— Как считаешь, Петр Григорьевич, по физической подготовке теперешние солдаты не уступят твоему поколению?
— Об абсолютных результатах говорить не приходится: спорт стал иным, сейчас рекорд дивизии порой выше всесоюзного рекорда моих времен. Я бываю в воинских частях, выступаю перед солдатами и вижу: ростом они выше моих сверстников, покрепче нас, в армию приходят после солидной подготовки, у каждого значок ГТО. Но значки значками, а предложишь им пробежать или на кольцах покрутиться и видишь: не всякий значок золотой…
— Никак мы не доберемся до твоего первого старта.
— Все было очень просто. После регулярных кроссовых пробежек в танковом батальоне провели соревнование — кросс на 3 километра. Я пробежал дистанцию за 9 минут 16,2 секунды. Это был рекорд дивизии.
— Извини, Петр Григорьевич, сейчас ты мог бы показать такой результат?
— Ну, милый мой, мне тогда был 21 год. Сегодня, прямо сейчас, я так не пробегу. Минут за 10, может быть, за 9.30, но не за 9.16. Была бы у меня возможность пару месяцев хорошенько тренироваться, в норму прийти, тогда пробежал бы и быстрее 9 минут.
Да, значит, тогда это был рекорд нашей танковой части. На 2 секунды лучше, чем у Аверина из соседней роты. А Аверин, между прочим, уже три года был чемпионом дивизии. Поздравил меня комроты капитан Бочкарев и сказал, что Аверин не успокоится и потребует очной встречи. Так и случилось. Бочкарев и командир той роты, где служил Аверин, договорились через неделю провести матч между мной и бывшим рекордсменом.
И мой командир, и я отнеслись к этому очень серьезно. Я стал тренироваться по вечерам в лесу — бегал по 10–15 километров каждый день, а утром еще километров по 7–8. Капитан выдал мне 100 марок (я служил в ГСВГ) и велел побольше есть шоколада и фруктов. Несколько раз я видел, что и Аверин тренируется серьезно.
В назначенный день обе роты собрались на плацу. И мы с Авериным — в майках, в тапках. Я, честно сказать, слегка трусил, совсем не был умерен, что выиграю: очень уж грозный казался соперник. Но эту боязнь все время теснило чувство ответственности перед командиром, перед своей ротой, которая верила в меня и надеялась на победу.
Командир той роты майор Зарубеев взмахнул флажком, и мы побежали. Аверин сразу сильно рванул вперед, а я пошел в своем темпе. Думал, что он нарочно хочет меня измотать, пользуясь моей неопытностью: все-таки это были самые первые мои соревнования. Бежим километра полтора, а я уже отстал на 40 метров. Неужели, думаю, он выдержит такой темп? Но Аверин темпа не сбавлял. Остался всего один километр. Разрыв по-прежнему 40 метров. Я бегу, как на кроссах бегал. Ровненько так дышу, все нормально. Тут выскакивает на дорожку Бочкарев, лицо перекосилось: «Ты лапша, — кричит, — вспотеть боишься!» Как будто пощечину дал. Ка-а-ак я припустил, догнал Аверина — и дальше, но и он припустил. Я еще прибавил. И он прибавил. И все же я убежал. Ой, тяжело было! Перед глазами туман. Через полчаса уже под душем поздравил меня расстроенный Аверин. Вот такой был мой первый старт.
Это был матч, но их сейчас в легкой атлетике не устраивают. Недавно был я на больших соревнованиях в Лужниках. Шли они пять дней и каждый день по шесть часов. Почти без зрителей. На трибунах сидели лишь участники да тренеры. На дорожке и в секторах — старт за стартом, глаза разбегаются. Хотя и выступали многие известные спортсмены, но зрителю смотреть было не очень-то интересно; где что происходит — не поймешь. А основная борьба шла не на дорожке, а на бумаге: на сколько очков «Динамо» отстает от ЦСКА или, наоборот, обойдет его.
Может быть, это и важно, но зрителям до такой бухгалтерии мало дела. Они зрители, им нужно зрелище! Короткие же матчи могут быть одной из форм показа легкой атлетики, очень динамичной и зрелищной. Скажем, в перерыве между таймами футбольного матча или перед футболом проводится поединок Борзов — Корнелюк, или Аржанов — Уоттл, или Шарафетдинов — Желобовский. Соперники к ней специально готовятся, встреча хорошо рекламируется. Разве не интересно?
На первенстве части трехкилометровую дистанцию мы с Авериным закончили одновременно. Серьезных соперников в других ротах не было, мы довольно легко ушли от всех, а так же яростно бороться между собой, как и в первый раз, охоты не было.
— Почему? Разве не руководило тобой и твоим соперником естественное желание быть первым?
— Если борьба очень тяжелая, на пределе сил, то бегун не только приобретает, но и теряет, тратит себя. Я допускал перегрузки, делал то, что выше моих сил, только тогда, когда в этом была крайняя необходимость. Да, ты можешь сейчас говорить о радости победы, о моральном удовлетворении. Это правильно, но в разумных пределах.
