Понятно, что Ренард тянуть не будет – не такой он человек. И визит Болдохи со товарищи не заставит себя долго ждать – если не сегодня, так завтра они точно нагрянут к Ламановой.
– Слушай, Петрович, посиди здесь, я схожу за одной вещью, – сказал я Арцакову. – Хочу спросить твоего мнения.
Оставив «ангела» в кресле, я прошел к кабинету Надежды Петровны и заглянул внутрь. Мои дамы склонились над раскрытым журналом, что-то обсуждая.
– Надежда Петровна, – позвал я. Ламанова подняла голову.
– Где у вас та фотография, которую прислал Бром?
– Сейчас!
Надежда Петровна подошла к шкафу и открыла его ключом из своей связки.
– Мне показалось, Гиляй, или ты там сам с собой разговаривал? – спросила Маша.
– Не показалось, – ответил я. – Пока вы тут беседуете, еще один гость пожаловал.
Я видел, как спина Ламановой моментально напряглась.
– Кто? – спросила она, не поворачиваясь.
– Один мой знакомый. Свой человек. Пришел предупредить меня кое о чем. Не беспокойтесь. Зачем я брякнул это «не беспокойтесь»? В свете того, что поведал Арцаков про Ренарда и Болдоху, следовало именно беспокоиться, да еще и сильно беспокоиться.
– Вот, – Ламанова протянула мне большой конверт. – Тут фотография, все письма и… Да! Совсем забыла! Вы просили меня посмотреть по книгам фамилии тех подозрительных клиенток, которые заказывали у меня платья! Господи! Такая важная вещь, а у меня все совершенно вылетело из головы! – Что такое? – спросил я, ожидая подвоха.
– Вы были совершенно правы, Владимир Алексеевич! Это просто поразительно! Были всего три подозрительные женщины. Каждая заказала по одному платью. И это те самые платья, что на фотографии! Правда, я сомневаюсь, что они назывались своими настоящими именами. Так что поможет ли вам мой список, я совершенно не уверена.
– Все равно давайте.
Получив конверт, я вернулся к Арцакову, снова сел напротив него и вынул только фотоснимок.
– Вот, посмотри. Этот молодой человек без маски, в центре, молодой поэт Юрий Фигуркин. Его убил Аркадий Бром. Оглушил кистенем и потом инсценировал самоубийство. Вот этот – полноватый, в маске – Ковалевский. Убит все тем же Бромом. Вот этот молодой, что сидит рядом с покойным Юрой, мне совершенно неизвестен. А теперь посмотри на четвертого. Тоже в маске и платье. Вот он никого тебе не напоминает?
В тусклом свете одинокого бра Арцаков поднес снимок к глазам и вгляделся.
– Ха! Это Ренард!
– Ты уверен? Арцаков вернул мне снимок.
– Точно!
– Но лица почти не видно. И потом – это платье… Я и сам подумал было… Так ты думаешь, это он?..
– Вот, – Арцаков своим толстым пальцем ткнул в фотографию. – Видишь этот перстень? Это ренардовский. Я его хорошо запомнил.
Я всмотрелся в снимок. Сам я внимания на перстни модельера не обратил, но не доверять Арцакову у меня не было никакого повода.
– Значит, Ренард – один из «сестер»? – задумчиво сказал я. – Ну и что из этого?
– Здравствуйте опять! – послышался голос Маши.
Она, вероятно, из любопытства покинула кабинет, чтобы посмотреть, с кем я разговариваю. За ее плечом тянула шею Ламанова.
Арцаков встал. Я представил их друг другу.
– Что-то серьезное? – спросила у Арцакова Надежда Петровна.
– Не так чтобы, – быстро ответил я за Петра Петровича. – Но похоже, что Ренард все-таки нанял других людей. – И вы говорите, что ничего серьезного? – воскликнула Ламанова и нервно оглянулась, как будто наймиты Ренарда уже лезли сквозь окна: – Где они?
