— Выходит, ты спас меня, — сказала она. — Так я и знала.
— Как ты могла знать? — спросил я. — Я в последнюю минуту подоспел, и удрать было совсем нелегко. Они едва не схватили нас.
Я по-быстрому рассказал Хийе о событиях минувшей ночи — про то, как мы скакали верхом на волке, как Юльгас залил волкам уши воском. Хийе прыскала со смеху, словно я рассказывал что-то страшно смешное. И только когда я упомянул, какую роль сыграла в нашем спасении ее мать, она посерьезнела.
— Бедная мамуля, — сказала она и тут же снова засмеялась. — Бедный отец! — хихикнула она. — Небось, он здорово рассердился на нас. Всё у него было так замечательно задумано, еще бы немножко, и лес был бы спасен, а теперь мы всё напортили и былой жизни больше никогда не вернуть. Ох, как он небось раздосадован!
Смех так и рвался из нее. Мне еще никогда не приходилось видеть Хийе такой. Глаза сияли, на щеках появились лукавые ямочки. Пытаясь сдержать смех, она прикусывала своими маленькими белыми зубками губу и напоминала мышку. За ночь она изменилась до неузнаваемости; посреди морской глади, в ярком свете первых лучей солнца она казалась удивительно красивой. Как будто, покинув лес, она порвала какие-то невидимые нити, связывавшие и сковывавшие ее. Она словно выбралась из кокона. Наверное, я уставился на нее с таким недоумением, что Хийе вновь рассмеялась, протянула руку и обрызгала меня водой.
— Чего уставился? — спросила она. — Спас меня, бросил лес на погибель и подрубил под корень былую жизнь — дальше что? Что ты еще умеешь?
Она рассмеялась, опустила голову на колени и хитро покосилась на меня. В эту минуту она показалась мне такой славной, такой трепетной, в ее глазах мелькнул задорный огонек, что привело меня прямо-таки в восторг. Неожиданно я подумал, может, мама и права, и мне впрямь стоит жениться на Хийе…
И это подумал я, который еще вчера был влюблен в Магдалену! Впрочем, влюбленность эта никуда не делась. Просто Магдалена и Хийе были настолько разные, что я мог преспокойно восхищаться обеими. Магдалена была сама женственность, гладкая, с длинными светлыми волосами — настоящая красавица. А Хийе — по крайней мере в ту минуту там, в лодке — щупленькая, как мальчишка, с темными не слишком длинными волосами, но в ее взгляде сквозило особенное, свежее, едва проклюнувшееся обаяние.
Можно подумать, что за время своего долгого сна Хийе родилась заново. Это даже испугало меня; я боялся, что вдруг новая сияющая Хийе внезапно исчезнет и снова превратится в бледную застенчивую девушку, сливающуюся с зарослями. Один только этот страх мог удержать меня от возвращения домой, я не хотел, чтобы чудо, свершившееся на море, исчезло, если Хийе вновь окажется в старом знакомом окружении. Но вернуться домой все равно было невозможно. Никаких сомнений, на берегу нас поджидала бы целая стая глухих к змеиным заклятьям волков, и Юльгас с Тамбетом натравили бы их перегрызть нам глотки. Нам следовало предпринять какой-то иной путь.
— Можно поплыть туда, — сказала Хийе и указала на смутно чернеющую вдали полоску земли, наверное, какой-нибудь островок. — Правда, это довольно далеко. Догребешь?
— Отдохну, если устану, нам ведь спешить некуда. Только что на том острове делать?
— А что тут делать? — спросила Хийе. — Или ты собираешься всю оставшуюся жизнь в лодке провести?
Она снова фыркнула.
— Вообще-то здесь совсем неплохо, — заметила она. — И умыться легко, и поплавать далеко ходить не надо. С едой обстоит похуже, и если похолодает, мы, наверное, замерзнем. Верно?
— Да, — признал я, подхватывая насмешливый тон Хийе. — Глупо оставаться здесь зимовать. Так что прежде чем выпадет снег, нам надо добраться до острова. Тем более что зимой море скует льдом, и я не смогу грести.
— Да, — согласилась Хийе. — Ты давай отдыхай не слишком долго, месяц-другой, не больше, а потом опять греби.
— Постараюсь уложиться в этот срок, — серьезно пообещал я.
— Тогда постараемся эти считанные деньки использовать с толком, — сказала Хийе. — Утро такое замечательное, не поплавать ли нам?
— Поплавать… — не успел я ответить, как Хийе уже стянула с себя рубаху из волчьей шкуры и нагишом сиганула в воду. Я оторопел.
Хийе сделала круг вокруг лодки.
— Прыгай, давай! Вода такая теплая!
Я никак не мог обнажиться на глазах у Хийе, но и отказаться было невозможно. Я стыдливо стянул с себя зипун и портки и плюхнулся в воду так, чтобы лодка была между нами.
В первый миг вода все-таки показалась холодной, и я быстро поплыл саженками, чтобы согреться. Мокрое озорное лицо Хийе приблизилось ко мне, мы встретились и какое-то время плыли рядышком. Море скрывало нашу наготу, но я все время помнил, что тут, рядом со мной плывет нагая девушка, и Хийе вдруг предстала такой вожделенной, что я решил непременно взять ее в жены, а к Магдалене просто ходить зоревать.
Собравшись с духом, я подплыл совсем близко к Хийе и чмокнул ее в нос. Она рассмеялась и ответила поцелуем.
