесь «хулиганство», если есть мотив? – блеснул я юридическими знаниями.
– Верно! – живо согласился Егоркин. – Но это сейчас ясно, что есть мотив – ревность, а на момент возбуждения дела и потерпевшая и обвиняемая об истинных причинах конфликта умалчивали. На днях по-новой предъявлю обвинение, и буду переквалифицировать дело на побои, а ты ко мне по какой надобности?
– По делу Шестопёрова.
– А, ножевое! – почему-то обрадовался Егоркин. – Дело, по моему мнению, плёвое, но мутное какое-то. Там потерпевший что-то темнит. Возьми, почитай, – и Егоркин сунул мне в руки тоненькую папку, – но только у меня в кабинете.
Я пристроился на продавленном кресле в уголке кабинета и углубился в чтение. Дело действительно было несложное. Ранним зимним утром 10 января в приёмный покой районной больницы поступил потерпевший Шестопёров с проникающим ножевым ранением в брюшную полость. Точнее, ножевых ранений было два: первое представляло собой резаную рану предплечья правой руки, а второе – колотое проникающее в брюшину. Потерпевшего быстро прооперировали, так как в результате внутреннего кровоизлияния вовсю шёл воспалительный процесс и через пару часов он вполне мог отдать богу душу.
Дежурный следователь допросил потерпевшего сразу после того, как последний отошёл от наркоза и стал адекватно реагировать на внешние раздражители, в том числе и на следователя. Пётр Семёнович вяло пытался убедить следователя в том, что ранение ему причинили неизвестные молодые люди вечером 9 января на улице в двухстах метрах от его дома, когда он выгуливал Нюшу. Нюша оказалась породистой сукой, короткошёрстным терьером женского пола.
Со слов потерпевшего было известно, что конфликт с неизвестными лицами разгорелся после того, как один из подвыпивших молодцов поддал Нюше ногой под зад. В ходе возникшей перепалки один из пьяных оппонентов Петра Семёновича выхватил нож и попытался нанести ему удар в грудь. Петер Семёнович подставил руку и отклонил удар, хотя и получил при этом резаную рану правой руки. От второго удара он уклониться не смог, и преступник пропорол ему брюшину. На этом схватка закончилась: подвыпившие молодые люди дали дёру, а потерпевший Шестопёров, зажав рукой рану, побрёл домой. Дома жене о полученном ранении он ничего не сказал.
– Мы с ней в этот вечер были в ссоре, и мне не хотелось в очередной раз выслушивать от неё, что я тряпка и не могу за себя постоять, – пояснил следователю Шестопёров. – А «Скорую помощь» вызывать не стал, так как думал, что рана неглубокая и заживёт сама по себе.
Однако с каждым часом ему становилось всё хуже и хуже. В 5 часов утра, когда терпеть боль не стало сил, он пришёл в спальню и попросил жену вызвать «неотложку». С женой случилась истерика, но «Скорую помощь» она вызвала.
Я дважды перечитал показания потерпевшего, и хотя версия о неустановленных молодых людях звучала правдоподобно, меня не отпускало ощущение, что Шестопёров лжёт от первого до последнего слова.
Допрос жены потерпевшего, Шестопёровой Гузель Наильевны, ясности в дело не внёс: её показания почти полностью совпадали с показанием мужа.
– Ты жену потерпевшего видел? – спросил я Егоркина, который только что закончил очередной допрос свидетеля.
– Видел, – ответил Санёк и почему-то усмехнулся. – Занятная мадам!
– И чем она тебя зацепила?
– Да у неё есть чем мужика зацепить, – мечтательно произнёс холостой Егорки. – Представь себе: жгучая брюнетка, глаза раскосые, зелёные, губы, как у Анджелины Джоли, грудь… про грудь я вообще молчу!
– А характер?
– Вот здесь я затрудняюсь с определением! – глубокомысленно хмыкнул знаток женщин. – То ли классическая язва, то ли первостатейная стерва! И как с ней Петрушка живёт?
– Ты знаком с потерпевшим?
– Только в рамках уголовного дела.
– Но ты назвал его Петрушкой.
– Это потому, что наш потерпевший – типичный подкаблучник. Тюфяк, одним словом, а не мужик.
– А жена наставляет ему рога, – предположил я.
– Не уверен. У меня на этот счёт фактов никаких нет. Хотя соседи показали на допросе, что чета Шестопёровых часто ссорилась, но в основном во время ссоры был слышен голос жены Шестопёрова. В ходе конфликта она, если так можно выразиться, вела главную партию, а муж в ответ что-то невнятно бубнил. Я с ней во время допроса замучился: я ей слово – она мне два! Я ей вопрос, она мне встречный! И так весь допрос. И чего я только за этот час не выслушал: и оборотни мы в погонах, и бездельники, которые только и делают, что взятки берут, и что это мы виноваты в том, что не уберегли её драгоценного муженька от вооружённой банды хулиганов.
