Излюбленной темой был в последнее время конский навоз. Лошадей у деревенских было раз два и обчелся, только несколько старых костлявых кляч с облезлыми гривами. Пахали на волах. Зато повсюду вокруг, не разбирая дороги, скакали верхом рыцари в железных доспехах, бывало прямо по полю. Нередко случалось, что в разгар пахоты кто-то из деревенских обнаруживал конский навоз и громким возгласом сообщал о своей находке — и тут же все пахари собирались носом к носу вокруг конской колобашки.
Каждый из них считал себя докой по части конского навоза.
— Да это ж чистокровного арабского скакуна колобашка! — заявил Якоп. — Навоз арабского скакуна я враз определяю, с одного боку приплюснут и в меру рассыпчатый.
— Мм… — недоверчиво промычал толстяк Нигуль и сунул нос чуть ли не в самый навоз, принюхиваясь. — По запаху это скорее испанский скакун.
— У испанца совсем не такие колобашки! — заспорил Андреас. — Уж поверьте мне, у меня конюх знакомый есть, так он иногда мне приносит из-под какого-нибудь рыцарского коня. Вы же знаете, я их собираю. Заходите ко мне, я вам покажу навоз испанского скакуна. Тут сходство какое-то есть на взгляд человека неопытного, но я-то сразу понял, что это конь английской породы. Обратите внимание на эти бурые оттенки.
Нигуль согласился с доводами Андреаса, оправдываясь тем, что у него насморк и нос заложен, но Якоп так легко не сдался.
— Вздор! — разозлился он. — Арабский скакун это! Я же знаю, что за лошади у рыцарей, я с детства собираю их навоз!
— Попробуй на вкус, если не веришь, — предложил Андреас. — Это английская лошадь и, по-моему, кобыла.
Он сунул палец в конскую колобашку, затем в рот и кивнул удовлетворенно:
— Совершенно точно. Настоящая английская лошадь. Красавица!
Якоп тоже попробовал навоз на вкус, помолчал и заключил мрачно:
— Похоже, твоя правда, у арабских навоз солонее. Да, черт возьми, английская кобыла.
— А я что говорю! — рассмеялся Андреас. — Уж я-то знаю коней и навоз их! Чертовски красивый помет! Вот бы у нас такие лошади были, что умеют так испражняться!
— Где ж нам взять таких? — встрял в разговор и Пяртель. — Они же бешеных денег стоят, да тут их и не купить.
— Да знаю я, что тут не купишь, — согласился Андреас. — Помяните мое слово, мужики, когда-нибудь привезу я себе из-за моря коня! Накоплю денег и привезу. От зависти позеленеете.
— Не верю, — отмахнулся Пяртель. — Столько денег таким, как мы, ни в жизнь не собрать. Да и кто нас туда за море пустит.
— Вот увидишь, поеду, — стоял на своем Андреас, но было заметно, что он и сам не очень-то верит в это. Мужики поделили между собой колобашку английской кобылы, приговаривая, что «приятно иногда взглянуть» и «хоть что-то, раз коня нет». Потом оправились обратно — пахать.
Подобные разговоры случались что ни неделя, ведь железных людей хватало, и всадники появлялись всюду. Поначалу интерес мужиков к конскому навозу просто забавлял меня, но потом стал вызывать зевоту. Я потихоньку пахал себе, как вдруг заметил, что со всех ног несется по полю в мою сторону какая-то деревенская девка.
— Помогите, помогите! — кричала она. — Змея ужалила! Змея Катарину ужалила!
Катарина была та самая беляночка, что расспрашивала меня на качельной горке про корону змеиного короля. Я прекрасно понимал, чего ждут от меня — все же знали, что когда-то я вылечил ногу Магдалене. Это ведь совсем нетрудно, просто надо вызвать змею, укусившую девку. Но вот именно этого мне и не хотелось. Я опасался встретить какую-нибудь гадюку, которая знает и помнит меня. Что она скажет мне? Что может спросить у меня? Какими глазами посмотрит на меня — Лемета, который не раз зимовал вместе со змеями, стал одним из них, а теперь ходит в деревенских одеждах и от него разит мучной болтушкой. Я смотрел, как Катарина приближается, и больше всего мне хотелось броситься в противоположную сторону.
Понятно, что я не сделал этого. Укус мог быть серьезным, я не смел допустить, чтобы эта дуреха Катарина умерла.
— Где она? — спросил я запыхавшуюся от бега девку. — Веди меня быстро к ней, живо!
