– Отойдите подальше в коридор, – сказал я. – Спрячьтесь в тот закуток, где куб. На всякий случай. Убедившись, что Надежда Петровна выполнила сказанное, я осторожно приоткрыл скрипнувшую дверь. Хотя в коридоре ателье свет горел тускло, однако сам двор освещался всего несколькими окнами квартир домов, стоявших довольно тесно, образуя не колодец, а скорее изгибающееся ущелье. Для центра Москвы это была обычная картина – по улице шли нарядные фасады, но стоило проехать через любую арку для карет, ты попадал в настоящий лабиринт одинаковых серожелтых стен с прямоугольниками окон, осыпающейся по углам штукатуркой, чахлыми кустиками и кучами строительного и иного мусора, оставшегося после ремонта.
– Что там? – донесся голос Ламановой. – Темно. Никого не видно, – ответил я. – Оставайтесь на месте. Сейчас вернусь.
Взяв револьвер на изготовку, я сделал несколько шагов во двор, надеясь, что глаза скоро привыкнут к отсутствию освещения. Прошла минута или две – все было тихо. Вдруг справа послышался шорох. Я резко повернулся, поднимая револьвер. И снова – тишина. Слева сверху, вероятно, в какой-то квартире, мужской голос сказал:
– Люсенька, не надо тмина в тесто. Я не люблю. Ты же знаешь.
«Как странно, – подумал я, – стоишь тут с револьвером в руке, ожидая нападения, а в пяти метрах от тебя – спокойная семейная жизнь. И вопрос не о жизни и смерти, а о том, стоит ли класть тмин в тесто или нет».
Прямоугольник света, падающий из открытой двери ателье, заслонила чья-то фигура.
– Владимир Алексеевич! – тихо позвала меня Ламанова.
– Да? Зачем вы вышли сюда?
– Владимир Алексеевич, стучат!
– Кто? Где?
– В двери ателье стучат – с улицы.
– Кто там может стучать в такой час?
– Не знаю.
Я аккуратно впихнул Надежду Петровну внутрь коридора и закрыл дверь изнутри на щеколду. Конечно, выдержит она в случае чего недолго, но пока надо было разобраться со стуком в переднюю дверь.
– Держитесь за мной, – сказал я Ламановой и зашагал через коридор в гостиную.
Действительно, кто-то стучал в дверь. Витрина слева была, как я уже говорил, закрыта снаружи серым полотном. А справа манекен с пышным платьем не давал посмотреть – кто этот ночной гость. Ничего не оставалось, как открыть дверь и посмотреть самому.
– Надежда Петровна, – шепнул я за спину, – у вас, кстати, и эта дверь была открыта, когда я входил.
– Черт! Я снова взял на изготовку револьвер и открыл дверь.
Это была Маша. Она стояла с поднятой рукой – вероятно, собираясь снова постучать. Не опуская руку, Маша посмотрела на револьвер, потом подняла глаза.
– Гиляй! – изумленно произнесла моя жена. – Ты с ума сошел?
Я быстро осмотрелся по сторонам. Вроде никого.
– Ты чего тут делаешь? – строго спросил я. – Ты как сюда попала?
– На твоем же извозчике. Он долго не хотел меня везти, но так я его все же уговорила! – сказала Маша с вызовом. Понятно, что «уговор» состоял из более сильных выражений, чем простой наем пролетки. – А он где? – спросил я.
– Стоит за углом на Страстном. Я сказала, что, если через четверть часа я не вернусь, – пусть едет домой.
– Ага, – довольно глупо ответил я. – Так ты-то что здесь делаешь?
– А ты?
– Я?
Я взглянул на револьвер в собственной руке, аккуратно спустил «собачку» и сунул оружие в карман.
– Мы тут обсуждаем последние новости.
– Здравствуйте! – донеслось из-за моего плеча. – Вы супруга Владимира Алексеевича? Входите скорее! Я посторонился, пропуская жену. Ее появление, честно говоря, ввело меня в какой-то ступор. Маша обычно спокойно дожидалась меня дома, пока я искал журналистских приключений.
– Мария Ивановна! – сказал я строго. – Ты уж не взревновала ли? – А что? – спросила Маша. – Нельзя?
– Все правильно, – ласково улыбнулась Ламанова, помогая Маше снять пальто, – Владимир Алексеевич – мужчина видный, почему бы жене и не побеспокоиться, где он так поздно задерживается.
– Ха! – сказала Маша. – Владимир Алексеевич уже не в том возрасте, чтобы за него беспокоиться! Я нахмурился.
– В каком это смысле? – спросил я. – Разве я стар?
– В таком, – ответила за Машу Надежда Петровна, – что вы уже мудры. И прекрасно знаете, что жена в доме – намного лучше вертихвостки в какой-нибудь гостинице. Не так ли?
– Да если Маша будет теперь каждую ночь меня преследовать, так мне никакой работы не будет, – буркнул я. – Ты что же, Маша, и на Хитровку со мной теперь ходить будешь как нянька?
Супруга всплеснула руками:
– Гиляй! Да я с утра себе места не нахожу! После того рассказа про парня, которому уши отрезали! Как я буду дома сидеть, думая, что ты в опасности! – Какие уши? – тревожно спросила Ламанова.
– Это так… – сказал я, делая глазами Маше знак, чтобы она не встревала. – По другому поводу. – Простите, нас не представили друг другу, – произнесла Ламанова, укоризненно посмотрев на меня.