– Лучшая защита – это нападение?
– Возможно. Я так глубоко ещё не копал. Понимаешь, дело я к производству недавно принял, так что вдумчиво с ним поработать времени не было.
Я опять углубился в дело, и не зря. В конце дела была подшита справка о наличии в крови потерпевшего алкоголя.
– На момент получения ранения Шестопёров был пьян? – снова обратился я к Егоркину.
– Выпивши, – не глядя на меня, ответил Санёк, который был занят изучением каких-то финансовых документов.
«Видимо, переключился на дело по незаконному предпринимательству», – машинально отметил я, в ожидании дальнейших пояснений.
– При повторном допросе он заявил, что в тот вечер вместе с женой был в гостях у сослуживца.
– Фамилия и адрес сослуживца известны?
– Да, его координаты указаны в допросе.
– Допрошен?
– Кто? Сослуживец? Нет. А зачем, он ведь о конфликте ничего не знает.
– Вызови его на завтра.
– Зачем?
– Надо! Я сам его допрошу. Хотя нет, я лучше сам к нему вечерком нагряну. Ты же говоришь, что дело мутное, вот и давай черпать информацию из дополнительных источников. Даже если он ничего нового не скажет, то хотя бы даст развёрнутую характеристику своему коллеге по работе. Да, кстати, а где работает Шестопёров? В допросе написано, что он начальник отдела продаж.
– А я что, не записал? Значит, лопухнулся! Он что-то говорил про какую-то торговую корпорацию. Чёрт! Забыл название! Ну, это поправимо, – и Егоркин стал давить на кнопки сотового телефона.
– Всё, дозвонился! – радостно сообщил он мне после короткого телефонного разговора. – Завтра в десять часов господин Шестопёров будет у меня в кабинете, как штык.
– Что ты ему сказал?
– Правду! Сказал, что в свете вновь открывшихся обстоятельств необходимо провести дополнительный допрос.
– Думаешь, придёт?
– Придёт! Куда он денется! Могу поспорить, что сейчас господин Шестопёров мечется по кабинету, пытаясь вычислить, что именно стало известно следствию.
– Я хотел бы присутствовать при допросе.
– Без проблем! – быстро согласился следователь. – И хотя УПК[14] запрещает оказывать на фигуранта уголовного дела психологическое давление при проведении следственных действий, но именно этим мы завтра с тобой и займёмся.
На следующий день за четверть часа до начала допроса я был в кабинете Егоркина, и хотя это был мой далеко не первый допрос, волновался как перед первым свиданием.
Шестопёров был точен: ровно в десять часов открылась дверь, и в кабинет вошёл высокий статный мужчина с открытым лицом. Его можно было назвать симпатичным, если бы не бегающие глазки, к тому же он нервно морщился, отчего создавалось впечатление, будто у него болит зуб.
Сев на предложенный стул, Пётр Семёнович опасливо покосился на меня.
– Сегодня на допросе будет присутствовать Васильчиков Валерий Сергеевич, майор полиции, – представил меня Егоркин. – Валерию Сергеевичу поручено оперативное сопровождение расследования. Надеюсь, Вы не возражаете?
Шестопёров не возражал, но и радости на его лице я не заметил.
– Раз возражений нет, предлагаю преступить к делу, – вклинился я в допрос. После этих слов потерпевший напрягся и непроизвольно подался вперёд. – Накануне получения ножевых ранений Вы с супругой были в гостях у своего коллеги Виктора Никанорова. Подтверждаете этот факт?
– Подтверждаю, – откликнулся потерпевший и тут же закашлялся. – Что-то в горле пересохло, – виновато пояснил он.
«Значит, сильно нервничает, – отметил я про себя. – Пускай понервничает, мне это на руку».
– Я этого и не скрывал. А какое отношение это имеет к делу…
– Имеет, – выдержав паузу, произнёс я с многозначительным видом. – На предыдущем допросе Вы умолчали о том, что в гостях между Вами и вашей женой произошла ссора.
– Дела семейные! С кем не бывает, – с показным равнодушием пояснил Пётр Семёнович и закинул ногу на ногу.
– Бывает, – легко согласился я. – И то, что ваша жена после ссоры вызвала такси и одна уехала домой, тоже пока ни о чём не говорит. Я вчера был у Никанорова дома, и он пояснил, что после ухода жены Вы оставались в гостях ещё примерно минут сорок.