– А больше… ничего при нем не нашли?
– Что вы имеете в виду?
Я помедлил. Раскрывать карты мне не хотелось, но другого пути не было.
– Например, фотографию какую-нибудь?
Архипов отодвинул свой стул, встал и прошелся у меня за спиной по кабинету – так что пришлось мне развернуться на стуле и подождать, пока он обдумает мой вопрос.
– Что за фотография? – спросил наконец Захар Борисович. – Значит, не нашли? – уточнил я. Архипов подошел ко мне ближе и остановился.
– А! Я понял. Вы имеете в виду того фотографа в притоне извращенцев? Но почему вы спросили про фотографию? Как фотография?.. – Он снова задумался, затем сел за стол. – Владимир Алексеевич, рассказывайте. Я вздохнул:
– Эта фотография… я ее видел. Недавно. Ковалевский, убитый на Петровке, был на этой фотографии. Правда, в маске.
– Как же вы его узнали?
Нельзя было говорить про Ламанову! Я и так ступил на зыбкую тропинку, раскрывая все больше и больше из того, что хотел оставить в тайне. Такой бульдог, как Архипов, вполне был способен поймать меня на мельчайшем намеке! Но тут мне в голову пришла простая и элегантная идея.
– По маске, Захар Борисович. Я узнал его по маске. – А что маска? Простая, черная.
– По маске и нижней части лица. У меня профессиональная память, Захар Борисович. Платье, маска и нижняя часть лица – мне достаточно, чтобы вспомнить и узнать.
– Так-так, – задумчиво произнес Архипов. – А где же вы, Владимир Алексеевич, видели эту фотографию?
– Вот этого я вам сказать не могу.
Он постучал кончиками сцепленных пальцев по губам.
– Арестовать бы вас, Владимир Алексеевич, за препятствие следствию. Да только дело закрыто уже. – Как закрыто?! – удивился я.
– А что вы хотите? Факт убийства двух человек господином Бромом установлен. Сам обвиняемый был зарезан. Так что у нас больше некого разыскивать. Мое начальство решило дело закрыть. Так что с формальной точки зрения меня даже не должно интересовать, где вы видели эту фотографию. – Но мотивы преступника… Архипов махнул рукой и ничего не сказал. Я встал.
– Что же, – проговорил я, застегивая пальто. – Это все, что мне хотелось узнать. Спасибо вам, Захар Борисович! Всего доброго. – Всего, – буркнул он в ответ, не вставая. Я направился к двери.
– Владимир Алексеевич! – вдруг позвал меня Архипов, когда я уже взялся за ручку.
– Что?
– Формально дело закрыто. Но ведь оно не кончено, не так ли? Я пожал плечами:
– Надеюсь, что кончено.
– Почему Бром ходил с кистенем? Кто его убил? За что? Почему он убил Фигуркина и инсценировал самоубийство? Но при этом ограбил Ковалевского, не пытаясь даже замести следы? И при чем тут фотография?
Я вернулся к стулу.
– Знаете, Захар Борисович, мне ведь тоже хотелось бы узнать ответы на эти вопросы. Я не знаю, почему он убил Юру. Могу только предположить, что ему было от юноши что-то надо, а тот не согласился выполнить его просьбу и, возможно, даже накинулся на Брома. Тот и ударил его, защищаясь. А потом придумал повесить, чтобы скрыть следы. Например, так. Но мог убить и из других соображений. Теперь уже не спросишь ни у кого. Все участники дела мертвы.
– Да, – согласился Архипов. – Тут можно догадываться. Есть только факт – Бром убил юношу и инсценировал самоубийство.
– Но тогда в деле с Ковалевским все понятней, – продолжил я, усаживаясь на стул. – Скорее всего, Бром пришел его шантажировать. Шутка ли! Группа мужеложцев пытается совершить насилие над юношей, а тот на следующий день вешается. И только Бром точно знает, кто участвовал в этой оргии. К тому же у него на руках есть фотография участников. Пусть переодетых и в масках, но этого может быть достаточно.
– Но зачем тогда убивать Ковалевского? – спросил Архипов. – Решили все полюбовно.
– Наверное, не получилось полюбовно, – предположил я. – И вот тут Бром специально убивает Ковалевского и обряжает его в платье и маску. Потому что это…
– Послание остальным участникам оргии, – перебил меня Архипов.
– Ему были нужны деньги. Любой ценой, – снова предположил я. – Но тех, что он нашел у Ковалевского, оказалось недостаточно. Сейф он вскрывать не стал, потому что не «медвежатник» – шума много и возни. Послание… да.
Я не стал уточнять, что послание было адресовано Ламановой. К тому же Архипов мог быть прав – если Брому отчаянно нужны были деньги, то он мог оставить послание в виде обряженного в платье трупа не только Надежде Петровне, но и остальным участникам событий.
– Возможно, – снова вздохнул Архипов. – Впрочем, теперь дело, как я говорил, официально закрыто. Да и Бром уже мертв, так что все остались при своих.
– Ну и хорошо, – сказал я.
Мы простились со следователем. Выйдя на улицу, я сел к Ивану в пролетку и попросил отвезти меня на Большую Дмитровку, к Ламановой, чтобы сообщить ей радостное известие – больше никто не будет ее шантажировать.
Я ошибался. Мертвец восстал.
10Cбежавшая «Кукла»
– Похоже, у меня хорошие новости, Надежда Петровна! – сказал я, входя в кабинет Ламановой. – Человек, который вас шантажировал, сегодня утром найден мертвым в Замоскворечье.
