– Согласен, – сказал Архипов. – Это тоже выглядит логичным. Но Леонид, узнав о судьбе брата, мог бы просто сбежать. Вы говорите, что долг перешел на него. Однако, если бы он уехал, например, в Саратов или Калугу, азиаты вряд ли стали бы искать его по другим городам. Вместо этого он остается и продолжает шантажировать Ламанову. Вы пытаетесь подсунуть ему «куклу», но он раскусил вас и сбежал.
– Думаю так, – сказал я. – Бром-старший был убежден в том, что выманит деньги у Ламановой. И передал эту убежденность своему младшему брату. А младший, получив от нас то злополучное письмо с согласием, только утвердился в мысли, что деньги – вот они. Сами понимаете, что бежать в другой город, скрываться там, начинать все заново, жить в нищете и страхе – на это согласен далеко не всякий.
– Возможно, – произнес Архипов задумчиво. – Это опять предположение, не основанное на фактах, конечно. Вы просто выстраиваете сюжетную линию, которая объясняет все, что происходит потом. Но, повторю, это – логика писателя, а не следователя. Вполне возможно, что вы окажетесь правы – я не отрицаю этого. Просто мне спокойней было бы, имей я на руках и реальные факты.
– Факты! – раздраженно сказал я. – Да, может, их и нет вообще! Какие факты вы собираетесь здесь обнаружить? Откровенные дневники Брома? Расписки? Признание вины?
– Посмотрим, – спокойно парировал сыщик, – посмотрим. Может быть, они и найдутся. Итак, Бром-младший не получает от вас нужной суммы, но попадает в руки азиатов. И вот дальше очень интересный момент. В смертельной опасности он посылает за Ренардом. Ренард приезжает и вносит за него нужную сумму – в двадцать тысяч рублей!
– Ну, это очень просто объяснить, – отмахнулся я. – Он у азиатов переговорил с Бромоммладшим. Получил, во-первых, у него обещание отдать все фотографии, сделанные на той оргии с участием Юры. А во-вторых, и я бы сказал, в-главных, историю с Ламановой, которую решил шантажировать сам. Я напомню – он предлагал Надежде Петровне миллион за использование ее марки. Что ему двадцать тысяч?
– Так-то оно так, – сказал Захар Борисович. – Но вы упускаете из головы одну деталь. Очень важную. Ренард сразу приехал с деньгами. Он сразу выкупил Леонида Брома. Как будто он уже знал, что получит за эти деньги.
– Но разве… – произнес я и призадумался.
– Вы забываете также, что его старший брат был убит после визита к Ренарду. Неужели после этого Леонид стал бы к нему обращаться? Хорошо, я сам отвечу за вас, Владимир Алексеевич. Вопервых, Леонид мог не знать точно, кем именно был убит его старший брат. Он вполне мог предполагать, что на Аркадия напали обычные бандиты. Те же азиаты. Во-вторых, даже подозревая, что брат убит телохранителем Ренарда, Леонид мог позвать на помощь модельера просто потому, что ему было не из чего выбирать. В «Треисподней» его все равно сначала бы пытали, а потом убили. И в-третьих, вы говорили, что он, будучи в плену, написал Ренарду записку. И мог прямо в этой записке обозначить цену своему спасению и все, чем за эту благодарность собирался расплатиться. Будь у нас та записка Леонида Брома, мы бы сейчас не предполагали, а знали все точно.
– Но записки у нас нет, – сказал я. – Не уверен, что Ренард ее сохранил и положил в сейф, откуда ее еще надо было бы достать.
– Именно, – кивнул Архипов. – Будь я на службе, можно было бы произвести обыск в конторе и на квартире этого Ренарда – авось записочка и обнаружилась бы. Записка или те фотографии. Но – увы… Опять пусто. Пойдем далее. После того как Леонид уехал с Ренардом, его находят в реке с перерезанным горлом. Как у брата.
– Если он все отдал Ренарду, то стал ненужным свидетелем.
Архипов покачал головой.
– Возможно. Книжный злодей так бы и поступил – убрал бы ненужного свидетеля. Но на самом деле свидетелем чего стал бы Леонид? К этому времени у него на руках не осталось бы уже никаких доказа… Хотя он мог пообещать Ренарду фотографии, но не отдать их. Черт! – Что такое? – спросил я.
– Все слишком сходится! – с досадой сказал Захар Борисович. – Ну, просто один к одному! – Разве это плохо? – удивился я.
– Это слишком подозрительно! Жизнь совершенно не похожа на литературный роман! В ней обязательно есть влияние случая. Ни одно хитро задуманное преступление не удается в деталях! Всегда что-нибудь идет не так! Единственное, что пока спасает всю историю – неувязка с бумажкой в кармане юноши. Она непонятна. И это успокаивает.
– Решительно не понимаю ваших сомнений, – сказал я. – Что делать, если все происходившее вполне объясняется логически?
– Сомневаться. Искать. Подозревать, – отчеканил Архипов. – Вот смотрите, все, что происходит дальше, вполне мне понятно: Ренард сам начинает шантажировать Ламанову, но делает это не в пример братьям Бром – грубо, почти без обоснования. Просто в силу того, что ему хочется. Это я могу понять. Это вполне по-нашему. Вчера попытались поджечь дверь. Сегодня наверняка сделают еще какую-то гадость. Никаких сомнений и интриг. Это вполне нормально.
– Значит, сегодня ночью опять пойду к Надежде Петровне дежурить. Вы со мной?
