— Да ты что! Недосуг! Главное крылья до ума довести. Первым делом поход, а бабы уж потом…
Он запек нам на дорожку несколько зайцев, а кроме этого мы должны были взять с собой массу чаш из черепов.
— Сами поделите, — сказал он. — Матери дай, и сестре, и себе тоже оставь. Не беспокойтесь, когда я в один прекрасный день прилечу, доставлю вам еще.
Когда мы уже сидели в лодке и отплыли от берега, дед махал нам и кричал:
— Ты, малый, в одиночку-то не начинай! Дождись меня! Тогда ты будешь подсекать понизу, а я громить сверху, будто две челюсти! Ахой!
Вскоре он скрылся из виду. Я быстрыми рывками греб в сторону дома, вода опять была спокойна, почти без волн, как и все эти дни. Казалось, будто навестив деда, мы вернулись в прошлое, в какие-то таинственные воды, где время остановилось и даже ветер не дует. Или всё это был сон — начиная с того вечера, как мы, спасаясь от оглохших волков, запрыгнули в лодку и ушли в море. Не приснилось ли мне всё это — мой дед с ядовитыми зубами, громадная рыбина, связки ветров островитянина и то, что я совершенно неожиданно влюбился в Хийе? В приснившуюся мне Хийе, совсем непохожую на ту тихую, застенчивую девчушку, что я знал до того, как заснул.
Во всяком случае, в этом отношении сон еще продолжался, Хийе сидела тут же, рядом, и глаза ее по-прежнему сияли, так что мне просто пришлось на время отложить весла, чтобы обнять ее.
— Ты — мой сон, — прошептал я. — И я собираюсь спать вечно.
— Отвратительная сонная тетеря, — шепнула Хийе, заваливая меня, но под боком у нас оказался череп с острым подбородком, и мы, ойкнув, сели.
— Тут в лодке слишком много черепов, чтобы миловаться, — сказал я, а Хийе показала свое бедро, на котором отпечатались две глазницы.
— Он хотел заглянуть в тебя, — объявил я.
— Еще не хватало, чтобы какой-то железный похабник так разглядывал меня, — решила Хийе и швырнула виновный череп в море. — Пусть в наказание на рыб пялится.
Но черепов в лодке по-прежнему было хоть отбавляй, так что лечь было негде, и нам не оставалось ничего иного, как плыть дальше.
Первой, кого мы встретили на родном берегу, была вошь. Она сновала по кромке воды взад и вперед, взволнованно взмахивая ножками.
— Чего это она здесь? — удивилась Хийе. — Она же обычно от Пирре и Ряэк не убегает, а они все время у себя на дереве. Уж не случилось ли чего?
Но тут же выяснилось, что никуда вошь от своих хозяев не удрала — из-за деревьев показались и зверолюди. Долгое сидение на деревьях плохо сказалось на их способности ходить, — передвигаясь на своих двоих, они сильно раскачивались, и время от времени для сохранения равновесия им приходилось опускаться на четвереньки. Я давно не видал, чтоб они слезали с дерева, и подобная непривычная картина обеспокоила меня.
— Что случилось? — крикнул я, налегая на весла.
— Мы вас с дерева заметили, — сообщил Пирре, — и вошь так встревожилась. Решили пойти вам навстречу. Славно, что вы живы-здоровы и снова дома.
— Мы беспокоились за вас, — добавила Ряэк. — С нашего дерева всё видно, что в лесу творится. Мы видели, как вас преследовали с волками, как вам удалось спастись на лодке, мы прямо с облегчением вздохнули. Но уже на другой день Тамбет поехал искать вас, и мы опять беспокоились, потому что за морем и нам не видно, как бы высоко ни взобраться. Сегодня утром Пирре заметил вашу лодку, и мы так обрадовались, что слезли с дерева и пришли встретить вас.
— Хотя ходить по этой ровной земле совсем непросто, — заметил Пирре. — Не зря наши предки обустраивались на деревьях. Все хвори и беды от хождения по земле.
Он присел со вздохом и принялся растирать свои усталые ступни.
Мы тем временем уже выбрались на берег, и вошь скакала вокруг Хийе, как с цепи сорвавшись. Я взял в лодке две чаши и протянул их зверолюдям.
— Это моего деда работа, — добавил я. — Дарю.
Зверолюди покрутили чаши в руках.
— Отличная работа, — признали они. — Старинная. В наши дни такие чаши делать уже не умеют, и все черепа пропадают почем зря. Ты не обижайся, но мы их все-таки не примем. Понимаешь, у нас свои убеждения, для нас это новодел.
— Как же так, вы же сами сказали — старинная работа, — возразил я.
— В смысле работы, — с улыбкой сказал Пирре. — Но ты посмотри на материал. Погляди на этот череп, на эти выпуклости и впадины. Это череп современного человека, наверняка какого-нибудь рыцаря или монаха. Вещи из такого материала мы в принципе у себя не держим. Они не вписываются.
Я не стал спорить со зверолюдьми. Тем более, что сейчас было не до этого — на берег вдруг примчался хийетарк Юльгас и завопил:
— Попались! Так я и знал, что Тамбет вас найдет и за уши притащит домой. Духи-хранители никогда не отпускают своих жертв.
Стало ясно, что Юльгас, как и вошь, с нетерпением ждал нас, только если вошь от великой радости валялась в ногах Хийе, то хийетарку не терпелось поскорее прикончить нас. Вид у него был отвратительный — одна кожа в струпьях да кости, длинные седые космы развевались по ветру, глубоко посаженные глаза спрятались так глубоко, что со стороны глядя казалось, будто они вытекли.