– Надеюсь, спят, – ответил Арцаков. – Но в любом случае я бы подежурил до утра. Ты, Владимир Алексеевич, бери супругу и ступайте домой. Меня тут будет достаточно, если мадам, – он поклонился Ламановой, – не против.
– Давай я останусь, вдвоем веселей отбиваться, – предложил я, чувствуя предательский зов мягкой перины. – Мне вот Надежда Петровна дала револьвер. Я вынул из кармана «Смит и Вессон» ее мужа. В ответ Арцаков молча вынул из своего кармана бельгийский «Бульдог».
– Пятизарядный. Помощней твоего будет при короткой-то дистанции.
– Ну хорошо, – согласился я, положив свой револьвер на кресло. – Только я и этот тебе оставлю. Мне он по дороге ни к чему, а у меня дома есть пара «наганов».
– Оставляй, – кивнул Арцаков. – Не помешает. И вы идите, мадам, я у вас сегодня за сторожа.
– Но… – замялась Надежда Петровна. – Сколько вы собираетесь попросить за ваши услуги?
– Нисколько, – ответил ей Арцаков. – Тут личное. Вам Гиляй потом все объяснит. Правда, Гиляй? Я кивнул.
– Ну, хорошо… – неуверенно протянула Ламанова. Я смотрел на Машу, на ее лицо. Я знал это напряженное выражение. Маша была чем-то сильно встревожена, но не говорила чем. Она просто стояла, глядя в никуда, раздувая ноздри.
– Что? – спросил я. – Что такое? Маша сделала мне рукой знак молчать, а потом тихо пошла к коридору.
– Что случилось, Владимир Алексеевич? – встревоженно спросила Ламанова.
– Не знаю. Маша остановилась и повернулась к нам.
– Чем это пахнет? – спросила она тихо.
– Откуда? – спросил я. Маша указала на коридор. Арцаков быстро подошел и тоже принюхался.
– Это керосин, – сказал он.
17Адъютант
– Не ходите туда, – приказал я Маше и Надежде Петровне. – Мы тут вдвоем управимся.
Мы почти пробежали весь коридор и при свете тусклой лампочки уставились на дверь, выходившую во двор. Запах керосина стал очень резким.
– Вон, – шепотом сказал Арцаков, указывая вниз. Из-под двери медленно вытекала темная лужа.
– Откуда они столько керосину взяли? – прошептал Петр Петрович. – Ведрами, что ли, принесли?
– Ну, что, откроем и в атаку? – предложил я тихо, кивая на дверь.
– А если спичку кинут? Сгорим!
– Да уж.
– Все одно сейчас подожгут, – сказал Арцаков, оглядываясь. – Надо бы…
Он увидел бак для кипячения воды.
– Эх, тоже мне прогресс! – с горечью сказал Петр Петрович. Раньше воду ведрами носили. Мы бы сейчас ведро из бака наполнили и на дверь. А тут кран прямо из стены торчит.
– Может, сам бак сковырнем? – спросил я. – Вдвоем наляжем?
Арцаков посмотрел на меня, а я – на него. Оба мы, конечно, обладали кое-какой силой. Но и бак был привинчен к полу крупными гайками. Да и сам, кажется, весил немало.
– Ткань нужна, – сказал Арцаков. – Штора или покрывало. Намочим ее в баке и будем сбивать пламя.
– Ну, ткань-то мы тут, я думаю, найдем, – отозвался я.
– Ой-ой-ой! – послышалось сзади. – Только не надо хватать без спросу!
Я со стоном развернулся.
– Надежда Петровна! Я же сказал – тут опасно! Возвращайтесь в гостиную! В любую секунду может вспыхнуть по…
Он вспыхнул именно в эту секунду. Дверь вдруг начала потрескивать, а в щели сверху и снизу стал заползать дым.
– Быстро! Кусок ткани!