– Нет, – сказал Архипов, – я должен буду уехать из Москвы. Надо кое-что проверить. Вы продержитесь с вашим другом?
– Думаю, да.
– Продержитесь одну ночь. Завтра я к вам присоединюсь. Буду в Москве как раз ближе к вечеру.
Архипов встал.
– Итак, примем вашу версию пока за основную и будем с изумлением наблюдать, как она разрушается под давлением фактов.
Я развел руками.
– Ну, Захар Борисович, тяжеленько с вами разговаривать. Вы не верите в логику. – Я не верю в логику литератора. Захотелось просто сплюнуть с досады.
– Захар Борисович, – сказал я, подавая ему пальто, – подумайте, как нам вообще осадить Ренарда? Как сделать так, чтобы он оставил Надежду Петровну в покое.
– Обязательно.
– Убить его мы не можем – мы не на войне.
– Хорошо, что вы это понимаете, Владимир Алексеевич. – Хотя хочется.
– Я подумаю, – сказал Архипов, попрощался со мной и вышел.
Вернувшись в гостиную, я увидел там Машу.
– Гиляй, ты сегодня опять пойдешь ночью к Ламановой? – спросила она спокойно.
Я кивнул.
– А может, хватит одного твоего дружка – того, с бычьей шеей?
– Арцакова?
– Да.
Я подошел к Маше и обнял ее. Она не сопротивлялась, как обычно, и не стала ссылаться на то, что вот сейчас надо срочно бежать мыть посуду или натирать полы, а не обниматься – нет, сейчас она стояла покорно, не двигаясь.
– Понимаешь, – сказал я как можно беззаботно, – ведь обещал же! И что теперь делать?
– Не ходить, – ответила она, уткнувшись носом в мою грудь.
– Вы хоть платье выбрали?
– Да.
– Ну и хорошо. Ты не бойся, со мной ничего не случится. Со мной никогда ничего не случается. Помнишь Ходынку? Сколько народу задавило! А я только пальто испачкал. – Пальто?! Да ты весь пришел в грязи!
– Ну вот. Зато живой и здоровый. На войне даже не ранили. А тут… Завтра утром приеду, еще ругаться будешь, где это я так долго пропадал.
– Не буду, – буркнула Маша и отстранилась. – Насчет Ламановой я спокойна. Она толстая. Такие не в твоем вкусе.
Но глаза у нее были на мокром месте. И вовсе не от того, что Маша ревновала меня к Ламановой.
19Ход конем
Честно говоря, я сбежал из дома пораньше, сказав Маше, что надо успеть заскочить в «Будильник» и «Ведомости» – получить гонорары за прошлые материалы. Не мог сидеть в кабинете, не мог работать, слышать за дверью, как Маша с отчаянием жены гладиатора набросилась на домашние дела. Достав из бюро один из «наганов», купленных пару лет назад – в те дни, когда мы с Федором Ивановичем Шаляпиным гонялись за «полковником» Воробьевым, я накинул пальто, папаху, плотно застегнулся и вышел на улицу, где стоял мой Иван-Водовоз.
Конечно, поехал я в трактир Тестова, чтобы скоротать время за местными деликатесами. И хотя попал прямо к обеду, когда оба зала прославленного трактира были полны обедающей публики, все же мне нашелся столик.
Через два часа я снова уселся в пролетку к Ивану и попросил его просто покатать меня по улицам – для пищеварения. По дороге я начал рассказывать ему про те дома и улицы, которые попадались по пути, и так увлекся, что с трудом остановился, когда уже начало темнеть и я окончательно озяб. Иван оказался замечательным слушателем: время от времени он вставлял меткие, совершенно простонародные замечания – мне стало даже казаться, что мы знакомы с ним уже очень давно, еще со времен, когда я под чужим именем бродил по России, тянул расшивы по Волге в ватаге бурлаков и знать не знал, что когда-то осяду в Первопрестольной, заведу знакомства с литераторами, поэтами и музыкантами, стану писать в газеты, обзаведусь семьей и своим домом.
– А вот, – сказал вдруг Иван, указывая на дом в начале Кузнецкого Моста, по которому мы в тот момент пробирались среди многочисленных экипажей, – телефона у вас нет, Владимир Алексеевич.
Я рассеянно взглянул в сторону, куда указывал мой извозчик. Это был дом номер шесть, которым раньше владел «чайный король» Попов. В нем уже двадцать лет располагалась первая в Москве телефонная станция.
– Нет, – сознался я.
– Дороговато?
– Пока да.
– Я слыхал, баловство это, – бросил через плечо Иван. – Платишь двести пятьдесят рублей в год, а ничего не слышно. И все время ремонтировать аппараты надо. Ломаются.
– Да, – кивнул я, – есть такое. Неудобно.
– Однако уже многие поставили. Я пожал плечами.
– Техника-то развивается. Может, и я установлю. Сейчас, я слышал, американцам дали от ворот поворот. Городские власти заключили новый договор – со шведами. Есть там такая фирма «Эриксон». И подписка всего семьдесят девять рублей в год. Да и аппараты надежнее. – Всего семьдесят девять! – присвистнул Иван. – Да если вы мне будете семьдесят девять в год доплачивать, я быстрее этого телефона летать буду! – Он помолчал немного, а потом добавил: – Вот если бы нам в артель телефон поставить – можно вообще на улице не стоять. Сидишь себе у печки, чай пьешь. Тут звонок – подайте экипаж туда-то к такому-то часу. Знаете, как улицы освободились бы, ежели бы наш брат по обочинам пассажиров не караулил?