о теперь самое время рассказать о том, что случилось на озере.
Поначалу мама слушала, не шевелясь и не сводя с Сальме глаз, в мыслях все еще пребывая с медведем, но когда я закончил повествование, она вдруг оторопело уставилась на меня и сказала:
— Постой-ка, Лемет! Расскажи еще разок! Это ведь ужасно!
Я повторил свой рассказ. Мама смотрела то на меня, то на Сальме, словно пытаясь понять, чей рассказ страшнее. Во всяком случае, моя история показалась неотложной, ведь полночь была уже близко, тогда как в отношении медведя сейчас, немедленно, ничего предпринять невозможно. И в то же время мама не знала, как реагировать на мой рассказ. Две, одна за другой, плохие новости привели к тому, что мама просто тупо сидела, сложив на коленях руки, и в отчаянии смотрела на меня.
Зато Сальме от моего рассказа пришла в ярость.
— Ты просто невыносим! — заорала она. — Бедные волки — они-то чем виноваты? Они так хорошо доятся. Ты разоришь нас! И как тебе только не стыдно!
— Что же мне делать, мама? — спросил я расстроенно, не обращая внимания на Сальме. Конечно, мне было стыдно, да и вообще так тошно, что все нутро ныло. Больше всего хотелось мне сейчас забиться куда-нибудь в уголок, свернуться калачиком, но это было невозможно. На озере ждал злобный хийетарк, и я желал, чтобы все последующие решения мама приняла сама, я своим умом больше не решался ничего предпринять.
— Так мне идти на озеро или нет?
— Не знаю, — вздохнула мама обессиленно. Она была совершенно разбита. — Все наши волки…
— И зачем тебе понадобилось возиться с этой мерзкой вошью? — не унималась Сальме. — Где нам теперь молока взять? Дурак!
— Может, у медведей? — пробормотал я. Сальме в ярости запустила в меня куском лосятины.
— Деточки, прекратите! — заплакала мама. — Все эти новости… Одна за другой… Я и вправду не знаю, как быть.
— Скоро полночь, — напомнил я. — Так мне идти на озеро или как? Ну говори же!
Я в отчаянии теребил материн рукав.
— Не знаю, — повторила мама. — Это так ужасно!
Она тихо плакала, утирая слезы.
Я тоже заплакал.
Сальме плакала уже давно — от обиды и злости.
Тут пришел дядя Вотеле.
У него было обыкновение зайти к нам вечерком, послушать, как день прошел. На сей раз он, понятное дело, тотчас понял, что случилось нечто из ряда вон. Он остановился в растерянности на пороге, но я бросился к нему, затащил в дом и, захлебываясь и хлюпая носом, принялся рассказывать о страшном несчастье, что случилось со мной на озере. Дядя Вотеле был моей последней надеждой, ведь мама сейчас наверняка не сможет помочь, а дядя умный и находчивый. Я рассказал обо всем — о зверолюдях, о вшах, о хийетарке и хранителе озера, — а Сальме прерывала мою речь отдельными ядовитыми замечаниями, ей хотелось показать, что она намного старше, умнее и ни в жизнь не навлекла бы на свою семью такую беду. Но мне было не до Сальме, мне было важно высказать всё. И закончив свой рассказ, я умоляюще уставился на дядю Вотеле, в глазах моих — единственная просьба: сделай же что-нибудь, избавь меня от груза ответственности!
— Совершенно дурацкая история, — заключил дядя Вотеле.
— Я и говорю, что Лемет круглый дурак! — поддержала Сальме. — И как только он мог искупать в священном озере какую-то мерзкую вошь?
— Озеро озером, — сказал дядя Вотеле. — Все в нем могут купаться. Не понимаю, почему из-за этого надо волков резать. Юльгас спятил.
— Он же хийетарк, — вставила мама, вытирая слезы, чувствовалось, что появление дяди Вотеле ободрило ее. Она высморкалась, встала и принялась резать дяде мясо.
— Может, одним волком обойдется? — предположила мама. — По мне, этого достаточно, чтобы умилостивить водяного-хранителя озера.
— Какого такого хранителя озера? — спросил дядя Вотеле. — Ты когда-нибудь в жизни видела хранителя озера?
— Ну это же обычай такой. Сам знаешь. Старинный обычай. Хранителям завсегда приносят жертвы. На то и нужен хийетарк.
— Вообще-то я, по правде говоря, никогда этого не понимал, — признался дядя Вотеле. — Ну да ладно, есть обряды, обычаи, которые объединяют людей, и бывает, очень даже славно стоять в священной роще и смотреть, как Юльгас с песнопениями жжет свои травы. Но ни с того ни с сего зарезать целое волчье стадо — это же дикость! Кровь испортит воды озера куда сильнее, чем какая-то несчастная вошь. Я пойду с тобой, Лемет, и сам поговорю с Юльгасом.
— Одного волка все-таки можно бы прихватить, так, на всякий случай, — предложила мама.
— Нет, — возразил дядя. — Пусть себе в волчарне отираются. И давайте наконец поужинаем, и хватит переживать. Я вижу — у вас даже совиные яички есть!
— Можешь взять их, — сказал я, влюбленно глядя на дядю. На душе вдруг стало так легко, словно извлекли из меня огромный камень, и я вдруг почувствовал чудовищный голод, ведь возникшую пустоту требовалось чем-то заполнить. Но я с радостью был готов уступить дяде совиные яички, он был для меня героем. Дядя с улыбкой поблагодарил меня.
