Через пару минут противоборствующие стороны хлёстко сошлись по всему фронту, и над площадью повисла матерная брань, крики раненых, а в воздухе ощутимо запахло «Черёмухой»[37] Последнее, что я успел увидеть – упавшее мне под ноги тело пенсионера в соломенной старомодной шляпе. Впрочем, шляпы на нём уже не было, а седая голова была залита кровью.
Толпа ахнула, качнулась и, затаптывая упавших, тоненьким ручейком стала просачиваться в боковую улочку. Меня сдавило со всех сторон, и обезумевшая масса людей против воли понесла меня прямо на щиты ОМОНа.
«Только бы не упасть! – билась в моей голове мысль. – Только бы не упасть, иначе конец!»
Я каким-то чудом смог выпростать из толпы руки и ухватиться за чьи-то широкие плечи. На этом моё везенье и кончилось: толпа развернула меня спиной к наступающим полицейским, словно специально подставляя мой беззащитный затылок под удар резиновой палки.
Краем глаза я успел увидеть, как полицейский пытается стащить с фонарного столба организатора несанкционированного митинга – мужчину в серой водолазке и потёртых джинсах. Полицейский тянул за левую ногу вниз, а тот в ответ ступнёй правой ноги, одетой в кроссовку, бил его по каске, прозванной в народе «сферой».
Чем закончился неравный поединок, мне досмотреть было не суждено: неожиданно окружающий мир вздрогнул, потерял резкость, и затылок пронзила резкая боль, после чего я, словно под лёд, провалился в чёрный омут беспамятства.
Очнулся я в камере на деревянном лежаке, который здесь называли «шконкой». Голова раскалывалась от боли, и я машинально коснулся пальцами затылка: там, где у младенцев обычно находится «родничок», у меня нащупалась здоровенная шишка.
– Сильно досталось? – спросил сидевший на соседней «шконке» мужчина. В ответ я поморщился и еле заметно кивнул головой.
«Хороший довесок к имеющейся контузии!» – подумал я и снова потрогал шишку.
– А мне опять по почкам настучали, сволочи! – продолжал делиться сокровенным товарищ по несчастью. – Теперь минимум дня три буду кровью ссать.
Я пригляделся и опознал в случайном собеседнике организатора митинга, которого полицейские пытались стащить с фонарного столба. Я хотел высказать ему всё, что думаю о нём, о его несанкционированном мероприятии, и об испорченном выходном дне, как вдруг он протянул мне руку и коротко представился: «Новак».
В одно мгновенье я забыл о полученной травме. Ещё не веря в нечаянную удачу, я протянул ладонь и, морщась от боли, тихо произнёс: «Кантемир».
– О, да ладошка у тебя вялая! – сочувственно протянул оппозиционер. – Видать, тебе действительно хреново. Сейчас начнут вытаскивать по одному на допрос, попытаюсь тебе помочь.
– А ты, видать, тёртый калач! – промычал я сквозь зубы. – Все здешние порядки знаешь.
– Что поделать, брат! Политическая борьба подразумевает…
Что именно подразумевает политическая борьба, я не узнал, так как в это мгновенье скрипнула дверь, и на пороге камеры показался мужчина в штатском, и рядом с ним полицейский с ключами от камер.
– Граждане задержанные! – обратился к нам гражданский. – Сейчас каждого из вас следователь вызовет для установления личности и дачи показаний. Дознание будут производить трое сотрудников полиции, поэтому первые три человека прошу на выход.
– Стоять! – сорвался на крик Новак, и я от неожиданности вздрогнул.
– Стоять! – повторил оппозиционер, но уже тоном ниже. – Никто из нас добровольно не выйдет из камеры до тех пор, пока не будет оказана медицинская помощь нашим раненым товарищам! В противном случае вам, господа полицейские, повторно придётся применить силу, а это уже будет считаться избиением подследственных. Хочу напомнить всем, что закон этого не допускает!
Возникла минутная пауза, во время которой полицейский позвонил по сотовому телефону и что-то сказал на ухо мужчине в «гражданке».
– Лиц, получивших при задержании травму, прошу выйти из камеры, – объявил гражданский. – Остальным придётся поскучать ещё немного. После процедуры дознания вы все будете отпущены по домам, если, конечно, кто-то из вас не совершил более серьёзное, чем нарушение общественного порядка, правонарушение.
Я видел как Новак недовольно поморщился. Лояльное отношение полицейских к задержанным выбивало у него из-под ног почву, и играть после этого роль оппозиционера, ставшего на защиту униженных и оскорблённых россиян, затруднительно.
– Ты сейчас выйдешь на волю, – шепнул мне Новак, – а меня здесь продержат дольше всех. Минимум семьдесят два часа ареста мне гарантированы. Поэтому позвони по телефону в секретариат нашей партии, и расскажи всё, что видел.
– Это Вам чем-то поможет?
– Поможет! Мои товарищи знают, что в таких случаях надо делать.
– А номер телефона?
– Найдёшь в справочнике. Запомни: секретариат «Партии гражданских свобод». Удачи! – и он по-свойски хлопнул меня по плечу.
После того, как медик поставил мне на затылок компресс и перебинтовал голову, меня отвели в кабинет к дознавателю.