Ламанова, сгорбившись, сидела за своим столом, глядя в самый его центр.
– Что с вами? Что-то случилось? Она кивнула.
– Что?
Она открыла ящик стола и вынула оттуда лист бумаги, передала его мне и снова уставилась в центр стола. Никогда еще я не видел ее в таком подавленном состоянии духа.
Это было письмо от шантажиста. Новое письмо!
«Пусть ваш человек принесет деньги сегодня в девять вечера на Петровский бульвар. И встанет в конце его – у Трубной площади. К нему подойдет мой посыльный и отведет в нужное место. Но предупреждаю – сначала мой посыльный проверит, пришел ваш человек один или привел с собой полицию. Если окажется, что за ним следят, я буду считать, что вы нарушили все условия. И расплата будет мгновенной. Конверты с фотографиями и объяснительными записками уже лежат на почте. Если завтра утром я их не заберу, они уйдут в три газеты».
– Этого не может быть! – пораженно сказал я. – Шантажист мертв, я ведь говорил вам!
Ламанова подняла на меня глаза.
– Очень надеюсь, Владимир Алексеевич. Очень надеюсь. Но это письмо принесли всего полчаса назад. И не все чернила еще высохли. Письмо написано недавно. Как это можно объяснить?
Надежда Петровна встала, медленно подошла к окну, достала из шкафчика давешнюю бутылку рома и наполнила две рюмки. Мы выпили молча.
– Сегодня утром, когда я проснулась, – сказала Ламанова устало, – мне показалось, что все это было просто кошмарным сном. Я приехала в ателье и много работала – у меня были две трудные клиентки, бессмысленные, как орловские несушки. С таким же интеллектом, я имею в виду. Работа – лучшее противоядие против плохого настроения и мрачных воспоминаний, не так ли, Владимир Алексеевич?
– Да, – ответил я, осторожно ставя изящную рюмку на стол возле стопки французских журналов.
– А потом пришло это письмо. И вот я сижу здесь в совершенной панике, потому что просто не могу осознать реальность происходящего. Это случилось со мной! За что? За что, Владимир Алексеевич? Чем я прогневила Бога?
– Ах, бросьте вы, Надежда Петровна, – сказал я с чувством. – Поверьте – с вами пока ничего не случилось и, вероятно, вообще ничего не случится. Как я говорил, шантажист мертв, а письмо… Точно, что чернила были еще свежими? Может, просто письмо промокло?
– Дождя нет.
– Отчего вы решили, что чернила – свежие?
Она подняла руку ладонью вперед. На указательном пальце четко виднелся чернильный след в виде перевернутой буквы «м» и восклицательного знака.
– Да уж… – сказал я. – Все это очень странно. И наводит на мысль, что шантажист действовал не один. Тем более что почерк, которым написано это письмо, отличается от двух первых. Это видно и без сравнения. Смотрите – здесь буквы мельче. Впрочем, я, кажется, знаю второго. Но мне надо в этом убедиться. Давайте мы все-таки вернемся ко вчерашнему плану. Я схвачу этого мерзавца и заставлю его забрать конверты с фотографиями. Или сам заберу их.
– Владимир Алексеевич, милый, что бы я без вас делала! – воскликнула Ламанова. Казалось, присутствие духа начало к ней возвращаться. А может, это подействовала рюмка рома. – Итак, найдутся ли у вас ножницы?
– Вы смеетесь? Да я принесу вам дюжину ножниц! Это же ателье!
– Нужны ли вам эти журналы? – Я указал на стопку рядом с пустой рюмкой.
– Ради бога! Это уже старье, – улыбнулась Ламанова.
– И еще мне нужна бечевка и сургуч. Мы не просто перетянем пачку веревкой, но и запечатаем ее сургучом – пока преступник будет ломать сургуч, я сумею его схватить.
Ламанова перегнулась через стол, схватила мою руку и крепко пожала.
Через полчаса была готова отличная «кукла» – толстая и ровная, сверху и снизу лежали по два десятирублевых билета. И вся эта красота была перехвачена крест-накрест бечевкой, запечатанной сургучом. Конечно, обманывать она могла недолго – пока шантажист не возьмет пачку в руки и не отогнет первый же уголок. Но я полагал, что и этого времени будет вполне достаточно, чтобы его схватить.
В восемь вечера, выпив еще пару рюмок рома, я оделся, положил «куклу» в карман и, распрощавшись с Надеждой Петровной, которая страшно нервничала, отправился на охоту.
И вот, в назначенное время я стоял в конце Петровского бульвара, держа руки в карманах, в одном из которых лежала толстая «кукла». Ноябрь в этом году выдался сухой, редкий на дожди, но зато промозглый. Я топтался на месте, вглядываясь в полутьму из-за тускло горевших фонарей. Трубная, днем обычно заполненная людьми, приходившими на местный рынок, была пустынна, и я чувствовал себя неуютно, напряженно. Изредка проезжала пролетка с седоками да проходили пешеходы.
Наконец справа от меня остановился молодой человек в бушлате и надвинутом до бровей картузе. Он оглянулся несколько раз, а потом призывно махнул мне рукой. Но как только я направился к нему, парень пошел прочь, постоянно оглядываясь и держа между нами дистанцию. Значит, передача денег состоится не здесь, на виду, пусть у редких, но людей, а, скорее всего, в какомнибудь темном переулке или тупике. В этот момент мне в голову впервые пришла неприятная мысль о смертельной опасности, которая вполне могла мне угрожать. Впрочем, я тут же постарался себя успокоить тем, что практически угадал, кого именно увижу в конц