— Нигуль, да не мни ты его так! — напустился Андреас. — Это я его нашел, он мой! Ты же испортишь, если будешь так жать.
— Ну, на это мне хотелось бы поглядеть! — расхохотался толстяк Нигуль. — Как землепашец вроде нас голыми руками раскурочит работу немецких мастеров. Понимаешь, это же немецкие мастера сладили! Да такой шлем любой удар мечом выдержит. Немецкие мастера дрянь не сделают.
— Все равно, не надо его так мять, — сказал Андреас и забрал шлем. — Красотища, мужики, ничего не скажешь. Мировой уровень! Эх, есть же у этих рыцарей вещи.
— Да что и говорить, — хором согласились все. — Это вам не наши колпаки.
— Нашли что сравнивать — такой изящный шлем и какие-то колпаки! — воскликнул Андреас. — Он же блестит, он из металла сделан. В нашей деревне ни у кого ничего и похожего нет. Вот надену его, так наши бабы передо мной задом завиляют.
Все захохотали, один только Пяртель спросил недоверчиво:
— Рискнешь в таком ходить? А если рыцарь какой увидит?
Все разом умолкли, да и Андреас вроде как задумался. Но все-таки стал бахвалиться, принял лихой вид и закуражился:
— А чего мне бояться? Понятно, что не днем и не на большой дороге, а вечерком, как стемнеет, кто ж тогда меня увидит, если я шлем надену и отправлюсь по бабам? Я задворками пойду, туда в навоз никакой рыцарь не сунется.
— Туда, конечно, не сунется, — подхватили мужики, обрадовавшись, что приятель нашел выход из сложной ситуации, и загодя предвкушая его будущие победы. — Они же не хотят, чтобы их кони навозом копыта себе изгваздали. Если задворками пробираться, то наверняка никто тебя не увидит.
Зависти они, похоже, не испытывали и считали вполне справедливым, что обладатель такого замечательного заморского шлема может перетрахать всех деревенских баб. Единственное, о чем они мечтали, так это о том, чтобы похожих шлемов было побольше. Толстяк Нигуль высказал это вслух:
— Эх, вот бы и мне найти такой! — вздохнул он. — Да только подобная удача раз в сто лет случается — это вам не грибы, которые где только не растут. Рыцари, они свои шлемы берегут.
— По мне так раздобыть их нетрудно, — заметил я. — Прикончи какого-нибудь рыцаря — и шлем твой.
Воцарилось испуганное молчание. Деревенские смотрели на меня с таким ужасом, будто я посоветовал им пойти домой и сожрать своих матерей. Наконец Якоп сказал:
— Что за чушь ты несешь. Как можно прикончить рыцаря?
— А почему бы и нет? — удивился я. — Вы что, думаете, они бессмертные? Вечные, как камни?
— Нет, конечно, но где ж нам одолеть их? — сказал Якоп. — Они всегда верхом на конях, в кольчугах. У них и копья, и пики. Они куда сильнее и ловчее нас. Мы и думать не моги напасть на них. Это сплошной бред.
— Может, ты там в своем лесу просто не встречал их, — презрительно заметил Андреас. — А мы тут в деревне что ни день встречаемся с рыцарями и понятие имеем, какие они. Это важные господа. Помнишь, Нигуль, на днях ты замешкался шапку снять, так рыцарь огрел тебя мечом плашмя. Хорошо, ты успел в канаву отскочить, иначе бы несдобровать тебе.
— Зачем шапку снимать? — удивился я.
Мужики заулыбались.
— Нет, ты и впрямь дикарь дикарем. Это же известный старинный иноземный обычай! Там, если скачет по дороге рыцарь, крестьянин беспременно шапку снимает. Это вежливость. Только невежа шапку не снимает.
— Это не про меня, — возразил толстяк Нигуль. — Я завсегда шапку снимаю, если рыцарь мимо проезжает, и кланяюсь в пояс. Я человек добропорядочный, знаю, как вести себя с благородными. Просто в тот раз я не заметил господина рыцаря — солнце, проклятое, прямо в глаза слепило!
— Да, урок тебе!
— Согласен. В другой раз осмотрительнее буду.
— Вот видишь, какие глупости ты говоришь, — укоризненно сказал Якоп, обращаясь ко мне. — Боже праведный, он готов убивать рыцарей! За что? За то, что благодаря им мы знаем, какие прекрасные шлемы бывают на свете? Да если б рыцари и монахи не заботились о нас, разве б мы увидели все эти чудесные вещи! Жили бы себе во тьме, как кроты!
Неохота мне было спорить с ними. Я не стал говорить, что на моем счету не один убитый рыцарь, что я бросал их шлемы в заросли как бесполезный хлам. Мог бы даже точно указать места, где эти шлемы и кольчуги до сих пор ржавеют возле разлагающихся трупов, если волки да лисы не растащили их, терзая свою добычу. Но у меня не было никакого желания прийти им на выручку, к тому же я не горел желанием видеть, как в вечерних сумерках из каждой избы появляется деятель в диковинном головном уборе и, утопая в навозе, отправляется тискать девок.
Оставив мужиков любоваться шлемом, я направился к женщинам. Уже издалека я услышал голос Магдалены: «Да, он знается с сатаной». Это наверняка было сказано про меня. Девки заахали и вылупились на меня круглыми от страха глазами. Но когда я сел среди них, отодвинулись лишь немногие, самые робкие, наверное. Остальные же, напротив, потихоньку приблизились и разглядывали меня с жадным любопытством, словно надеясь, что я немедленно учиню что-нибудь ужасное.
