– А что охранники?
– Да какая там охрана? Одна видимость, чтобы больше денег брать!
– Охранники запись смотрели? Может, кто-нибудь из них злодея опознал?
– Обижаешь! Это первое, что я сделал. Никто никого не опознал. Я ещё вчера «зарядил» агентуру, но пока никакой информации нет.
– Ты им веришь?
– Кому?
– Агентам своим?
– Кому верю, кого перепроверяю. В основном дают реальную наводку.
– С чего бы так?
– Явно не из любви ко мне. Мои агенты – в основной массе типичные неудачники. В большой бизнес они не пробились: не хватило ни ума, ни денег. В воровской среде они тоже не в фаворе, а жить на что-то надо. Вот и сдают мне своих более удачливых «корешей».
– И ты им за это платишь!
– А я им за это плачу! Таковы правила игры, и они их приняли. Странно, что тебя это коробит. Я слышал, что ты «розыскник» со стажем.
– Может и так, но я как-то раньше своей головой обходился и с агентурой не работал. Мне легче злодея на чистосердечное[25] подвинуть, чем кого-то вербануть[26]. Не люблю я это дело.
– Признаться, я тоже не в восторге, но в нашем деле, сам знаешь, без агентуры нельзя!
В этот момент меня вторично за день посетило какое-то странное чувство: словно я уже слышал эти слова раньше, и всё это связано со старым долгом.
– Автомобиль новый, куплен три месяца назад, даже обкатку не прошёл. Особых примет нет. Хотя… здесь я неправ! Есть! Есть особая примета! – оживился Юрий. – Японцы не учли, что климат в России резко континентальный: то в жар, то в холод бросает. Хотя это седьмая модель, могли бы и учесть.
– Ты это к чему? – отвлёкся я от своих мыслей.
– Я к тому, что лакокрасочное покрытие кузова от перепадов температуры, или просто от русского мороза, быстро начинает шелушиться.
– Дай угадаю! Нашу «японочку», из желания сэкономить на ремонте, загнали в русский автосервис, где её попытались подкрасить, но тональность точно подобрать не смогли, и теперь на её теле, то есть корпусе, есть пара-тройка мест, где покраска отличается. Это и есть твоя особая примета.
– Лихо! Ты раньше розыском автомобилей не занимался?
– Не занимался. В Ростове у меня была своя иномарка, так что я через автомобильные страдания самолично прошёл.
– Думаю, нашу «Мазду» взяли не на запчасти: модель только что поступила в продажу. Перекрашивать её тоже не будут, потому как красный цвет будет проступать при малейшем сколе краски, а это сразу вызовет подозрение. С какого перепугу хозяин красную иномарку в чёрный или тёмно-серый цвет перекрасил?
– Иномарка красного цвета, – задумчиво пробормотал я. – Красного!
И тут мне показалось, что я ухватил кончик своих недавних, но хорошо забытых воспоминаний.
– Тебе плохо? – всполошился Юрий. – Ты какой-то бледный!
– Матросская тишина. Иномарка красного цвета. Владелица – Вероника Судзиловская. – продолжил бормотать я и активно замотал головой в знак отказа от товарищеской помощи.
– Помню такую! – неожиданно оживился Юрий. – У неё машину дважды угоняли, и все два раза я находил!
– Она разбилась, – добавил я.
– Да… разбилась, – уменьшил энтузиазм Харитонов и почесал затылок. – Разбилась. Красивая была, а погибла глупо.
– Красота не является гарантом неприкосновенности, – зачем-то сказал я, хотя мои мысли продолжали крутиться вокруг красной иномарки.
– Осень, дождь, лужи на асфальте, – шептал я себе под нос. – Нет, дождя не было, дождь прошёл раньше. Я шёл по мокрой опавшей листве, багряные клёны, иномарка красного цвета, цвета…
– Давай закрывай его в СИЗО! – кричал кому-то по телефону Юрий. – Ты, главное, его задержи, хотя бы временно, а доказательств у меня на него – воз и маленькая тележка! Закрывай!
И в тот момент, когда я услышал про изолятор, у меня в голове всё стало на места – пазлы сложились, как по волшебству и память услужливо нарисовала полную картинку былых событий.
Осенним днём я шёл по улице Матросская тишина. Накануне прошёл дождь, на асфальте не успели просохнуть лужи, пахло сыростью. Я шёл и любовался багряными клёнами, но на душе было неспокойно. Почему? Потому что я боялся заболеть туберкулёзом. Почему туберкулёзом? Что за бред? Нет, не бред. Туберкулёз у меня всегда ассоциировал с тюрьмой, верней, с изолятором. Матросская тишина! СИЗО! Исса Усманов! Я допрашивал его в тот день по убийству Воронцова. Он просил, чтобы его до суда оставили в Москве, так как опасался, что у себя на родине он до судебного заседания не доживёт. Помнится, он сказал: «Моя информация должна Вас заинтересовать». Потом мы с ним около часа беседовали, после чего Усманова отвели в камеру, а я ушёл.
Я шёл по мокрым опавшим листьям, пахло сыростью. Я должен был что-то доложить своему начальнику Баринову. Должен… но что именно? Не помню! Контузия сыграла со мной злую шутку: я начисто забыл полученную от Иссы информацию. Забыл и не доложил! Я сбежал! Имитировал свою смерть и сбежал, как мне тогда казалось, сбежал от наружного и ещё бог знает какого наблюдения. Какое мальчишество! Верх непрофессионализма! А потом было метро, станция Лубянская и взрыв.
