Кроме Тамбета и Малл, тихо презиравших нас, и Юльгаса, который в лицо нам орал проклятья, по-прежнему жив был Мёме, который всё больше походил на болотную кочку. Одежда его поросла мхом, в бороде застряли дохлые букашки, облетающая листва и прочий сор. Из всего этого сора выглядывала лишь пара глаз с ресницами, опутанными паутиной, да мясистые красные губы. К этим губам Мёме то и дело подносил баклажку с вином. Совершенно непонятно, как ему удавалось добывать выпивку; судя по его виду, впору было предположить, что задница его пустила корни, которыми он врос в землю. Однако, по всей видимости, эта человеческая кочка была еще способна подниматься и убивать — ведь разжиться вином можно было, не иначе как убив монаха или железного человека.
С другими людьми Мёме общался мало. Иногда, встречая меня вместе с Хийе, он выкрикивал что-нибудь непотребное, и мы уходили подальше. Как-то раз мне случилось увидеть, как Юльгас, очевидно, приняв Мёме за какого-нибудь лесовика или духа-хранителя мхов, пытался принести ему жертву. Тут Мёме с потрясающей точностью плюнул Юльгасу прямо в глаз, и Юльгас дал деру, словно его укусили за нос.
Обитали в лесу еще и зверолюди Пирре и Ряэк, только теперь они не жили больше в своей старой пещере, а перебрались на дерево. Дело в том, что в своей тяге к стародавним обычаям они дошли до того, что жизнь в пещере стала казаться им чересчур новомодной. Им хотелось вернуться по возможности назад, в прошлое, они верили, что лишь пращуры знали правду, а все дальнейшее развитие есть не что иное, как неуклонное скатывание в болото. Жители деревни, на их взгляд, уже погрязли в нем с головой, я — так чуть ли не по шею, а самое надежное — сидеть голым задом на суку.
Они утверждали, что чувствуют себя теперь куда здоровее, что только образ жизни, унаследованный от предков, способен обеспечить покой и счастье. По мне так жить на деревьях сплошное неудобство, и мне было противно наблюдать, как Пирре медленно, неуверенно взбирается на какую-то елку, кривясь, когда иголки царапают его голый хрен. Пирре и Ряэк все-таки зверолюди, а не древние человекообразные, и жить на деревьях было им непривычно и трудно. К тому же они были уже немолоды, шерсть их поседела, и им было весьма трудно удерживать на ветвях равновесие. Однако во имя своих убеждений они были готовы на любые муки.
Я навещал их довольно часто, ведь больше проведать мне было некого. К тому же и Пирре и Ряэк, невзирая на свои чудаческие ценности, были существа славные. Жива была еще и их вошь, как будто росту тела сопутствовала и продолжительность жизни. Она наверняка была самая старая вошь на свете. Вслед за Пирре и Ряэк она тоже перебралась на дерево и сидела там, как огромная белая сова. Только если появлялась Хийе, она проворно спускалась по стволу и принималась тереться о ее ноги.
Хийе выросла и не могла больше ездить на ней верхом, хотя вошь, похоже, не понимала этого и всякий раз призывно подставляла спину. Хийе гладила и похлопывала ее, брала за ногу, как берут за руку ребенка, и вошь радостно скакала рядом с ней на остальных ножках.
В тот день я тоже был у Пирре с Ряэк, и зверолюди в очередной раз рассказывали мне, насколько правильно поступали пращуры, проводя всю жизнь в кронах деревьев, и какой прекрасный вид открывается с вершины ели. Я видал, как Пирре и Ряэк болтались там в вышине, и всегда боялся, что они сорвутся и убьются, потому что макушка ели угрожающе раскачивалась под их тяжестью. Однажды Ряэк чуть не упала, к счастью, сиськи ее прилипли к смолистому стволу, и это спасло ей жизнь. Потом, конечно, зверолюди рассказывали, как умны были предки, что селились именно на смолистых деревьях, и не могли надивиться сообразительности древних человекоподобных.
Пирре и Ряэк почти перестали спускаться с деревьев, их вшивый питомник тоже находился наверху, а когда зверолюдям требовалось достать что-то с земли, например, земляники или брусники, то вши спускались по ягоды.
Я как раз устроился под деревом, прислушиваясь к разговору Пирре и Ряэк, как вдруг почувствовал, что кто-то прополз по моей ступне. Оказалось, это Инц. Он стал уже совсем взрослым, большим и сильным змеиным королем с золотой короной во лбу. Он положил голову мне на плечо и шепнул, что хочет мне сообщить что-то.
Я распрощался со зверолюдьми и вместе с Инцем направился к большому пню, на котором он любил понежиться на солнышке. Инц стал какой-то толстый. Я подумал, что он недавно поел и теперь переваривает добычу. Инц вполз на пень, застенчиво взглянул на меня и сказал:
— Знаешь, Лемет, у меня для тебя новость — у меня будут дети.
Вот так новость! Я и понятия не имел, что у Инца есть невеста. Разумеется, иногда я видал его в сообществе других змей, но, во-первых, очень трудно разобраться, где самцы и где самки, а во-вторых, я никогда не замечал, чтоб Инц нежничал с кем-то из змей. Я был весьма удивлен и даже немножко обиделся, что Инц не познакомил меня со своей подружкой, и сказал:
— Ну что ж, поздравляю! Такая неожиданность. Почему ты мне никогда не показывал свою невесту?