Это настолько взволновало меня, что мне захотелось тут же обнять ее, и тут я ушел под воду.
Когда, отфыркиваясь, я вынырнул на поверхность, Хийе уже доплыла до лодки и смеялась там:
— Ты же не рыба — выбирайся на сушу!
Она забралась обратно в лодку и сидела там — голая и мокрая. После купания она стала еще краше. Хийе как будто сменила кожу, как змея, и эта новая Хийе, освободившаяся от родителей, волков и всяческих ребячьих забот, была такая милая, такая желанная, такая неотразимая, что я поскорее подплыл к лодке и устроился рядом с ней.
— Помни, у нас времени только до зимы, — прошептала Хийе, когда я стал ее целовать. — Тогда мы замерзнем!
— Знаю, — пробормотал я. — До зимы я еще успею сесть на весла.
И все же я взялся за весла много раньше, под вечер того же дня. Мы проболтались в море целый день, целовались, миловались, снова плавали и снова забирались обратно в лодку, чтобы лежать обнявшись и говорить. Мне никогда прежде не приходилось слышать, чтобы Хийе столько говорила! Обычно она молчала, даже если играла со мной и Пяртелем, это мы с ним говорили и выдумывали новые игры, тогда как Хийе смотрела на нас круглыми глазами в восторге от того только, что мы взяли ее в компанию, согласная на всё, что мы придумаем.
Она была нашей безмолвной тенью, девчушка, которой больше всего на свете хотелось повсюду следовать за нами, — серьезная, сосредоточенная, словно игра — это важная работа, и выполнить ее следует как можно добросовестнее. Она как будто боялась, что в случае невольной ошибки лишится нашей компании и ей опять придется торчать дома. А дома отец, он требует тишины, ведь он размышляет о славном прошлом своего народа, и дурацкий лепет ребенка мешает ему. Хийе вообще стоило быть дома как можно незаметнее, иначе Тамбет вдруг, к примеру, вспомнит, что дочка его не пьет волчьего молока. Так что Хийе лучше всего ходить на цыпочках. Так она и поступала — везде, всегда, пока она тут, в лодке, у меня на глазах не расцвела. Она лежала у меня под боком, голая, счастливая и говорила не умолкая. Она была как лисенок, у которого вдруг прорезались глазки и который теперь жадно разглядывает мир и норовит выбраться из норы, а не лежать сонно и беспомощно под боком у мамаши, как до сих пор. Хийе болтала и смеялась, пока я не заставлял ее замолчать своими поцелуями, а потом снова принималась болтать и смеяться. А я все слушал и ощущал ее теплое, прильнувшее ко мне тело. Это был один из лучших дней моей жизни: мы были совершенно одни, вдали от всех остальных людей и зверей, солнце согревало нас, и в небе — ни облачка.
Под вечер нам вспомнилось, что человеку требуется пища и что к ночи неплохо бы подыскать себе вместо утлой лодочки какое-нибудь другое пристанище, ведь море непредсказуемо, и если вдруг поднимется шторм, то спать в лодке никакое не удовольствие. Я оделся и взялся за весла. Спустя некоторое время мы добрались до острова.
— Интересно, здесь кто-нибудь живет? — спросила Хийе. — Надеюсь, что нет. Мне бы больше всего нравилось жить тут только с тобой, вдвоем.
— Мне тоже, — откликнулся я. Меня больше нисколько не беспокоило, что дома ждет меня мама, которая ничего не знает о нашей судьбе. В конце концов, она же сама настаивала, чтобы я отправился спасать свою невесту Хийе, я и отправился, хотя в ту минуту и не верил, что она моя невеста. Мама должна быть довольна: Хийе спасена да к тому же стала наконец моей невестой, так что крохотные штаники мама мастерила, кажется, не зря. Все же мама умнее меня, пришлось мне признать с удовлетворением, когда я, взяв Хийе за руку, бродил по острову в поисках подходящей пещеры, потому что строить хижину на ночь глядя не хотелось. Здоровенный заяц перебежал нам дорогу, я окликнул его змеиным заклятьем, он остановился, и я свернул ему шею.
Немного погодя мы нашли и подходящее для ночлега место. Я развел костер, и Хийе принялась запекать зайца, а я тем временем благоустраивал пещеру, всячески стараясь сделать ее поуютнее. Временами жизнь все-таки мчится невероятно быстро: только утром я был влюблен в Хийе, а теперь у нас уже был свой дом, и жена моя готовила нам наш первый совместный ужин. Я теперь женат, хозяин дома, может статься, даже целого острова, потому как ни одного человека мы пока не встретили. Можно и впрямь считать, что мы на острове вдвоем. Но это оказалось не так. Я как раз возвращался с очередной охапкой хвороста к своему новому обиталищу, как кто-то схватил меня за ногу, да так крепко, что, вскрикнув, я упал на колени. Было уже довольно темно, и с перепугу я увидел прямо перед собой только два горящих глаза, и хриплый голос потребовал:
— Кто твой отец? Говори, кто твой отец?
— Мой отец… Он давно помер, — промямлил я.
Я разглядел большой нос, который словно гриб из мха торчал из седых косм, скрывавших все лицо.
— Его звали Вотеле? — потребовал голос. — Говори, его звали Вотеле?
— Нет, — сказал я, ойкнув, поскольку нога моя по-прежнему была как бы в железном захвате. Я представил, что так может быть, если волк вцепится тебе в ногу. — Мне больно… Вотеле мой дядя, но он тоже умер.