– Фамилия, имя, отчество, – произнесла толстая некрасивая девушка в тесном кителе с лейтенантскими погонами и, не глядя на меня, принялась заполнять бланк.
Я молчал.
– Ты что, со мной в молчанку играть собрался? – повысила голос толстуха, подражая «киношным» следователям.
– Вот из-за таких, как Вы, девушка, наш народ милицию и не любит! – назидательным тоном произнёс я и машинально поправил на голове марлевую повязку.
– Во-первых, не милицию, а полицию, а во-вторых, что Вы, гражданин, конкретно имеете в виду?
– Я имел в виду ваше хамство, товарищ лейтенант! Чешете всех без разбора под одну гребёнку – и уголовников и законопослушных граждан.
– Это ты-то законопослушный? – повысила голос дознаватель, незаметно для себя опять перейдя в общении со мной на «ты». – Законопослушные дома сидят, а не шастают по несанкционированным мероприятиям, и не нарушают общественный порядок! Фамилия!
– Каледин! Звание назвать?
– Какое звание? – хмыкнула жертва сдобных пончиков. – Ты что, у нас «Заслуженный», или «Народный»?
– Ладно! – сказал я примирительным тоном. – Препираться с Вами у меня нет никакого желания. Пускай Вас ваше начальство воспитывает. Вот вам номер телефона, – и я на бланке допроса карандашом размашисто написал одиннадцать цифр, – позвоните по нему прямо сейчас.
– Ага! Сейчас прямо и позвоню! – расплылась в улыбке толстуха и расстегнула тесный китель.
– Это номер дежурного по городу офицера ФСБ. – сдержанно пояснил я. – Позвоните и сообщите, что задержан Кантемир Каледин.
Лейтенант опасливо посмотрела сначала на номер, потом на меня, и лишь после этого нерешительно взяла трубку внутреннего телефона.
– Дежурный? Это Швецова! Серёжа, пробей мне срочно этот номерок, – и она продиктовала заветные одиннадцать цифр. – Что? Да я предполагаю, что это… Что? Нет, задержанный по фамилии Каледин сообщил. Проверь и мне перезвони.
Дежурный офицер перезвонил через минуту и, судя по меняющемуся выражению лица дознавателя, дежурный по «конторе» в выражениях не стеснялся.
– Ясно, – упавшим голосом произнесла дознаватель и положила телефонную трубку. В кабинете повисло неловкое молчание.
– Я официально приношу Вам, товарищ полковник, свои извинения, – произнесла бесцветным голосом девушка. – Вот телефон, – и она пододвинула мне аппарат, – можете жаловаться на меня прямо сейчас.
– Куда жаловаться?
– Куда сочтёте нужным, хоть в Управление кадров, хоть в приёмную министра МВД.
– Не буду я никуда жаловаться, – вздохнул я. – Достаточно ваших извинений. Более того, мне сейчас нужна ваша помощь.
– Я всё сделаю, товарищ полковник! Приказывайте! – встрепенулась девушка.
– Приказывать не буду, но постарайтесь сделать так, как я Вам скажу. Сейчас в камере находится некто Алексей Новак. Он один из организаторов несанкционированного митинга, и он же идейный вдохновитель и наставник задержанных вместе с ним лиц. Судя по имеющейся у меня информации, Новак готовит очередную провокацию, рассчитывая, что Вы задержите его на семьдесят два часа для выяснения личности. Думаю, что он этого как раз и добивается. Я предлагаю Вам после того, как допросите парочку человек, вызвать его на допрос, подробно зафиксировать в протоколе всё, что он скажет, после чего отпустить на все четыре стороны.
– Отпустить организатора беспорядков?
– Да, отпустить! Никуда он не денется. Если впоследствии будет возбуждено уголовное дело, то Вы его всегда сможете вызвать для проведения следственных действий. У него в Москве есть офис, в котором он бывает практически ежедневно, так что скрываться от следствия не в его интересах. Для него, чем больше шума вокруг его персоны, тем лучше – бесплатный пиар! Всё понятно?
– Так точно.
– Тогда забудьте, что Вы меня здесь видели, и о моём пребывании у вас не должно остаться никаких следов.
– Ясно! Разрешите вопрос, товарищ полковник.
– Спрашивайте.
– А как Вы оказались на митинге?
– Лейтенант! Вы что, сами не догадываетесь? Это моя работа. Кстати, подобное развитие событий я заранее предусмотрел, поэтому и не взял с собой никаких документов, – соврал я, не моргнув глазом. – Для всех я среднестатистический недовольный властью москвич. А теперь, товарищ лейтенант, отпускайте меня.
– Дежурный! – зычно позвала дознаватель, и я от неожиданности вздрогнул. – Этого можно отпускать, – и девушка бесцеремонно ткнула в мою сторону пальцем. – Потом приведёшь ко мне следующего. Да поторапливайся! Итак работы привалило на всю ночь.
Через час я позвонил в офис «Партии гражданских свобод». Несмотря на поздний час, трубку взяла секретарь, которой я сообщил о задержании полицейскими их лидера, после чего подробно описал, как Алексей Новак героически противостоял произволу властей.
В ответ на моё красочное повествование секретарь тоненьким девичьим голоском восхищённо ахала, а напоследок попросила меня оставить свой номер телефона.