— Бот видишь, как всё просто! — сказал я. — Странно, что твои родители не научили тебя этому.
— Видно хотят, чтобы Хийе кормила их беспрестанно, — предположил Инц. — Моя мама всегда говорит, что волков Тамбет любит больше, чем людей.
Хийе покраснела, услышав это, все-таки разговор касался ее отца. Она знала, что мы недолюбливаем ее родителей, и чувствовала себя виноватой. Наверное, побаивалась, что наша неприязнь к Тамбету перекинется и на нее. Едва ли она так уж сильно любила своего отца, ведь Тамбет был с ней на редкость жесток, так что она вполне могла бы возразить Инцу: «Да, он и вправду злой человек». Но Хийе была слишком застенчива и кротка, чтобы сказать такое. Мне никогда не приходилось слышать, чтобы она сказала что-нибудь плохое о своих родителях, хотя больше всего от них доставалось ей. Просто она постоянно испытывала из-за них неловкость, так обычно человек стесняется ужасного шрама, который невозможно скрыть от постороннего взгляда.
Естественно, мы не считали, будто Хийе виновата в том, что у нее дурной отец. Напротив, нам всё больше нравилось ходить к ней в гости. Это позволяло устраивать Тамбету всякие пакости. Он хотел, чтобы его ненаглядные волки жрали постоянно, мы же их усыпляли и, образно говоря, похищали Хийе из построенной ее родителями клетки, состоявшей из громадного топора и кучи зайцев, которых ей приходилось рубить на части. Мы ходили к ней ежедневно, и Тамбет с Малл не могли наудивляться, отчего это волки такие сонные и днем больше не едят. Они даже оставались дома караулить их, но шипнуть заветное змеиное заклятье — дело секундное, и Хийе всегда находила возможность произнести его, тем самым доказывая родителям, что волки отсыпаются и в том случае, когда родители дома.
В конце концов Тамбет призвал на помощь самого Юльгаса — а то как же! Тот пришел, оглядел волков. С утра они были бодрые и выли как сумасшедшие, но когда Юльгас с Тамбетом отправились в заросли за хижиной удостовериться, что ни лесная матерь, ни духи-хранители деревьев к сонливости волков не имеют никакого отношения, Хийе шипнула заветные заклятья, и когда мужики вернулись с задумчивым видом, волки спали праведным сном.
— Тут не обошлось без духов-хранителей, — заключил Юльгас. — Никакого сомнения. Я догадываюсь, в чем дело. Тамбет, дружище, наверняка вой твоих волков тревожит сон духов-хранителей леса. Ты же знаешь, они спят именно днем, а вой бестолкового зверья нарушает их священный сон. Вот они и прогневались и усыпляют волков. С этим надо смириться, сердить духов-хранителей нельзя!
Поскольку дело касалось духов-хранителей, Тамбет покорился и стал смиреннее овечки. Ему и в голову бы не пришло выступить против древних обычаев или слов хийетарка. Но что меня особенно поразило — ни Юльгас, ни Тамбет не вспомнили про заветные змеиные заклятья. Честно говоря, я был уверен, что они быстро раскусят нашу уловку, разбудят волков и запретят Хийе усыплять их. Ведь и Юльгас и Тамбет знали заветные змеиные заклятья, и хотя усыпляющий зверье шип не из самых простых, однако же это и не такая редкость, как то, чему обучил меня старый змеиный король, отец Инца. Юльгас и Тамбет наверняка должны знать этот шип. Но почему-то им и в голову не пришло, что, возможно, волков усыпили заветными змеиными заклятьями. Удивительно.
И лишь позднее до меня дошло, что Юльгас и Тамбет, хотя и ненавидели всех тех, кто перебрался в деревню, сами ведь тоже отошли от лесной жизни. Они были разочарованы и раздосадованы, видя, как потихоньку вымирает старая добрая лесная жизнь, и чтобы помешать этому, прямо-таки вцепились в стародавние таинственные обряды и заклинания. В поисках выхода из вымышленного мира духов-хранителей они отвергли обыкновенные змеиные заклятья, они стали казаться им слишком слабосильными, ведь ими было не удержать людей в лесу, так что в них тогда проку. По мнению Юльгаса и Тамбета, помочь могли лишь волхования, но поскольку змеям известно, что никакого колдовства нет, то Юльгас с Тамбетом не хотели иметь с ними никаких дел. Их даже Лягва Полярная едва ли устроила бы. Они верили, что нашли нечто куда более действенное, и знай себе талдычили про духов-хранителей да лесную матерь, воображая, будто хранят древние ценности. Но на деле они отошли от них так же далеко, как и деревенские жители. Только этого им так и не дано было понять.
Теперь для Хийе наступили более спокойные дни, поскольку Тамбет и Малл примирились с тем, что днем волки должны спать. Ведь этого хотели духи-хранители. По утрам, если волки слишком долго бодрствовали и шумели, они даже начинали беспокоиться, опасаясь, что духи-хранители рассердятся, и для восстановления спокойствия придется принести им жертву. Несколько раз по нашему наущению Хийе затягивала с усыплением волков. И тогда так здорово было наблюдать из-за кустов, как Тамбет и Малл встревоженно бегают вокруг волчарни, стараясь как-то унять отвратительный вой, лишь бы почитаемые духи-хранители могли спокойно почивать в лесу. Им и в голову не приходило самим с помощью заветных змеиных заклятий усыпить волков, они ждали какого-то волхования, о котором говорил Юльгас.