Его голова — уже готовая чаша, подумалось мне. Надо только снести ее с плеч. Я показал Юльгасу череп, который хотел подарить Пирре, и крикнул:
— От твоего приятеля Тамбета всего-то и осталось, что одна чаша! Хочешь, тебе подарю? Впрочем, пожалуй, смысла нет — я сейчас такую же из твоей башки сделаю.
Сказав это, я подскочил к Юльгасу и замахнулся ножом. Во мне вскипела упоительная ярость, желание срубить ему голову, и я уже предвкушал этот долгожданный миг, когда из обрубка шеи ударит мощная струя крови. Но я был слишком неопытен в подобных делах, и случилось так, что я промахнулся и снес хийетарку не голову, а всего лишь правое ухо да щеку. Лицо Юльгаса обагрилось кровью, на песке рядом с ошметком щеки валялось одинокое ухо, из которого торчал клок седых волос.
Юльгас взвыл и бросился бежать, а я расстроился, что не удалось прикончить старика, и попытался нанести еще один удар ножом.
— Злодей! — орал Юльгас, устремившись к лесу, и голова его напоминала освежеванного зайца, пускающего кровавые пузыри. — Ты поднял руку на хийетарка! Духи-хранители не простят тебе этого! Псы, хранители священной рощи, загрызут тебя до смерти! Они не пощадят! Помни про псов!
— Я всю жизнь в лесу прожил и ни разу не встречал еще никаких псов-хранителей! — крикнул я ему вдогонку. — Эти псы водятся только в твоей голове, Юльгас! Жаль, не удалось раскроить тебе череп, может, увидел бы наконец этих чудо-тварей. Вали домой, и если не истечешь кровью, то постарайся поскорее сдохнуть, учти — где я тебя встречу, там я тебя и прибью и разрублю на части! Я вернулся домой, я женюсь на Хийе, а такой твари, как ты, лучше всего повеситься в своей священной роще!
Юльгас выл и орал про псов и духов-хранителей, но мне обрыдло слушать эти бредни. Я сложил в торбу остатки заячьего жаркого, черепа и сказал Хийе:
— Пошли теперь к нам. Домой.
— Да, дорогой, — откликнулась Хийе. — Только можно я возьму себе ухо Юльгаса? Я его высушу на солнышке, как дохлую лягушку, и буду носить на шее. Тебе будет приятно, что у твоей жены есть такое украшение?
— Да, — ответил я. — Оно будет напоминать мне про сегодняшний день и про то, что надо как следует отработать удар. Еще больше мне понравилось бы, если бы ты носила на шее высушенное сердце этого ублюдка, начиненное ягодами рябины, чтобы оно, как тряхнешь, гремело вроде детской погремушки.
Мы рассмеялись и стали целоваться.
— Недолго вы отсутствовали, — сказал Пирре, сияя от радости. — А всё равно кажется, что много лет не видел вас. Как будто годы утекли вспять. Словно вернулись времена, когда ваши предки рубили чужеземцев на куски, а над морем летала Лягва Полярная и пожирала последних утопающих.
Мы с Хийе снова прыснули со смеху, и Хийе сказала:
— Между прочим, очень может быть, что Лягва Полярная и впрямь скоро прилетит.
— Мы бы не удивились, — сказали Пирре и Ряэк, задумчиво покачивая головами. — В конце концов, это всего лишь недавнее прошлое, и, как знать, может, оно и не исчезло бесследно. Это мир, который наши предки изобразили на стене пещеры, которую и вы видели. Истинно древние рисунки погребены под обвалом, вот тех дней так уж точно ничто не вернет.
Мы с Хийе и не нуждались в таких незапамятных временах, нам хватало и тех, что есть. Мы помахали зверолюдям, которые остались на берегу разминать разучившиеся ходить ноги, и отправились своей дорогой. Вошь, которая совсем выдохлась, пока скакала вокруг Хийе, тяжело дыша, лежала на песке и лизала отсеченную щеку Юльгаса.
Мама отворила дверь и вскрикнула от радости:
— Батюшки светы! Ты, Лемет! И Хийе! Целы и невредимы! Какая радость! Я так ждала вас! Ну, живо за стол, сейчас косуля поспеет!
Мы вошли. Сальме бросилась мне навстречу, крепко обняла и залилась слезами. Косолапый, лежавший в углу, присел и помахал нам лапой.
— Что с твоим косолапым? Чего он там под шкурами валяется? — спросил я.
— Мымми ранен, — сообщила Сальме. — Ты не представляешь, что всем нам пришлось пережить. Вообразить невозможно!
— Сальме, милая, я уверена, что и Лемет и Хийе тоже пережили массу ужасов и вполне представляют, на какие подлости способны люди, — сказала мама. — Хотя, конечно, то, что они сотворили с нашим косолапым, чудовищно. Вы только представьте себе, в ту самую ночь, когда вы спаслись бегством, Тамбет с Юльгасом явились сюда из священной рощи. Спрашивали, куда это вы на лодке отправились. Я на них набросилась, отчитала как следует, сказала, что они убийцы и блохи несчастные, пусть убираются из моей хижины, поскольку таких мерзких тварей я у себя видеть не желаю. Прости, Хийе, миленькая, что я так обрушилась на твоего отца, но он все-таки свинья свиньей.
— Да ничего, — пробормотала Хийе. — Всё равно его больше нет в живых.
— Умер? — удивилась мама. — Как он умер? Рассказывайте, нет, погодите, я сперва свою историю расскажу. Ну вот, словом, отчитала их почем зря. Они прямо как рыбы холодные, только стояли да пялились — ну, не знаю, то ли мухоморов наелись, то ли вина нахлебались или просто кто огрел дубиной по башке, во всяком случае, очень странный вид у них был. Мрачные такие, злобные.