— Так это и вправду ты. Никак собрался наконец перебраться в деревню? Я-то думал, не соберешься.
— Никуда я не собрался. Просто Магдалена позвала меня сюда музыку послушать. Привет, Пяртель!
Пяртель поморщился.
— Я уж и позабыл это имя, а ты всё помнишь. Я же в последний раз, как мы встретились, сказал тебе. Меня теперь звать…
— Петрус, — сказал я. — Я помню.
— Точно, точно! — подтвердил Пяртель-Петрус. — А это мои друзья Якоп и Андреас. А это Лемет. Он из лесу.
Якоп и Андреас уставились на меня исподлобья и протянули руки. Тоже деревенская мода, непонятная мне, зачем друг друга постоянно щупать? Понимаю, если хочется коснуться любимой девушки, — это другое дело. Сестра Сальме тоже рассказывала, как приятно потрепать медведя, я, правда, никогда этого не делал, но в принципе допускаю, что густая медвежья шкура на ощупь теплая и щекочет ладонь. Гадюку тоже приятно погладить, она такая шелковистая. Но пятерня деревенского парня шершавая, грязная и липкая, под ногтями хлебные крошки. После такого рукопожатия захочется долго-долго отмачивать руку в холодной родниковой воде. Тем не менее виду я не подал, но из уважения к местным обычаям пожал обоим руки, здоровенные неуклюжие лапищи, напоминающие ноги зверолюдей.
— Мы думали, в лесу больше людей и не осталось, — сказал Андреас. — Отчего ты раньше не выбрался? Болел, что ли?
Я хотел было сказать, что болел всего раз в жизни — после того, как поел отвратного ржаного хлеба, но я не имею привычки при первой же встрече ссориться с человеком. Я просто пожал плечами и пробормотал что-то неопределенное.
— Ничего, — отечески произнес Якоп. — Лучше поздно, чем никогда. Ты уже присмотрел себе место для подсеки, чтобы поле разбить?
— Нет, — ответил я, на сей раз честный ответ не звучал оскорбительно.
Якоп немедленно принялся давать мне советы, но тут, к счастью, в эту бессмысленную болтовню вмешалась Магдалена:
— Ребята, тише. Монахи запели! Давайте послушаем!
Пяртель и его дружки сели на землю и на какое-то время умолкли.
— Здорово наяривают, — заметил наконец Пяртель. — Ты, Лемет, небось, раньше и не слыхал такого?
— Где ж ему такое услышать, он же в лесу жил, — сказал Андреас. — Монахи-то не ходят петь в лес! Нам просто повезло, что они решили монастырь возле нашей деревни поставить. А то хоть за море отправляйся, если захочется настоящий хорал послушать.
— Чего? — спросил я.
— Хорал! — повторил Андреас. — Эта музыка хорал называется. Она теперь во всем мире высоко ценится. Тебе тоже нравится, а?
— Да, — осторожно сказал я, согласиться показалось мне самым безопасным, тогда как сказать «нет» скорее всего привело бы к ссоре. — Только я ни слова не понимаю.
— Ну понятно, это же латынь! — сказал Пяртель. — Хоралы и поют на латыни, так повсюду заведено. Это мировая музыка!
— Ребята, да помолчите же! — вскипела Магдалена, поднялась и отошла в сторонку. Снова села, прижалась ухом к монастырской стене и даже глаза закрыла, чтобы лучше сосредоточиться.
— Мы подумываем тоже научиться петь хоралы, — прошептал Андреас. — Девкам они страсть как нравятся. У монахов баб пруд пруди, стоит им запеть, как все бабы шалеют от восторга.
— Да, мы даже уже устраивали спевки, — подтвердил Пяртель. — Что-то получается, только одна беда — у нас в хоре нет кастрата.
— Кого-кого? — спросил я.
— Кастраты — самые знаменитые певцы, — стал объяснять Якоп. — Тут в монастыре один такой есть, поет так звонко, что твой жаворонок. Это оттого, что у него яйца отрезаны.
— Это ж больно! — искренне воскликнул я. Мне еще никогда не приходилось слышать ничего столь непотребного.
Андреас хмыкнул презрительно:
— Сразу видать, что ты из лесу! Больно! При чем здесь больно! Во всем мире режут яйца! Староста Йоханнес сам говорил, что в Риме, где живет Папа, у половины мужиков нет яиц, и они поют так красиво, что хоть стой, хоть падай. Это там мода такая! Йоханнес говорил, что вообще-то и ему хотели яйца отрезать, какой-то епископ этим занимался, но, к сожалению, что-то помешало, а потом ему надо было уезжать, так это дело и сорвалось. В наших краях этим не занимаются. Знамо дело, медвежий угол.
Мысленно я поблагодарил судьбу, что деревенский староста Йоханнес остался при своих яйцах, ведь иначе не было бы Магдалены, был бы только старик, который заливается жаворонком, — жуткая картина, мороз по коже! Но Пяртель и его дружки, кажется, были и впрямь опечалены. Они сидели, слушали пение монахов и чесались в паху, и это почесывание не давало им забыть о своем несовершенстве.
— Можно ведь и при яйцах петь, — заметил я.
— Это не то, — отозвался Якоп. — В каждом настоящем хоре должен быть хоть один кастрат. Конечно, где-нибудь на реке или возле печки любой мужик может напевать что-то, только этим не прославишься. Настоящий хор бывает только при монастыре.
— Так отправляйтесь себе в монастырь, становитесь монахами! — посоветовал я. Ребята покачали головами.