В конце концов, сжалившись, Хийе произносила заветное заклятье. «Порядок!» — облегченно говорили Тамбет и Малл, так и не заметив уловки дочери, и возвращались к своим занятиям. Других обязанностей вместо кормления волков они для Хийе не придумали, наверняка, просто позабыли про это. Вообще-то они на свою дочку особого внимания не обращали. Хийе это едва ли огорчало. Она имела возможность играть с нами и нередко целый день проводила в нашей компании, что прежде было совершенно немыслимо. Мы бродили с ней повсюду, и возле нашего дома, и в змеище, ходили поглядеть на вшей Пирре и Ряэк, думаю, Хийе никогда еще не было так здорово, как в то лето, когда волки засыпали и ей удавалось наконец удрать из дому.
После того случая, когда мы с Пяртелем забрели в деревню и совершенно обалдели от увиденных в доме старосты Йоханнеса диковин, к деревенским мы не ходили. С тех пор прошло лет пять с лишком. И хотя на первых порах я просто сгорал от восторга по поводу веретена и лопаты для хлебов, с годами восторг поостыл. Я узнал много интересного, с помощью дяди Вотеле выучился змеиной молви, и жизнь в лесу нравилась мне все больше и больше. Я давно уже мог думать о веретене и хлебной лопате без всякого вожделения. Я повзрослел и поумнел и стал понимать, что подобные диковины мне и в самом деле ни к чему. В лесу с ними делать нечего. Деревня перестала интересовать меня как нечто чуждое и далекое, куда, в принципе, можно бы наведаться из любопытства, но это не к спеху.
Мы с Пяртелем тоже давно не заговаривали о деревне, не вспоминали о своем давнишнем приключении, ведь в нашей жизни между тем произошло столько всякого. Инц про деревню вообще ничего не знал, только то, что деревенские змеиной молви не разумеют. Подобные существа не вызывали у змей ничего кроме презрения — разве что дело касалось ежей, их тоже презирали, но помимо того и боялись. Деревенских-то что бояться, они змеиного яда не переносят, так что змеи всяко чувствовали себя сильнее.
Теперь, когда с нами была и Хийе, мы с Пяртелем решили снова сходить в деревню. Мы носились с Хийе по лесу, показали ей всё, что знали и чего она никогда не видала. Нам страшно нравилось, как она от всего приходит в восторг, и нам хотелось знай только удивлять ее, но в конце концов лесные диковины иссякли. Вот тогда-то мы и вспомнили про деревню, про старосту Йоханнеса и его дочку Магдалену.
— Пошли проведаем их, — предложил я, и Пяртель тотчас согласился, тем более, что Хийе не соглашалась и, казалось, не на шутку перепугалась. Наверняка Тамбет рассказывал дома про деревню жуткие вещи. Хийе, конечно, знала, что отец плохо говорит о многом, в том числе и обо мне и моей семье, и по большей части пропускала это мимо ушей, но деревни она боялась всерьез. Само собой, это подзадоривало нас — ведь что может доставить пацану большее удовольствие, чем потащить дрожащую от страха, упирающуюся девчонку навстречу мнимой опасности! Какая возможность продемонстрировать свою смелость — мы же деревни не боимся! А когда выяснится, что опасности-то никакой и нет, можно всласть посмеяться над девчонкой: я же говорил — ничего страшного тут нет, вот видишь, тебе даже понравилось здесь, мы же показали тебе любопытные вещи? Так что, не обращая внимания на робкие протесты Хийе, мы потащили ее за собой, Инц тоже присоединился к нам, он тоже в деревне не бывал, но считал, что змеям надо знать все, что есть в лесу и его окрестностях.
Мы вышли к знакомому взгорку, с которого открывался вид на всю деревню и прежде всего на избу старосты Йоханнеса, ближе всех стоявшую к лесу. Хийе только дышала тяжело, не в силах сказать ни слова, я взял ее за руку и почувствовал, что ладонь ее покрыта холодным потом. Она действительно боялась, и серьезно. Ведь Хийе еще никогда не доводилось выходить из лесу. И хотя солнце было скрыто тучками, Хийе тем не менее поразили свет и простор, каких в лесу нет. Она умоляюще взглянула на меня. Наверняка больше всего ей хотелось сейчас шмыгнуть в заросли, но я был беспощаден. И Хийе покорилась мне, как покорялась отцу и матери.
Мы быстро спустились по косогору. Что скрывать, и мое сердце билось учащенно, как, наверное, и у Пяртеля. Однажды мы здесь уже побывали, но с тех пор прошел не один год, и я чувствовал себя как человек, который собирается с высокого дерева сигануть в озеро. Знаешь, что ничего плохого в воде тебя не ждет, но всё равно страшно смотреть с вершины дерева в глубину, и, падая, ощущаешь в животе какую-то пустоту.
Все произошло точно так же, как и в первое наше посещение. В дверях показалась Магдалена, она здорово подросла за это время, и мы с Пяртелем просто опешили — так она была хороша. Магдалена тоже явно оторопела, но едва ли от нашей красоты. Скорее, наоборот, вид двух подростков в звериных шкурах, которые тащат за собой упирающуюся тощую девчонку в таких же шкурах, ее напугал. В прошлый раз она приветствовала нас с детской непосредственностью, но между делом Магдалена наверняка наслушалась всякого про людей, живущих в лесу, потому что она вскрикнула: «Отец!»