Мы крались в зарослях и всякий раз, услышав треск ветки или шелест листвы, застывали на месте. Казалось, Тамбет уже дышит нам в спину, руки в боки, брови грозно нахмурены, хватает нас под мышки и волочит в лодку, словно каких-то зайцев. Однако этого не случилось — отец Хийе нам не встретился, и мы, взмокнув со страху, добрались до дедова жилья.
Разлегшись на травке, дед варил что-то в большом чане.
— Дед! — окликнул я его и бросился к костру. — Мы вернулись!
— Знаю. Слышал, как вы пробирались по лесу. Раздобыли торбу ветров?
— Раздобыли, — ответил я, протягивая деду торбу Мёйгаса. — Да только…
— Ого! — прервал меня дед победным рыком. — Торба ветров! Наконец-то! Остается подобрать еще несколько косточек, приладить их на место — и тогда держитесь, железные люди и монашеское отребье! Налечу на вас, будто сама луна с неба сорвалась на ваши головы, чтобы раздавить вас в лепешку!
— Дедушка, мой отец здесь, на острове, — сказала Хийе. — Помнишь, мы говорили, что он преследует нас. Так он сюда добрался.
— Да, такова его печальная участь, — признал дед, выуживая из котла огромный череп. — Из этого получится моя самая большая чаша, — добавил он с гордостью. — Я бы подарил ее тебе, милая, как-никак череп твоего отца, но на что бабе такая огромная чаша? Бабе столько за раз не выпить.
Мы потеряли дар речи. Тамбет, которого мы так боялись, от которого готовы были бежать обратно на Сааремаа, этот самый Тамбет, отец Хийе, булькал теперь в огромном котле, разрубленный на куски, словно какая-то косуля. Череп у него и вправду был здоровенный, основательный, не удивительно, что новым мыслям было очень трудно проникнуть в него, тогда как всякая мысль, которой удавалось просочиться под эту мощную корку, там и застревала подобно птице, попавшей в силки.
Я взглянул на Хийе, мне хотелось увидеть ее лицо при виде черепа ее родного отца, который вскоре превратится в роскошную чашу. Лицо Хийе не выразило ничего особенного. Закусив губу, она поглядела на череп и в конце концов спрятала лицо в колени.
— Ты плачешь? — тихо спросил я.
— Нет, — не поднимая головы, отозвалась Хийе. — С чего бы? Он же готов был убить меня, он сошел с ума. Просто я ужасно устала. Страх извёл меня. Я так перепугалась, увидев отцовскую лодку. Подумала, что… вот опять я окажусь дома, и даже если меня не принесут в жертву, всё опять будет как прежде — убого, печально, безрадостно. А теперь я знаю, что ничего не останется, как прежде. Его больше нет, он превратится в чашу. Мне сейчас так спокойно и клонит в сон. Вы не против, если я пойду вздремну немножко?
— Кто же будет возражать, милая! — сказал дед. — Иди спи себе, сколько влезет! К ужину мы тебя разбудим.
Хийе поднялась, улыбнулась нам и скрылась в дедовой пещере. Дед проводил ее нежным взглядом, помешивая при этом останки отца Хийе огромным черпаком.
— Молодчина! — одобрительно заметил он. — Не возникает по пустякам. Мне действительно кости очень нужны, просто я не мог упустить этого здоровяка. К тому же я его признал и сразу понял — он преследует вас, так что убрать его — поступок вполне разумный. Все же я не напал на него без предупреждения, в конце концов, все-таки свой, не какой-то там железный человек… Я прошипел ему: «Осторожно! Сейчас укушу тебя!», чтобы он мог защититься. Но он и виду не подал, словно и не понял, идет себе с мрачным видом. Ну что ты тут поделаешь. Пополз по пятам за ним и, улучив момент, прокусил ему левое колено. Когда он с воплем упал на землю, цапнул его разок в шею, он и был готов. Освежевал его, очистил кости от мяса и сухожилий и теперь вот варю их, чтобы стали белые и бренчали. Между прочим, у папаши Хийе отличные берцовые кости, я такие давно ищу, у рыцарей таких нет. У них ноги кривые, ведь все время верхом ездят.
Дед повертел в руках череп Тамбета.
— Но лучше всего этот череп, — сказал он. — Не устаю любоваться им. Это будет моя победная чаша, из нее я буду пить кровь убитых на войне врагов. Во славу былой свободы!
Мог ли Тамбет желать лучшей судьбы для своих костей, подумал я с горькой усмешкой. Он, который так тосковал по старым добрым временам, что готов был во имя их возвращения принести в жертву собственную дочь. Теперь из его костей будут сооружены крылья, на которых мой воинственный дед будет пикировать на рыцарское войско, а его громадный череп будет служить победной чашей. Тамбет в своей дремучести собирался принести Хийе в жертву духам-хранителям, но сам стал жертвой, впрочем, от него наверняка больше пользы, чем от Хийе. Мощный скелет доставит теперь в бой последнее войско эстов. Правда, войско это состоит из одного только старика с ядовитыми змеиными зубами, но и то дело.
Тамбет всегда мечтал, что когда-нибудь в лесу опять станут жить согласно древним обычаям, и вот он случайно попал на остров, по которому ползал самый, без сомнения, древний эст, доживший до наших дней. Тамбету бы только радоваться здесь, но оказалось, сам он стал чересчур современным — он позабыл заветную змеиную молвь! Или просто пренебрег ею, принял дедово предупреждение за докучливый шип и решил, наверняка под влиянием Юльгаса, что его судьбой ведают не змеи, а духи-хранители. Тамбет не мог жить в древнем мире, он разучился понимать его язык, потому он был убит и сварен, а череп его станет чашей.