Нет! Довольно! Дальнейшие воспоминания здоровья мне не прибавят и к истине не приблизят. Надо вспомнить, что именно говорил на допросе Усманов. Проще вызвать Алексея и попросить, чтобы Иссу допросили ещё раз. Пусть сыграют с ним в открытую: скажут, что полковник Каледин погиб во время террористического акта и информация утрачена. Бред! Прошло больше пяти месяцев. Усманова наверняка выслали обратно в Чечню, и жив ли он сейчас – вопрос!
– Харитонов! – приоткрыв дверь, прокричал один из оперов. – Тут к тебе посетитель, вернее, посетительница.
– Пусть заходит, – откликнулся Юрий, на секунду оторвавшись от телефонной трубки.
В кабинет осторожно вошла молодая женщина.
– Я на счёт угона, – пояснила она и, не дожидаясь приглашения, так же осторожно опустилась на стул.
– А ко мне по другим вопросам не обращаются, – мимоходом сообщил Харитонов и сгрёб со стола бумаги:
– Валерий Сергеевич, мне на полчаса срочно отлучиться надо! Поговори, пожалуйста, с посетительницей. Она, наверное, заявление об угоне пришла подавать.
– Я заявление подавать не буду, – тихо произнесла женщина. – Я по другому вопросу.
Опытным глазом я отметил округлившийся живот посетительницы.
«Примерно четыре месяца», – прикинул я срок беременности.
Это было более чем странно. Обычно в наше заведение и по повестке людей не всегда дождёшься, а тут женщина пришла добровольно, несмотря на своё «интересное» положение.
– Я майор Васильчиков, – представился я. – Можете называть меня Валерием Сергеевичем. Так что у Вас произошло?
– Моя фамилия Поташова, – продолжила женщина тем же тихим голосом. – Мария Поташова. Я работаю диспетчером на платной автомобильной стоянке. Вчера во время моего дежурства со стоянки угнали автомобиль.
– «Мазду» красного цвета? – не выдержал я.
– Да, «Мазду» красного цвета, – подтвердила посетительница. – Вчера, когда меня ваши сотрудники опрашивали, я сказала, что мужчина, которого я видела при просмотре записей видеонаблюдения, мне незнаком.
– А сегодня Вы в этом уже не уверены, – подсказал я.
– Наоборот, – воспрянула Поташова, и голос её окреп. – Сегодня я как раз уверена! Я знаю, кто это.
– И кто же?
Однако Поташова вдруг замкнулась в себе и замолчала. Так ведут себя люди, которые вдруг по каким-либо причинам передумали давать показания.
– Судя по тому, что Вы его знаете, – подсказал я посетительнице, – это ваш знакомый. Так?
Поташова еле заметно кивнула.
– Вы или знаете его по месту жительства, или раньше учились с ним вместе, или работали. Правильно?
Поташова вновь кивнула, но гораздо уверенней.
– Я бы даже предположил, что это ваш бывший сотрудник, так как он очень хорошо знал распоряжение видеокамер, поэтому его лицо на записи не рассмотреть. Итак, кто же это?
– Это Костя, – после небольшой паузы нехотя призналась женщина. – Костя Беляков, – выдохнула Поташова и расстегнула пуговичку на блузке. – Душно у вас тут!
– И где сейчас обретается гражданин Костя Беляков?
– Не знаю. Неделю назад его уволили за появление на дежурстве в пьяном виде.
– Он что, много пил?
– Не больше других, – неожиданно вступилась за угонщика Поташова. – Просто он на глаза начальству чаще попадался. – Так-то он парень нормальный, только уж больно задиристый: вечно начальнику охраны что-то доказывал.
– Машину он угнал в отместку за увольнение?
– Наверное. Он со мной своими замыслами не делился. И вообще из Москвы уезжать собирался.
– Куда, если не секрет?
– Не секрет: к себе, на Ставрополье.
После этих слов она замолчала, словно спохватившись, что наболтала лишку. Минут пять мы сидели молча.
– Вы вчера были у него, – нарушил я затянувшееся молчание. Поташова молчала, уставившись взглядом в затёртый линолеум. – Судя по всему, Вас с Беляковым связывают близкие отношения. Очень близкие, – и я кивком указал на её округлившийся живот. – Вы ещё вчера при просмотре видеозаписи поняли, что угонщик – Беляков. Однако Вы его не выдали. Спрашивается: почему? Да потому, что надеялись наладить с ним отношения. Они ведь у вас разладились, как только он узнал о Вашей беременности?
Поташова стойко молчала, однако лицо её приобрело бордовый оттенок, и я видел, как она из последних сил сдерживает подступившие к глазам слёзы.
– Вчера Вы пришли к нему домой и всё ему рассказали. Вероятней всего, Вы предложили ему сделку: он женится на Вас, за что Вы не сдаёте его полиции, но всё пошло не так, как Вы планировали. Беляков ответил Вам отказом. Я прав?
– Он сказал, что уедет на Ставрополье, и там его менты с собаками не найдут, – выдохнула женщина и зарыдала в голос.
В этот момент в кабинете появился Харитонов. Юрий многозначительно посмотрел на меня, потом на плачущую Поташову, потом опять на меня.