И на контрольных тренировках, к в соревнованиям я старался выступать в меру своих возможностей, в соответствии со своей подготовленностью. Лишь в чрезвычайных случаях — а их было не так уж много — приходилось выдавать больше того, что мог. Всякий опытный спортсмен в ходе борьбы хорошо чувствует предел своих возможностей. Важно уметь переступить этот предел только в очень нужный момент. Если бы каждый раз, на любых соревнованиях я совершал подвиги, как порой любят красиво говорить, то долго не протянул бы, не уберег бы себя для самых важных стартов. С природой шутки плохи, она не терпит грубого насилия над собой.
— В твоих словах, Петр Григорьевич, я слышу упрек в адрес тех, кто порой утверждает, что чемпион должен побеждать с блеском, убедительно. Они недовольны победой без рекорда, без подвига.
— По-моему, это от наивности, от незнания сути спорта и от чрезмерной начитанности очерками о героизме спортсменов. Мне кажется, всякие разговоры о подвигах слишком часто заслоняют будни спорта, тему тоже достаточно интересную. А при всем моем глубоком уважении к спортивным подвигам еще раз скажу, что подвиги — это события чрезвычайные и редкие в жизни каждого спортсмена, подготовленные — обрати внимание — скромными буднями.
После первенства части меня признали хорошим бегуном, посылали на всякие соревнования. На Спартакиаде ГСВГ я занял второе место в беге на 5 тысяч метров. А в июне 52-го года выступил в Одессе, на Спартакиаде Вооруженных Сил. Там я впервые увидел знаменитых наших бегунов — Феодосия Ванина, Никифора Попова, Ивана Семенова.
О Ванине я и до этого много слышал. Его имя было окружено легендами. Говорили, что он на спор обгонял отца, который мчался на лошади. До сих пор не знаю, правда ли это. Зато точно известно, что в трудные для нас дни 1942 года он по заданию командования атаковал мировой рекорд на 20 километров. Отозвали его из армии, дали в то утро талоны на дополнительную порцию каши с маслом, и Ванин побежал. Побил мировой рекорд. Об этом сообщили на следующий день после сводок Совинформбюро. Такое сообщение произвело впечатление и на немцев, и на наших союзников.
Все мы относились к Ванину с огромным почтением, величали его не иначе как Феодосием Карпычем, а я, салажонок, вообще боялся к нему подойти.
На спартакиаде в Одессе я занял 15-е место в новом для меня виде — 3 тысячи метров с препятствиями. А победил тогда Михаил Салтыков. Его называли «королем терпения». Он умирал с первого круга. Мучился, потел, стонал, но побеждал.
Еще я выступил в беге на «пятерке». Здесь был одиннадцатым. Плохо пробежал, хуже первого разряда. Очень уж было жарко.
В то олимпийское лето у нас в части показывали киножурнал о первенстве страны по легкой атлетике предыдущего года. Московский динамовец Владимир Казанцев завоевал за год до игр в Хельсинки три золотые медали чемпиона СССР — на 5 тысяч и 10 тысяч метров и на 3 тысячи метров с препятствиями. Появился на экране Казанцев с поднятой рукой на пьедестале почета. То ли качество съемки было неважным, то ли измучился он очень во время забега, но вид у Казанцева был ужасный. Худ и тощ, как Кащей Бессмертный, руки — ниточки, глаза ввалились. Наши ребята как увидели эти кадры, так и покатились: «Вот, — говорят, — Болотников! Быть тебе, Петро, таким!»
Я из вежливости тоже посмеялся, но сказал, что таким не буду никогда — гимнастикой занимаюсь и аппетит хороший. Но, честно сказать, стало мне страшно. Конечно, мечтал я, как и всякий спортсмен, о том, что стану чемпионом страны, поеду ни Олимпиаду. Однако не представлял, что за медали приходится платить такую цепу. Значительно поздней я познакомился с Володей Казанцевым и понял, что он человек астенического склада, худощав от природы. Кинооператор снял его невыигрышно, подчеркнув природную худобу и изнуренность после забега. А сейчас Володя отменно здоров и силен, говорят, самбо увлекается.
Но вообще-то должен сказать, все стайеры склонны к худобе. Лишние килограммы — лишний груз во время бега. Когда я всерьез занимался бегом, я старался поменьше есть мучного, меньше пить, да и прочих продуктов употреблял немного. Мудрый Григорий Исаевич Никифоров, у которого мне посчастливилось тренироваться много лет, приучил есть не спеша, вдумчиво. Он говорил, что индийский йог, сжевав корочку хлеба, получает от нее больше питательных веществ, чем англичанин от бифштекса. Время от времени организм надо разгружать, устраивая нечто вроде поста. В это время пищеварительная система отдыхает, освобождается от вредных шлаков. Поскольку бегун тратит много энергии, у него не успевает образоваться жировая прослойка, все продукты идут в дело. Что же в этом плохого?
В армии мой вес при росте 174 сантиметра был 65 килограммов. А позднее он колебался в пределах 62–63 килограмма. Лишь перед ответственными соревнованиями, когда во время специальной подготовки применялась скоростная нагрузка, вес снижался до 61 килограмма. Так что мои юношеские страхи были напрасными.
Впрочем, думаю, что после особо напряженной борьбы я тоже выглядел неважно. Взвешивание в таких случаях показывало потерю 2–3 килограммов за каких-нибудь полчаса.
— Интересно, все сомнения тебе приходилось преодолевать самому или был уже к тому времени у тебя тр