— Невесту? Какую невесту? — удивился Инц.
— Ну, ту, что сделает тебя отцом, — объяснил я.
— Да нет, я же не отцом стану! — ответил Инц. — Я стану мамой. У меня будут детки. Лемет! Ты что — думал, я самец? Я гадючья самка.
Я уставился на нее с таким видом, словно она сказала, что она не гадюка, а рысь. Инц смотрела на меня с тем же недоумением.
— Я думала, ты знаешь! Лемет, мы так давно дружим, как это возможно, что ты считал меня самцом? Разве я похожа на змеиного самца? Лемет, да посмотри же на меня, ведь сразу видно, что я не самец!
Я посмотрел, но понял только то, что говорю с гадюкой. Самец это или самка — мне было невдомек.
— Я так сразу поняла, что ты парень, — обиженно сказала Инц.
— По мне это ведь сразу видно, — ответил я. — Борода, например. У женщин ее не бывает. Инц, я правда и подумать не мог! К тому же ты сама сказала, что тебя можно звать Инц.
— Ну и что?
— Инц — мужское имя.
— Я не знала. Думала, просто красивое слово, и оно нравится мне как имя. Я и вправду потрясена твоей глупостью.
— Я тоже потрясен. Потрясен, что ты не самец.
Мы помолчали.
— Ну, вообще-то это же ничего не меняет, — решила наконец Инц. — Теперь ты во всяком случае знаешь, что у меня будут дети. Уже скоро родятся. Я хотела сообщить тебе, потому что ты мой друг, хотя и тупой, даже змеиного самца от самки не умеешь отличить.
— Прости. Но как ты сказала, это же ничего не меняет. Мы ведь останемся друзьями, и я очень рад, что ты скоро станешь матерью. А отец кто?
— Ах, да гад один, — беззаботно отозвалась Инц. — Встретились как-то ночью, у обоих время спаривания, так и получилось. Больше мы не встречались, да и охоты нет. Довольно глупый субъект, пусть себе ползает.
— Как же так? — удивился я. — Он, что, не собирается своих детей растить? Вы разве не поженитесь?
— О, как высокопарно! — развеселилась Инц. — У нас это не принято.
— Но твои родители до сих пор живут вместе, — заметил я.
— Ну да, только это исключение. Они ведь дружили задолго до того, как завели детей. По большей части просто спариваются и всё. И если сразу не понесешь, ищешь другого самца, пока не получится. А как у вас, у людей с этим делом?
— Не знаю, — признался я, краснея. — У нас вроде как любовь должна быть…
— Правда? — удивилась Инц. — Ну да, потому-то вас, людей, так мало. А наша цель — размножаться.
Я пожал плечами. Честно говоря, я действительно не знал точно, как заведено у людей. С Хийе я встречался в лесу часто, но, наверное, если использовать выражение Инц, не вовремя, и ничего между нами не случалось. А как в деревне? Там народу полно, деревенские парни и девки повсюду ходили вместе, и мне нередко доводилось видеть, как парни лапали девок, и несколько раз я видел, как они целуются. Было ли у них время гона? Я погрузился в мечтания и вообразил, как встречаю где-то на опушке леса деревенскую красавицу, которая ищет, с кем бы совокупиться, и решает попытать счастья со мной. Правда, я не знал, случится ли у меня в это время гон, но почему-то мне казалось, что это так.
— Ты о чем думаешь? — спросила Инц. — Ты же вообще не слушаешь меня. Я говорю, мне пора в логово, какое-то время мы не будем встречаться. Я уже так растолстела, что мне трудно ползать. Но через недельку заходи, малыши к тому времени уже должны появиться. Чувствую, недолго осталось.
Она медленно уползла, а я отправился домой. Рассказал маме, что Инц, оказывается, самка и скоро разродится. Мать страшно разволновалась.
— Как здорово! — обрадовалась она. — Непременно пойду вместе с тобой проведать Инц. Маленькие гаденыши наверняка такие милые, прямо как крохотные гниды! Ох, мне тоже так хочется внучка! Лемет, ты с этим не тяни. Правда, ты еще молод, но вот Инц, как видишь, скоро станет мамой. Ты тоже должен поскорее привести в дом Хийе, так замечательно было бы иметь кроху сыночка!
— Мама, прошу тебя! — вздохнул я, но мать не дала перебить себя, она целый вечер рассуждала, какие славные маленькие дети. Казалось, временами она вообще забывает, что не я жду пополнения, а Инц, и когда я напомнил ей об этом, сказала:
— Да, разумеется, я знаю, что Инц! Но и тебе не стоит отставать от нее, и у тебя должно вскорости произойти пополнение семейства.
— Мама, в отличие от Инц, я все-таки не могу никого родить! — возразил я. Но мама только рукой махнула:
— Конечно, не можешь, но Хийе! Я говорю про Хийе!
Затем последовал привычный разговор о том, куда положить спать нас и где устроиться ей самой.
Я уже раскаялся, что рассказал маме про Инц и ее беременность, мать никак не могла успокоиться. Наблюдая за ее действиями, можно было предположить, что она уже готовится к свадьбе и появлению на свет внука. Она принялась мастерить крохотные распашонки из козьей кожи и переставлять вещи. Я пытался втолковать ей, что детки появятся не у нас, а в змеином логове, что деткам Инц с распашонками делать нечего, у них ведь нет рук. Мама не слушала моих доводов.