— Я съем одно, другое — ты, — предложил дядя. — Приятно видеть, что вы опять становитесь похожи на людей. Я, когда вошел, подумал было, что случилось невесть что.
— Я и вправду до смерти перепугалась, как услышала, что надо всех наших волков в жертву принести, — призналась мама. К ней вернулось обычное спокойствие, и она принялась носить из кладовки всё новые и новые куски мяса, хотя дядя Вотеле давно уже отмахивался от них. — Но теперь всё в порядке. Да, сходи поговори с Юльгасом. Чего это он взбеленился.
— Поговорю, поговорю, — пообещал дядя. Я на радостях высосал свое совиное яичко, Сальме тоже вроде бы вполне успокоилась, поскольку последние события по крайней мере на какое-то время вытеснили Мымми из маминой головы.
Незадолго до полуночи мы с дядей Вотеле отправились в путь. Вместе с ним я чувствовал себя достаточно уверенно и больше совсем не боялся Юльгаса. Да что он может мне сделать, если со мной дядя Вотеле? Пусть принесет в жертву водяному свой длинный носище, если ему так неймется пустить в ход нож!
Тьма стояла над озером, и темная вода лоснилась. Казалось, водная гладь подернулась посреди лета странным черным льдом, и впору было поверить, что под ним живет кровожадный водяной. Мне стало немножко не по себе, и я с удовольствием ухватился бы за руку дяди Вотеле, но постеснялся, ведь я уже большой. Я просто вплотную прижался к дяде, для успокоения вдыхая его запах.
— Юльгас! Ты где? — крикнул дядя.
— Здесь я, — откликнулся хийетарк. — Очень хорошо, Вотеле, что пришел вместе с мальцом. Хоть поможешь мне в жертвоприношении, будешь держать волков за ноги. Ты наверняка уже знаешь, что за святотатство совершил твой племянничек.
— Знаю, — сказал дядя. — Только боюсь, никого мне за ноги держать не придётся, разве что собственные чесать — столько здесь комарья. Я не стал брать волков с собой. Ты же и сам понимаешь, что перерезать их — мысль не самая умная. Какой тебе в этом прок?
— Не стал брать волков с собой? — переспросил Юльгас, и я увидел, как из зарослей выходит хийетарк с длинным ножом в руках. — Как это понимать? Волки нужны, чтобы задобрить водяного, иначе он весь лес затопит.
— И как же он это сделает? — насмешливо поинтересовался дядя. — Каким манером это озерко может затопить целый лес?
— Почем ты знаешь, сколько в нем воды? — рассердился Юльгас. — То, что ты видишь своими дурацкими глазами, всего лишь кровля хором водяного! Земные недра полны вод, над которыми он властвует! И если мы не усмирим его гнев, он поднимет все эти воды на поверхность, и тогда затопит даже самые высокие ели.
— Да ты сам-то веришь в то, что говоришь? — спросил дядя. — Юльгас, я понимаю: есть старинные обычаи и обряды, и нашему народу всегда нравилось верить, что реки да озера не просто большие ручейки да лужи, но такие же живые существа, как и мы. И чтобы лучше понимать это, представлять себе это, придумали всех этих водяных и духов-хранителей, которые вроде бы обитают в глубине вод. Это просто красивые сказочки.
— Пр-ридумали! — пророкотал Юльгас. — Сказочки! Да что ты такое несешь?
— Я говорю, как есть. Конечно, куда интереснее и приятнее ходить по лесу, воображая, будто в каждом дупле обитает хранитель дерева, а о целом лесе радеет лесная матерь. Это удерживает детишек не ломать из озорства ветки, не портить деревья. Но мы не можем сходить с ума из-за этих стародавних сказок и полосовать волков только потому, что какая-то живность вздумала поплавать в лесном озере. На что вообще это озеро, если не затем, чтоб пить из него и купаться в нем? Косули да лоси каждый день ходят сюда на водопой!
— Косули да лоси подопечные лесной матери, а у нее договор с водяным! — заявил Юльгас.
— Ну, это, положим, очередная сказочка рассказать детям на ночь, — сказал дядя. — Ты, Юльгас, никак снова в детство впал: такие вещи рассказываешь мне тут с умным видом!
— Я хранитель священной рощи — хийетарк! — рявкнул Юльгас. — Это ты, Вотеле, такое же дитя неразумное, как и твой племяш, который ничтоже сумняшеся нарушает покой священного озера и который знать ничего не знает о древних обычаях. Слыхал, ты его змеиной молви обучаешь, хотя следовало бы также научить его почитать духов-хранителей и священную рощу. Да только, похоже, у тебя у самого знаний по этой части негусто. И неудивительно. Очень редко видел я тебя в священной роще приносящим жертву! Ты же считаешь змеиную молвь единственным кладезем мудрости, однако ты забыл, что на духов-хранителей она не действует!
— Что правда, то правда, — согласился дядя. — Иначе мне бы наверняка удалось побеседовать с ними.
— Шутишь! — пренебрежительно бросил Юльгас. — Ты прямо как дитя неразумное. Разговаривать с духами-хранителями может один лишь хийетарк, посвященный в самые сокровенные знания. Я — посредник между людьми и духами-хранителями, и если я говорю: чтобы умилостивить водяного, надо принести в жертву всех ваших волков, то твое дело — повиноваться. Давай веди волков сюда!