— Они сказали маме, мол, молчи, старая карга, все равно мы их разыщем и принесем в жертву духам-хранителям! — вставила Сальме.
— Зачем ты напоминаешь, что они меня старой каргой обозвали! — рассердилась мама. — Зачем ты Лемету с Хийе про это рассказываешь?
— Но они же так и сказали!
— Сказали, скоты этакие! Только я еще никакая не старая! Я им тоже высказала, мол, ты, Юльгас, вообще на ходячий труп похож, не тебе других старыми обзывать. Да и ты, Тамбет, тоже не молоденький и тоже мне красавец — сам седой весь! Ах, так он теперь вообще помер? Вот видишь, и он меня еще старой каргой обзывает!
— Мама, ну какое это имеет значение! — вмешалась Сальме. — Понимаете, они уже собрались уходить…
— Погоди! Дай доскажу! — не унималась мама. — Ничего они так скоро не собрались уходить, долго еще стояли и допытывались, куда вы, мол, уехали, да куда направились! Расскажем уж всё, как было! Ты, Сальме, лучше проверь, пропеклось ли мясо!
Сальме, обидевшись, направилась к очагу, а мама продолжала:
— Ну так на чем я остановилась… Да, стоят, допытываются. Я говорю, почем я знаю, куда они уехали. Мне ты ни словом не обмолвился, что вы с Хийе собираетесь куда-то, я думала, ты Хийе к нам приведешь, возьмешь ее в жены. Тамбет, понятное дело, услышав это, позеленел прямо, но я его не испугалась. Сказала, мол, вижу теперь, что сын мой поступил правильно. Он все-таки умный и дельный, приведи он Хийе домой, ему пришлось бы тут воевать с вами, да и что это за жизнь, если убийцы вокруг дома шастают, собираются жену убить. И еще я сказала: «Даже если б я знала, куда они с Хийе отправились, я бы вам не сказала! А теперь проваливайте, сейчас мой зять домой заявится, и если вы меня не оставите в покое, он вас задерет.
— И тут является Мымми, — вздохнула Сальме, подавая на стол запеченную косулю.
— Является, и я говорю: вот, извольте, мой зять, давайте проваливайте! И представь себе, этот Тамбет толкает Мымми, да так, что тот плюхнулся прямо в очаг и опалил себе весь зад. Мымми, покажи Лемету и Хийе, что с тобой случилось!
— Да ничего, уже заживает, — проурчал медведь и повернулся набок, чтобы мы увидели его задницу с обгорелой шерстью.
— Ну не злодеи ли люди! — вздохнула мама. — Бедный медведь! И как только может человек живого зверя толкнуть прямо в огонь? Я готова была всадить им нож в спину, да только косолапый так вопил, надо было его спасать. Тем временем эти разбойники ушли, и больше я их не видала. Ну разве не ужас, что всё нам пришлось пережить? Я же говорю, мало в лесу людей осталось, да и из тех половина придурки.
— Мымми, до стола доберешься? — спросила Сальме, нежно поглаживая голову косолапого.
— Доберусь, пожалуй, — героически ответил медведь, — только сидеть я не могу. Да ладно, вы кушайте, а я полежу немножко.
— Что за разговор! — возмутилась мама. — Тебе надо есть, иначе не поправишься. Мы тебе мясо в постель подадим, и стол придвинем, чтоб тебе было не так одиноко. Лемет, Сальме, пододвиньте стол к постели Мымми, сегодня будем есть там.
Нам не сразу удалось поставить стол на нужное место, потом выбирали подходящий кусок мяса для больного косолапого, устраивали его так, чтобы ему было удобно. Только после всего этого мы сели за стол, и мама с удивлением взглянула на меня:
— Почему вы ничего не рассказываете? Мы ведь ждем! Мы хотим знать, где вы были все эти дни, как вам удалось спастись от этого ужасного хийетарка?
— И как твой отец помер, Хийе? — добавила Сальме.
— Твой дед убил его, — сказала Хийе.
— Мой дед? — переспросила Сальме. — У меня нет деда.
Я поставил на стол одну из чаш и пододвинул ее к маме.
— Это тебе от твоего отца, — сказал я. — Он шлет тебе привет и обещал скоро наведаться.
— Мой отец… — прошептала мама и посмотрела на меня в замешательстве. — Он же умер, его бросили в море.
— Да нет, он очень даже живой, — сказала Хийе. — Ног у него, правда, нет, но он соорудил себе крылья и скоро прилетит к нам.
Мать глаз не сводила с чаши из черепа.
— Помню, в детстве у меня была такая, — бормотала она. — Отец сделал для меня, я пила из нее парное молоко. Это был мой самый любимый сосуд.
Она поцеловала чашу, прижала ее к щеке и беззвучно заплакала.
— Деточки, вы не представляете, что это такое, — шептала она сквозь слезы. — Найти своего отца, и это в моем-то возрасте. Я думала, его давно нет… И вы говорите, он вернется домой. Я снова ощущаю себя маленькой девочкой. Да я и была тогда совсем еще ребенок… Дети, это чудо. Не сердитесь, что я так плачу, но я и вправду… Я просто не могу…
Она еще раз поцеловала свою чашу, и слезы капали в нее.
— Как жаль, что Вотеле не дожил до этого дня, — вздохнула она. — Он всегда так гордился нашим отцом. Он ведь постарше меня и лучше помнил его. Деточки, это самый удивительный день в моей жизни.
— Мама, дед ведь еще не вернулся домой, — заметил я. — Ты обнимаешь всего лишь сделанную им чашу. Вот погоди, когда он сам вернется!