— Ты не понимаешь, — сказал Пяртель. — Таких, как мы, в монастырь не берут. Кто иначе будет пахать и сеять, если все будут петь хором? Это такое разделение труда — понимаешь?
— Мы же не против того, чтобы пахать и сеять, — добавил Якоп. — Орудовать сохой очень даже здорово. Ты вообще-то ходил когда-нибудь за сохой?
— Нет, — честно признался я.
Все трое рассмеялись.
— Так ты совсем дремучий, — сказал Андреас. — Соха такое мощное орудие, ею пахать… Это так здорово. Пахать замечательно, но хор мне хочется устроить именно для того, чтобы бабам нравиться. Ты погляди, как Магдалена по этим хоралам с ума сходит! По мне, так лучше всего с утра попахать, вечером петь хоралы а потом трахать баб.
— И причесон у монахов клёвый, — мечтательно произнес Пяртель. — Девкам очень нравится, только нам так стричься нельзя. Монахи запрещают. Крестьяне не смеют быть похожи на монахов.
— Зачем же вы слушаетесь их? — спросил я.
— Как это — зачем? — удивился Якоп. — Они же прибыли из чужих краев, они лучше знают, как дела в мире делаются. Это они должны нами командовать, а не мы ими. Мы ведь лишь недавно из лесу вышли — чему мы можем научить их?
— Змеиным заклятьям, — сказал я. Троица уставилась на меня неодобрительно.
— Ты что ли знаешь их? — спросил Андреас.
— Конечно, — ответил я. — Да и Пяртель, то есть Петрус, тоже когда-то знал. Так ведь, Петрус?
Пяртель поморщился.
— Не помню, — сказал он как-то неприязненно. — В детстве мало ли во что играешь, воображаешь себе невесть что. Это было так давно, я уж и не помню.
— Ты должен помнить! — заволновался я. — Ты ведь не можешь утверждать, будто змеиных заклятий не бывает — я самолично слышал, как ты шипел их!
— Ну, может, кое-что и шипел, — согласился Пяртель. — Но теперь я не помню никаких заклятий. Да мне и неинтересно. На что мне эти змеиные заклятья, я же не змей какой-то! Я человек, живу среди людей и говорю на человечьем языке.
— Другое дело, если б ты знал латынь, — заметил Андреас. — Мог бы петь хоралы, и все бабы были б твои.
Похоже, он только об этом и думал.
— Немецкий язык тоже важно знать, — сказал Якоп. — По-немецки рыцари говорят. Если выучиться говорить по-немецки, какой-нибудь рыцарь может взять тебя в слуги.
— Ты что — хочешь стать чьим-то слугой? — оторопел я.
— Конечно! — ответил Якоп. — Это было бы здорово! Живи себе в замке и странствуй вместе со своим господином по заморским странам. Стать слугой очень непросто, все хотят этого, а рыцари, напротив, очень редко нанимают бывших землепашцев. Они предпочитают заморских слуг, ведь наши люди еще слишком глупы и в благородном обществе могут только опозорить рыцаря.
— Староста Йоханнес был какое-то время слугой одного епископа, — сообщил Пяртель и снисходительно пояснил для меня, — епископ это вроде монаха, только куда богаче и важнее. Это случилось, когда Йоханнес был еще молод, ну, в те времена, когда он ходил к папе римскому. Йоханнесу было дозволено жить во дворце епископа и кормиться с его стола. Он даже спал в одной постели с епископом, потому как в чужеземных странах принято, что важные мужи спят как с женщинами, так и с мальчиками.
— Чего? — Я был потрясен.
— Ну дикарь дикарем! — поднял меня на смех Андреас. — Закрой рот, не стой с таким дурацким видом! Да, так принято в мире! Один только дикарь, вышедший из лесу, удивляется этому. Йоханнес рассказывал, что в Риме спать с мальчиками — дело обычное. Я и сам попробовал было, с братом, да ничего у нас не получилось, только взмокли и штаны порвали. Наверное, стоило бы пройти выучку у какого-нибудь рыцаря или монаха, иначе так и останешься самоучкой.
— Только это очень редко случается, чтоб какой-нибудь рыцарь или монах допустил к себе в постель деревенского парня, — вздохнул Якоп. — Они нас ровней себе не считают.
Я сказал, что и в лесу дело это известное, частенько случается, что какой-нибудь похотливый лис вскочит на другого лиса. Слова мои рассердили всех.
— Так ты считаешь, будто я вроде такого лиса? — разозлился Андреас. — Кому интересно, что вытворяет зверье в твоем дурацком лесу? Я говорю о том, что происходит в мире. Ты ведь об этом понятия не имеешь, ты иноземных языков не знаешь!
— Одни только змеиные заклятья, — вставил Якоп с ухмылкой. — Небось, гады ползучие не в курсе последних римских новостей?
— Ты, Лемет, не задавайся, — посоветовал мне и Пяртель. — Ты только что пришел в деревню, тебе бы лучше смотреть и слушать и постараться как можно большему выучиться, чтобы жить так, как живут люди, а не как звери в лесу. Где ты вообще собираешься жить? Тебе надо построить дом, сделать подсеку, обзавестись необходимыми инструментами. Могу тебе ручной жёрнов одолжить, у меня их два.
Я хотел сказать, что и не собираюсь перебираться в деревню, что он может свой ручной жёрнов засунуть себе в задницу, но тут монахи перестали петь, Магдалена провела рукой по глазам, словно смахивая с себя какое-то наваждение, и подошла к нам.