корости. Не вмешались в спор за золотую медаль и Пауэр с Десятчиковым. Судьба забега была решена.
Болотников финишировал в блестящем стиле, покрыв последний круг за 57,4, а последний километр — за 2.38,6. Он на 26 секунд превзошел свой личный рекорд.
Это был самый великий забег на 10 тысяч метров за всю историю легкой атлетики. Восемь человек пробежали дистанцию быстрее 29 минут. Все первые десять улучшили личные рекорды. Темп Болотникова был так высок, что даже Халберг, Кшишковяк, Ихарош, Пири, выдающиеся бегуны нашего времени, не имели никаких шансов на успех».
— Уже через две недели я выступал в Краснодаре на Спартакиаде профсоюзов. Там я бежал фактически один, потому что Борис Ефимович, который занял второе место, отстал больше чем на круг. Не состоялся рекорд в Краснодаре. За километр до финиша диктор объявил, что я иду с опережением рекордного графика на 17 секунд. Я и не стал спешить. А оказалось, что опережение было всего на 7 секунд. Ошибся диктор, а Исаича рядом не было. Ясно, что эти секунды я быстренько растерял. Результат был 28.32,4 — почти точно как в Риме.
Все-таки потом я побил рекорд. Это было в Киеве на командном чемпионате СССР 15 октября. Там все было точно по графику и даже быстрее — 28.18,8!
— Еще один отрывок из «Всемирной истории» Кверчетани:
«Я готов поклясться, что если бы против Болотникова в этом рекордном забеге выступала «эстафета» из Пааво Нурми и Эмиля Затопека и оба они показали бы свои лучшие результаты на 5000 метров (14.28,2 и 13.57,0), то все равно советский бегун финишировал бы первым».
Глава IX. Ноша лидера
— Итак, остался позади самый счастливый, самый удачный твой год. Ты стал олимпийским чемпионом, рекордсменом мира. Тебе вручили высшую правительственную награду — орден Ленина. Я просматриваю архивы, листаю подшивки — всюду Болотников, твои фотографии, интервью, очерки о тебе, кинограммы, изображающие образцовую технику бега Болотникова. В списках лучших результатов сезона ты первый в мире на обеих дистанциях. Даже на 1500 метров пробился в лидеры, заняв первое место на Спартакиаде профсоюзов в Краснодаре. Согласно опросу читателей журнала «Легкая атлетика» ты признан лучшим легкоатлетом года…
— Остановись. Хватит. О чем ты хочешь меня спросить?
— О том, не стало ли тебе скучно в спорте. Ведь ты добился уже практически всего, чего можно добиться. Все цели достигнуты, все задачи успешно решены. Наверное, ты задавал себе вопрос: что дальше, к чему стремиться? Тем более годы твои были немалые — 30 лет. Куц в этом возрасте ушел из спорта.
— Да, задумывался, и не раз. А если бы мне, предположим, самому не пришли в голову эти вопросы, то о них все равно напомнили бы. И во время публичных выступлений, и в интервью меня обязательно спрашивали о дальнейших планах. Когда человек достигает максимально возможного, все очень интересуются, что он будет делать дальше, куда он полезет и не окажется ли это тем самый делом, на котором он наконец сломает себе шею, Я говорю без обиды, конечно. Мне и самому бывает любопытно, как сложится судьба счастливого человека.
Чаще всего она складывается буднично, это я много раз замечал. По крайней мере, для того, кто смотрит со стороны. Как бывает после свадьбы? Рвался человек к любимой женщине, через все прошел, все перетерпел. Добился. Свадьба. Шампанское, белая фата, медовый месяц. А потом все не так интересно — жилплощадь, мебелишкой обзавестись, дотянуть до зарплаты, дите спать не дает. Хотя раньше казалось, что впереди будут месяцы, один медовее другого. Они, эти месяцы, такие, может быть, и есть. Но весь драматизм, борьба, достижение цели — все это позади. По крайней мере, в глазах окружающих. А впереди будни, хоть и радостные.
Вот так примерно я и думал в послеолимпийскую зиму. Великих целей не ставил, переживал медовые месяцы своей спортивной жизни.
Я догадывался, что расставание со спортом не за горами. Но уходить добровольно не собирался. Легкая атлетика стала уже главным делом моей жизни, я заканчивал школу тренеров. Будь я инженером, журналистом или врачом, я, может быть, и решился бы на красивый уход непобежденного чемпиона, хотя именно в таком уходе, убей меня, смысла не вижу. Жизнь в спорте стала мне привычной, она устраивала меня вполне. Тем более я достиг такого физического и душевного состояния, когда чувствовал, что смогу побеждать еще не один год. Вот начну проигрывать всем подряд, тогда и удалюсь, думал я.
С проигрыша я как раз и начал послеолимпийский год. Проиграл я на кроссе «Юманите» Артынюку и поляку Казимиру Зимны. Но кроссы не были моим коньком, я проигрывал в кроссах чаще, чем на дорожке. К тому же и тренировка после Олимпиады была гораздо спокойнее, чем прежде. Объемы стали меньше, и вообще изнурял я себя совсем не так, как перед Римом.
Всем известно: в спорте принято болеть против чемпионов. Считается, что таким образом благородный болельщик поддерживает дерзость молодежи. По-моему, дело здесь сложнее и чувства болельщика сложнее красивого, придуманного газетами штампа.
Что ни говори, свержение кумира щекочет нервы. А спортивное зрелище хорошо уже тем, что не оставляет равнодушным. Так что сейчас я не в претензии к тем, кто свистел отставшему Болотникову. Но тогда я, обливающийся потом, упирающийся из самых последних сил, проигрывающий, был полон обиды и горечи. Что стоят ваши аплодисменты, думал я, если завтра вы будете свистеть тому, на кого сегодня смотрели с обожанием!