— Нет, нет, — всхлипывала мама. — Эта чаша мне так же дорога. Она напоминает мне детство. Рассказывайте же, рассказывайте всё! Как вы встретили отца? Где он живет?
Мы с Хийе наперебой стали рассказывать о наших приключениях. Мама слушала, лишь изредка приговаривая «Ешьте, вы же совсем ничего не едите!» и тут же, едва мы успевали откусить кусок: «А дальше? Говорите же, что было дальше?» — так что приходилось глотать кусок, почти не прожевав, и рассказывать дальше. Сальме сидела рядом с Мымми, гладила своего косолапого и только знай подсовывала ему новые куски. И Мымми медленно и тщательно обгладывал их дочиста. Хотя зад у него и обгорел, но аппетит был по-прежнему хороший.
Исподволь наступил вечер. Всё было переговорено. Мы выставили на стол остальные чаши, и маминым восторгам не было конца. Она выстроила черепа в ряд и нежно поглаживала их.
— Отец все же настоящий мастер! — вздыхала она. — Может, он и тебя, Лемет, обучит этому искусству, это было бы замечательно.
— И что вы теперь собираетесь делать? — поинтересовалась Сальме.
— Думаем пожениться, — ответил я, обнимая Хийе.
— Это так славно слышать, — улыбнулась мама. — Будем надеяться, что и дед поспеет на вашу свадьбу.
— Пожалуй, не стоит его дожидаться, — сказал я. Что-то подсказывало мне, что справить свадьбу даже лучше до прибытия деда, ведь он наверняка сразу объявит, что бабы обождут, и увлечет меня сражаться. И хотя я был не против повоевать вместе с дедом, мне хотелось прежде хотя бы несколько дней насладиться безмятежной семейной жизнью.
— Мы поженимся как можно скорее, — объявил я.
Мымми в своей постели кивнул.
— Будь у меня такая пригожая невеста, я поступил бы так же, — сообщил он, влюблено глядя на Хийе.
— Как твоя задница поживает? — раздраженно воскликнула Сальме и больно ткнула медведя локтем.
— Болит, — вздохнул косолапый и послушно уставился янтарными глазами на Сальме.
26
Спали мы в нашей хижине, но на другое утро Хийе решила проведать мать, и я, естественно, пошел вместе с ней. Вообще-то ведь именно Малл спасла нас, а мы даже не поблагодарили ее как следует. К тому же надо было сообщить ей о смерти Тамбета. Мама накормила нас и велела остерегаться бродячих волков, тех самых, которым Тамбет и Юльгас залили уши воском.
— Они теперь никого не слушаются, носятся, ощерившись, по лесу, так и норовят кого покусать. Исшипеться можно, а им хоть бы хны, вот и не остается ничего иного, как поскорее укрыться дома. Я говорю, ничего дурнее не придумать было, как залить волкам уши воском. Рано или поздно кончится тем, что кого-нибудь они сожрут. Будьте осторожны: как заметите такого невменяемого волка, сразу лезьте на дерево.
И правда, только мы с Хийе прошли немножко по лесу, как заметили волка. Он затаился в зарослях, и в его зеленых глазах невозможно было прочесть, наблюдает он за нами просто так или намерен наброситься.
На всякий случай я тотчас шипнул несколько змеиных заклятий, которые должны усмирить зверя, сделать его послушным. Однако волк и ухом не повел, стал медленно подбираться к нам. Вне всяких сомнений, это один из тех, кого Юльгас с Тамбетом натравили на нас. Не исключено, что волк узнал нас и собирался теперь выполнить последний приказ, который дошел до него, прежде чем ему навсегда замуровали слух. Я вынул из ножен нож и приготовился защищаться.
— Может, лучше на дерево забраться, как мама советовала, — предложила Хийе.
— Разве мой дед стал бы хорониться от какого-то волка на дереве? — спросил я.
— Твой дед наверняка не стал бы, — согласилась Хийе. — Думаю, это волк при виде твоего деда попытался бы спасти свою шкуру на дереве. Но ты ведь не дед. Уверен, что осилишь волка?
— Уверен, — ответил я, и я говорил правду. Я действительно был уверен в себе, хотя никогда прежде не вступал в схватку с волком. Но пребывание на дедовом острове как бы приоткрыло во мне какую-то дверцу, откуда хлынула уверенность в себе, сладкая потребность помериться с кем-то силами, изрубить в куски живое тело, напиться крови врага. Я так ждал, что волк нападет на меня, и когда он сделал это, я взвизгнул от удовольствия и бросился наземь. Волк перелетел через меня, и я ножом распорол ему брюхо — от горла до самого хвоста. Внутренности вывалились из него, и я едва успел откатиться в сторону, чтоб волчьи кишки не залепили мне лицо.
— Здорово! — воскликнула Хийе, захлопала в ладоши, но тут же добавила озабоченно: — Но там еще двое.
И правда, два новых волка выбежали на поляну и теперь с кровожадным видом подбирались к нам. Хийе шипнула несколько заклятий, но они прозвучали для глухих, вернее, для залитых воском ушей, волки даже головы не повернули. Я захрипел им в лицо, как это делал дед, когда ночами, глядя на луну, мечтал о предстоящем сражении, и приготовился встретить их.
Но мне так и не довелось схватиться с новыми волками. Прежде раздался знакомый шип, и волки с воем взвились в воздух, чтобы затем, корчась в судорогах, упасть и медленно испустить дух. В траве показались два змеиных короля, и я понял, что они ужалили волков в шею. Я змей сразу узнал — это были Инц и ее отец, а следом за Инц полз целый выводок мелких гадюк.