Ламанова бросилась к двери на склад, начала искать ключ на связке, нашла, но не успела вставить, потому что закашлялась. Все это время Арцаков топтался вокруг нее и приговаривал: «Скорей! Скорей! Горит же!»
– Да я вижу, что горит! – не выдержала Ламанова. – Одну минуту! Наконец ей удалось открыть дверь. Нырнув в проем, она недолго там копалась, а потом вернулась с ворохом серой дерюги.
– Вот! – сказала Надежда Петровна. – Мы ее на половые тряпки рвем. Ее не жалко.
Арцаков схватил в охапку дерюгу и начал засовывать ее в таз под баком. Потом открутил все краны – и тот, что на стене, и на самом баке. Струя холодной воды ударила вниз.
Через несколько секунд ткань промокла. И Петр Петрович выхватил ее из таза.
– Алексеевич! Выбивай дверь! – закричал он.
– Чем? – растерялся я.
– Ногой! Времени нет! Отворачивая лицо от дыма, я подошел поближе к двери и ударил в нее ботинком. Дверь не поддалась.
– Сильней! – скомандовал Арцаков. Вода с промокшей насквозь дерюги залила ему брюки.
Я ударил сильнее, и дверь поддалась. Я собрался, задержал дыхание и врезал со всей силы. Дверь распахнулась, рассыпав целый сноп искр.
– Посторонись!
Арцаков промчался мимо меня, забежал с внешней стороны и начал сбивать мокрой дерюгой пламя с двери.
– А что если там бандиты? – спросила Ламанова. Позади нее стояла бледная Маша. – Где? – спросил я.
– Спрятались во дворе. И сейчас начнут стрелять по вашему другу.
– Черт! А ведь точно! – Я сунул руку в карман и тут же вспомнил, что оставил револьвер на кресле.
– Маша! Сбегай в гостиную – там револьвер. Принеси его.
Я выскочил на улицу, опасливо поглядывая по сторонам. Арцаков уже почти сбил все пламя.
– Петрович! А если они все еще тут? Пошли назад. «Ангел» остановился, тяжело дыша.
– Кто?
– Болдоха со своими.
Петр Петрович вытер свободной рукой пот со лба.
– Нет. Вряд ли. Они сразу ушли.
– Почему? Может, сейчас сидят, держат нас на мушке?
– Нет, – упрямо повторил Арцаков. – Это все пока что предупреждение. Мол, мы тут серьезно взялись.
– Вот! – Маша отважно выбежала во двор и протянула мне «Смит и Вессон». Я сунул его в карман.
– То есть ты хочешь сказать, что они?..
Арцаков только кивнул. На третьем этаже с шумом открылось окно и женский голос спросил:
– У вас все в порядке? Пожарных вызвали?
– Спасибо, сами справились! – ответил Арцаков.
– А что случилось? Арцаков посмотрел на меня.
– Что ответить-то? – спросил он. – Мне в голову как-то ничего не лезет. Лучше ты отвечай.
Я повернулся к окну с женской фигурой в нем.
– Керосиновую лампу уронили. Извините за беспокойство.
Женщина отвернулась от окна. Было слышно, как она сказала:
– Вот дурни! С керосинкой бродят по ночам. Что им, электричество дорого? А ведь считается приличный околоток! Самый центр Москвы!
Окно со скрежетом затворилось.
Под утро, уже почти засыпая на ходу, я посоветовал Ламановой на время уехать к мужу в Санкт-Петербург.
– Оставьте мне ключи от вашего ателье, объявите, что на время прекращаете работу. И поезжайте. И вам безопасней будет, и мне спокойней. А мы с Петром Петровичем быстро со всем разберемся. Но Ламанова только покачала головой и заперла за всеми нами дверь. Наступало утро. Мы с Машей добрели до Столешникова как два пьяницы – с заплетающимися ногами, качаясь. Но как только я опустил голову на восхитительно мягкую пуховую подушку, в дверь начали настойчиво стучать.