Но я просто сидел и грыз травинку. Я заметил, что кое-кто из девок тоже сорвал травинку и сунул ее в рот, наверняка вообразили, что это какой-нибудь колдовской прием или ворожба. Наконец одна беленькая осмелилась заговорить со мной. Откашлявшись, чтобы привлечь к себе внимание, она пискнула:
— Хочу спросить! Вот скажи, это правда, что если дать чёрту три капли крови, то станешь ведьмой и сможешь летать по небу?
Некоторым особо благовоспитанным девицам один лишь этот вопрос показался настолько чудовищным, что они повскакали с мест и побежали на качели, предпочитая опасным темам невинное развлечение. Но те, кто посмелее, остались на месте и, затаив дыхание, ждали моего ответа. По мне так они были с придурью. В лесу только какие-нибудь трехлетки способны выдумать такое. Я сказал, что никогда не видал, чтоб люди летали. Про своего деда и его крылья из человечьих костей я рассказывать не стал, это вызвало бы слишком много вопросов, а у меня не было никакой охоты рассказывать этим дурочкам про наши семейные дела.
— И еще я слыхала, что если убить змеиного короля и съесть его корону, то человек научится понимать язык птиц, — продолжала беленькая. — Магдалена говорила, что ты умеешь разговаривать со зверьми, это правда?
— Нет никакого птичьего языка, — сказал я. — Я знаю заветные змеиные заклятья. Чтобы выучиться им, не надо никого убивать, тем более змеиного короля. Съесть его корону дела не решает, заклятья надо выучить. На это надо много времени, но когда наконец выучишься им, то действительно вполне можно растолковать зверью кое-что. А также птицам. Но разговаривать с ними невозможно, ведь мало кто из зверей может тебе ответить. Они понимают и слушаются, но сами не говорят.
— Но какие-то силы, если съесть корону змеиного короля, все-таки появляются, — никак не хотела согласиться со мной беленькая. — Ведь эти разговоры неспроста ходят. Тут наверняка что-то кроется.
— Ничего тут не кроется, — возразил я. — Чушь полнейшая. Люди, которые змеиного короля и в глаза не видели, и несут подобную околесицу.
— А ты видал змеиного короля? — спросила Магдалена, явно предвидя ответ и желая произвести впечатление на своих подружек.
— Видал, — коротко заметил я. Это опять-таки была тема, на которой мне не хотелось останавливаться, слишком явственно я представил себе Инц, ее отца и всех остальных змей. Они были мои лучшие друзья, а сейчас я сидел среди людей, у которых руки чесались убить их и слопать для того только, чтобы постичь несуществующий птичий язык, — и что за дурак это выдумал? Куда меня занесло?
— Никому не советую беспокоить змеиного короля! — сердито бросил я. — Вы не успеете и руку протянуть к его короне, как он десять раз насмерть ужалит вас. Я уже сказал, делать вам с этой короной нечего. Можете хоть бочку их слопать, язык птиц ничуть не станет вам понятнее. Какие вы есть, такими и останетесь. Жрите свой хлеб, а не змеиных королей, и смиритесь со своей нудной жизнью.
Я поднялся и отошел в сторонку, испытывая в душе отвращение и боль. Я же собирался похоронить себя здесь, позабыть всю свою прошлую жизнь — но разве это возможно? Тупость так и била мне в лицо, постоянно напоминая о счастливых мгновениях в лесу. Сколько я смогу выносить это? Я не такой, как эти деревенские, и никогда не стану похожим на них. Я бежал в деревню от тоски, а сейчас я был очень близок к тому, чтобы бежать от глупости — только куда?
Кто-то погладил меня по голове — это была Магдалена. Она пошла вслед за мной и целовала теперь меня в затылок.
— Не обращай на них внимания! — шепнула она мне на ухо. — Я знаю, что они дуры. Я потому и не хотела замуж за землепашца. Они ничего не знают про лес, откуда они родом, и про который забыли все, ничего не знают про дальние страны, где не бывали и никогда не побывают. Им же нечему научить моего сына, нечего ему подарить. Ты — другое дело, ты знаешь былой мир и все его тайны. Я знаю, что они стоят того, чтобы не забывать их. Ты научишь моего сына змеиным заклятьям, его отец из рыцарей уже подарил ему свою кровь, а я одарю его своей любовью и выращу великим человеком. Лемет, позабудь про этих дур там, у костра. По лицу твоему видно, что ты с удовольствием удрал бы обратно в лес, но не смей этого делать. Мы с тобой должны вырастить моего сына, он будет знать как новый, так и старый мир. Тогда будет хоть один человек, не такой как эти все, кто толком не знает ни того ни другого.
— Отчего ты так уверена, что родится сын? — спросил я.
— А как же иначе? — удивилась Магдалена. — Ведь его отец рыцарь. У рыцарей не бывает дочек.
Я погладил ее по щеке и нежно поцеловал в ухо. А сам подумал: «Ох, она такая же дурочка, как и все остальные. Ну да ладно, остаюсь. Деваться некуда».
Мы с Магдаленой сидели неподалеку от качелей, в стороне от других, и нам было хорошо. Деревенские качались вовсю — с гиканьем, взад и вперед, верх и вниз. И казались даже вполне симпатичными, потому что в темноте их лиц не рассмотреть было. В зареве костра мелькала лишь большая веселая голосистая компания.