Но, с другой стороны, этот свист, посеяв горечь, научил меня трезво относиться и к аплодисментам, не переоценивать их. В одобрительном реве трибун мне уже слышались нотки, обещающие завтрашний свист, свистящие нотки.
Исаич тоже не очень огорчился. Но совсем из иных соображений. «Мало работал, — сказал он, — вот и проиграл. Надо больше жесткой работы, больше скоростных отрезков». Я и поднажал. На старом багаже легко и быстро вошел в форму. Снова стал побеждать.
На следующий год предстоял чемпионат Европы в Белграде, это был первый мой европейский чемпионат. Хотелось выступить прилично.
Но начался год плохо. Я провалился на первенстве страны по кроссу. Занял там тридцать третье (!) место. Дело в том, что соревнования эти проводились очень рано — 23 февраля. Я, конечно, не был еще готов к сезону, а форсировать подготовку смысла не имело. Совершенно сознательно я решил очень легко пробежать дистанцию кросса, просто провести очередную тренировку. Разумеется, я понимал, что не миновать мне резкой критики, но, решил, пусть поругают сейчас, зато я не скомкаю подготовку к основным соревнованиям.
Досталось не только мне. Вся группа ветеранов, занимавшихся у Исаича, превратила этот кросс в легкую тренировку. Артынюк был 14-м, Жуков — 21-м, а Захаров и вовсе занял 51-е место. Но мы спокойно пережили едкие высказывания в свой адрес. Впервые победил тогда молодой Леонид Иванов из Фрунзе. Это был настоящий бегун, мы о нем еще поговорим. Кстати, вскоре после победы на кроссе в Мукачеве Иванов отлично показал себя на кроссе «Юманите», где занял первое место.
На кросс «Юманите», естественно, меня не послали. Не включили в сборную на кросс «Правды». Обид у меня не было: место в команде надо завоевать. В ту зиму в Ленинграде проводились любопытные соревнования — все сильнейшие легкоатлеты страны состязались по программе специально разработанного многоборья. Мы, скажем, соревновались в беге на 1000 метров, 3000 метров, десятикратном прыжке, беге на 100 метров и лазании по канату. Километр я проиграл средневикам, «тройку» выиграл у всех; кроме Володи Евдокимова, на «сотке» все средневики меня обогнали.
Я показал 12,5 секунды. Прыгал я очень аккуратно — боялся забить ноги. Зато в лазании по канату отыграл массу очков. Вот где сказалась моя гимнастическая подготовка. Пять метров я прошел за 5,8 секунды. Выиграл даже у наших лучших шестовиков — Игоря Петренко и Сергея Демина.
Не знаю, в какой степени результаты в беге зависят от умении лазить по канату, но мне это упражнение понравилось. Не только из-за того, что я победил: надо все-таки развиваться всесторонне. По-моему, в тренировку стоит включать упражнения, не имеющие прямого отношения к твоему виду спорта. И всестороннему развитию это способствует, и на нервную систему хорошо воздействует.
После провала на кроссе от меня, видимо, не ожидали хороших результатов на беговой дорожке. Даже намекали на расставание. Дескать, дай дорогу молодым. Но я сказал: «Беговая дорожка широкая, пусть обгоняет кто сможет». Уже после весеннего матча в Ленинграде неприятные разговоры прекратились, наоборот — интересовались, чем помочь. Я как ушел со старта в отрыв метров на сто, так никого к себе и не подпустил. Все поставил на свои места. Через месяц на Мемориале Знаменских снова очень легко выиграл «пятерку». Вторым был Артынюк, третьим — Никитин.
— Новый человек?
— Да, новенький. В него крепко поверили — паренек старательный. В сборную включили на матч с американцами в Пало-Альто. Но там произошла неприятная вещь с этим Никитиным. Меня и Леню Иванова заявили на «десятку». В первый день мы бежали и выиграли очень уверенно. Во второй день бежать Артынюку и Никитину. Командная борьба была очень тяжелой, мы проигрывали после первого дня 8 очков, обстановка нервозная. Мы с Юрой Никитиным жили в одном гостиничном номере. Слышу ночью какие-то странные звуки. Прислушался: Юра зубами клацает, дрожь его бьет. Так всю ночь и не спал, нервничал ужасно. Утром поругал я его, а толку-то что. «Не могу, — говорит, — бежать. Проиграю или даже сойду с дорожки. Ничего не могу сделать с собой». Заволновался я: команда проигрывает, а тут наш вид, «пятерка», которая должна дать 8 очков, под угрозой срыва. Пошел я к Леониду Сергеевичу Хоменкову, руководителю нашей делегации. Выслушал он меня, нахмурился: «Ты капитан команды, решай сам!» Я понял — Хоменков хотел, чтобы я побежал вместо Никитина. Но слыханное ли дело — на следующий день после «десятки» бежать пять километров. Тем более в таких ответственных соревнованиях. Вернулся я к себе в номер, поднял Юру с постели, и пошли мы на зарядку. Пробежались. Метров через сто Юра на землю садится, ноги его не держат. Я промолчал, к себе прислушался. Чувствую, что организм в порядке, ноги слушаются меня, сердце стучит ровно. И — главное — нет отвращения при мысли о соревнованиях. Пришел я к Хоменкову: «Заявляйте меня!» Врач осмотрел Никитина, дал официальную справку о болезни. Юра действительно был в состоянии, близком к истерике.