– Надежда Петровна, это моя жена Маша. Мария Ивановна. Маша – это Надежда Петровна Ламанова, о которой мы с тобой говорили. – Мария Ивановна! – подхватила Ламанова. – Мы тут с вашим Владимиром Алексеевичем осматривали мое ателье на предмет его безопасности от воров. И честно вам скажу, это действительно так, хотя звучит, признаюсь, довольно сомнительно. Если бы я своего мужа встретила ночью в обществе дамы…
– Надежда Петровна, – отрезала Маша, – я в Гиляе нисколько не сомневаюсь. Человек он буйный, но честный. Кроме того, он сам дал мне ваш адрес, так что с него взятки гладки. Я сюда приехала, потому что боялась за жизнь моего мужа, а не за его невинность.
– Вот как?.. – рассеянно произнесла Надежда Петровна. Вероятно, ее несколько покоробило, что жена не считает хозяйку ателье хоть сколько-нибудь привлекательной для меня. – Ну, хорошо. Мы почти закончили.
– Не стоит торопиться, – сказал я. – Давайте посидим тут еще часик. Мало ли что. Ламанова перевела взгляд с Маши на меня, потом обратно.
– Кстати! – улыбнулась она той улыбкой, которой встречала своих клиенток. – Мы тут обсуждали с вашим мужем одно дело. В благодарность за его действительно серьезную помощь в одном очень неприятном для меня деле я подрядилась сшить для вас выходной туалет. И я готова сделать это от всей души.
– Не знаю, удобно ли это… – с сомнением произнесла Маша, но по ее глазам я понял, что «это» будет не только удобно, но и очень правильно.
– Пока Владимир Алексеевич тут разбирается, пойдемте ко мне в кабинет, – предложила Надежда Петровна. – Мы посмотрим последние журналы и, может быть, найдем там что-то интересное для вас. Маша взглянула на меня.
– Конечно, – кивнул я. – Только сначала дайте мне ключи, чтобы я запер все двери.
Ламанова вынула из кармана юбки небольшую связку ключей и указала два – один от этой двери, а второй от задней. Маша с Надеждой Петровной ушли, а я сходил к задней двери, запер ее, еще раз осмотрел швейный цех и вернулся в гостиную – подремать в том кресле, где я уже проспал несколько дней назад визит великой княгини.
Сев в кресло, я долго не мог нормально устроиться – револьвер в кармане впивался в бедро. Наконец, я вытащил его и положил на колени. Потом прикрыл глаза и постарался ни о чем не думать.
Я уже начал задремывать, как вдруг в дверь снаружи снова постучали – на этот раз тихо.
Кого опять черт принес? Я не турецкий султан, гарема у меня нет, а единственная моя жена уже пришла.
Я подошел к двери, повернул ключ и, выставив револьвер у живота, приоткрыл.
– Ну, ты, Гиляровский, ствол-то опусти, – сказал Арцаков.
– Петр Петрович, ты-то что здесь делаешь? – удивился я, увидев напротив Арцакова.
– Пусти. И дверь затвори. Я впустил хозяина «ангелов».
– Ты тут один? – спросил он, засовывая руки в карманы.
– Нет. Тут еще Ламанова и моя жена.
– Жена? Зачем?
– Не знаю. Приехала. Беспокоилась, говорит.
– Правильно говорит, – кивнул Арцаков. – Сядем? Поговорим?
Я снова сунул револьвер в карман и придвинул к своему креслу второе. Арцаков достал из кармана сигарку, но потом осмотрел обитые драпировкой стены и сунул ее обратно.
– Ладно, – сказал он, – воздержусь. Я чего пришел? Новости у меня про Ренарда. – Какие новости?
– Мой человек следил за его квартирой. Он, кстати, на Татарке живет – если ты не знал. Так вот – гости у него были. Ты Болдоху знаешь?
– Знал, – уточнил я. – Помер Болдоха два года назад.
Арцаков удивленно вскинул бровь.
– Как так помер?
– Сам видел. Под Хитровкой мы с ним схлестнулись. В подземельях. Хотел меня зарезать и ограбить. Ну, я с ним маленечко подрался, отчего он сам на свой ножик и наткнулся. Арцаков помолчал.
– Во как, – наконец сказал он. – То есть ты сам видел, как он помер? Я призадумался. События двухлетней давности, когда мы вдвоем с Федором Ивановичем Шаляпиным преследовали по подземельям Хитровки жестокого доктора Воробьева, конченого кокаиниста, конечно, совершенно ярко запечатлелись в моей памяти. Однако точно ли я видел, что громила Андрей Болдоха, заманивший нас в засаду, умер? Я оставил его лежащим на полу, с ножом в животе, умоляющим о помощи. Но умер ли он?.. Ведь я ушел, не дождавшись конца грабителя, в полной уверенности, что он не выжил.
– Может, и не умер, – признался я. – Может, и выкарабкался. Но в таком случае мне с ним лучше не встречаться. Обида на меня у него должна быть смертельная.
– Плохо, – сказал Арцаков задумчиво. – Болдоха пришел к Ренарду с еще двумя мордоворотами. И, сдается, их наняли вместо нас.
– Да? А может, у Ренарда тут другой какой интерес? – спросил я, понимая, что говорю глупость. – Какой?
– Ну… Думаю, ты прав, Петр Петрович. Уж слишком одно к одному. Да и Болдоха – такой человек, который и сожжет, и убьет, а при этом и не поморщится. Похоже, все-таки придется мне с ним еще разок в этой жизни встретиться, – задумчиво сказал я. – Как думаешь, они сегодня сюда придут?
Арцаков пожал своими мощными покатыми плечами.