— Пошли, покажу тебе свои крылья, — сказал дед и уполз в заросли. Я последовал за ним и увидел два огромных каркаса, тщательно собранных из больших и мелких косточек. Напоминало сооружение два заиндевелых куста — плотных и в то же время таких воздушных, что просвечивали насквозь. Смастерить такие крылья, без сомнения, дело хитрое. Все эти годы дед не сидел сложа руки. На мой взгляд, крылья были само совершенство, однако дед уверял, что нескольких важных косточек еще не хватает.
— Вот здесь, здесь и, конечно же, тут, — говорил он, тыкая пальцем. — Всё должно быть тютелька в тютельку, иначе я сверзнусь с небес, как дохлая ворона. Много костей больше не понадобится, но парочку железных человечков придется еще укокошить. Скорей бы уж появились!
Он нежно погладил творение своих рук.
— И когда я наконец поднимусь в небо, — бормотал он, — я уж наверстаю все эти годы, что вынужден был торчать здесь как барсук, застрявший в норе.
Он задрал голову, уставился на взошедшую луну и захрипел нутряным голосом, так что у меня мороз по коже бежал.
— Пойду спать, — сказал я деду, но в ту минуту он не слушал меня.
— Это ты? — сказала Хийе, когда я забрался в дедову пещеру.
— Не спишь? — спросил я, устраиваясь рядом с ней.
— Нет, я уже проснулась, — ответила Хийе. — Что делать будем? Вернемся домой? Теперь можно.
Об этом я как-то не думал, но теперь, когда Хийе сказала так, до меня дошло: действительно, мы же можем вернуться домой! Дед двумя укусами решил все наши проблемы. Как просто! Какими смешными показались теперь наши планы — убедить Тамбета оставить нас в покое, согласиться на то, чтобы мы перебрались куда-нибудь подальше и не мешали друг другу. Какая глупость! Надо было просто укокошить отца Хийе, и все дела.
Дед знал это и потому владел всем островом, и даже в преклонном возрасте силы кипели в нем. Он и впрямь был тем корневищем, в котором текут все животворящие соки, необходимые дереву. Мы же были кроной, что шумит едва слышно, тогда как дед выл. Возможно, от этого воя в конечном счете толку было не больше, чем от нашего робкого шелеста, но он хотя бы разносился над лесами и холмами, и от него по спине бежали мурашки. В нем была жизнь и ярость, он был наглый и насмешливый, бесшабашный и самонадеянный. В деде таились сила и жар Лягвы Полярной, в нас они угасли. Но вдруг они снова возгорятся?
Лежа рядом с Хийе в дедовой пещере, я вновь почувствовал, как во мне закипает та сила, что переполняла меня в ту ночь, когда я спас Хийе от ножа Юльгаса. Я вернусь в лес, вместе с Хийе обустроюсь там и буду жить, как угодно мне — человеку, знающему змеиную молвь, который при желании может натравить волков растерзать всех рыцарей, монахов и деревенских. Я впервые ощутил ту власть, что дают мне змеиные заклятья в мире, где все остальные люди позабыли их. Я мог велеть змеям жалить их и мог потом все же спасти их от смерти, попросив змей высосать яд. Я мог делать всё, так же, как мой дед делал то, что ему хотелось. Правда, у меня не было ядовитых зубов, но я знал, что могу обойтись и без них.
Конечно, я вернусь в лес! Я обнял Хийе и со смехом прошептал ей в ухо:
— Завтра же отправимся домой, и ты станешь моей женой!
Хийе потерлась носом о мой подбородок.
— Отлично! Единственное, что беспокоит меня, это Юльгас. Он же пока в лесу и, может статься, все еще хочет принести меня в жертву. Конечно, теперь, когда отца нет…
— Скоро и его не станет, — заявил я. — Если он осмелится показаться мне на глаза, отрежу ему башку, сварю мерзавца и отправлю кости деду. Юльгас, правда, дряхлый старик, пень трухлявый, но, может, и в нем найдется хотя бы одна пригодная косточка. Чашу из его черепа я делать не стану, наверняка он изъеден глупостью и будет протекать.
— Что с тобой, Лемет? — испугалась Хийе. — Ты никогда так не говорил!
— Нынче я получил дедово наследство, — сказал я, крепко обхватил Хийе, и мы покатились по полу пещеры, только шкуры разлетелись в стороны.
— Ты что! С ума сошел! — вскрикнула Хийе.
— Я люблю тебя! — объявил я и поцеловал ее в пупок.
— Вот и хорошо, — отозвалась Хийе. — Но ты все-таки сумасшедший. Надеюсь, это пройдет.
— Надеюсь, что нет, — сказал я. — Кажется, я только сегодня понял, как надо жить.
25
На другое утро мы пустились в обратный путь. Дед выбрался на берег проводить нас и заверил, что последует за нами, как только добудет последние нужные косточки и крылья будут готовы.
— Поприветствуй свою мать и мою дочку! — сказал он мне. — Давно мы не виделись, я очень соскучился.
— Может, для начала отправишься вместе с нами, проведаешь ее, а потом вернешься на остров, — предложила Хийе, но дед замотал головой.