— Уф! Уф! — Я так бежала, сил нет!
Она упала на землю и принялась обмахиваться подолом юбки.
— Ну! То тебе такая спешка, а теперь ты никак спать вздумала.
— Уф! Совсем дух вон, — выдохнула она и наконец собралась настолько, что смогла объяснить мне, где Катарину ужалили.
Я оставил бестолковую вестницу приходить в себя, а сам поспешил к Катарине. Она была совсем недалеко, просто удивительно, что небольшая пробежка настолько выбила из сил эту дуреху. Правда, она толстушка, и ноги у нее короткие.
Катарина сидела на валуне бледная и казалось, вот-вот бухнется в обморок. При виде меня она даже не стала говорить, только показала на ногу, на которой виднелись два больших кровавых следа от зубов, и всхлипнула, словно маленький ребенок.
Я торопливо шипнул нужные слова, и тут же из куста выползла Инц.
— Ты! — опешил я. К встрече с какой-нибудь знакомой гадюкой я был готов, но встреча с Инц оказалась неожиданной. Следы укуса на ноге Катарины — это следы укуса небольшой змейки, а Инц — из змеиных королей, а змеиный король если жалит кого, то только в шею, после чего лечить укушенного нет никакого смысла.
— Вот эта самая змеюка и была! — вдруг завопила Катарина. — Эта самая гадина!
— Заткнись! — бросил я через плечо Катарине, растерянно глядя на Инц. Мне было ужасно стыдно за свою деревенскую одежду, но Инц, похоже, было не до этого, она как всегда свернулась кольцом и сказала:
— Здравствуй, Лемет! Рада видеть тебя! Я для того ее и ужалила, чтобы тебя повидать, иначе ты ведь не объявишься. Знаешь, я сперва высосу яд, чтобы эта девка тут не выла и мы могли спокойно побеседовать.
— Давай, — ответил я. Инц подползла к Катарине и быстренько очистила ей ранки.
— Больше не больно? — спросил я Катарину.
— Нет, — сказала Катарина, завороженно глядя на голову Инц, увенчанную короной. — Так это и есть змеиный король!
— Да, только эта корона не про тебя. Иди теперь домой, — сказал я.
— А ты? — спросила Катарина.
— Что я? Мои дела тебя не касаются. Давай топай!
Катарина побрела домой. Мы подождали, пока она скроется за деревьями, тогда Инц скользнула ко мне и положила голову мне на колени.
— Мы так давно не виделись, — сказала она. — Как поживаешь, дружище?
— Да ничего, — неопределенно ответил я. Деревенская жизнь — не то, о чем мне хотелось бы говорить или рассказывать Инц. И задал встречный вопрос:
— Как там моя мама?
— С ней все в порядке, — заверила Инц. — Сейчас у нас живет. Пришла зимой, да так и осталась. Сказала, что не привыкла жить одна. Ты мог бы зайти проведать ее, она очень ждет тебя.
Я кивнул, но Инц, не дав мне и слова вымолвить, продолжала рассказывать — про Сальме и косолапого, про то, как сестра моя сшила ему на день рождения штаны, которые застегиваются на столько крючков и застежек, что косолапому самому не снять их, и Сальме может теперь не бояться, что он изменит ей. Инц сообщила, что Пирре и Ряэк сильно постарели за зиму и шерсть у них стала совсем седая, так что когда они сидят на своем дереве, то похожи на две громадные паутины, а ее собственные дети уже большие и живут своей жизнью, и кожа у них новенькая и замечательно красивая. Пока Инц рассказывала мне всё это, я вдруг понял, насколько я соскучился по лесу и как мне не хватает мамы. Встреча с Инц прояснила для меня многое. Весь этот мир, который я считал навсегда потерянным для себя, вновь змеился и струился вокруг в лице Инц, и я вдруг почувствовал себя как рыба, брошенная обратно в воду.
В какой-то миг я вообще перестал понимать, что заставило меня покинуть лес и перебраться в деревню. Во имя чего я проторчал здесь целую зиму, долгие месяцы, среди тупых докучных людей, тогда как в лесу меня ждет не дождется родная мать, ждет сестра, ждет подружка Инц? Ладно, сын Магдалены малыш Томас станет моим учеником, но это же не значит, что оставшуюся жизнь я должен провести в деревне, что я не могу проведывать маму, друзей. Я силился припомнить те переживания, что заставили меня без оглядки бежать из лесу, и не мог осмыслить их. Я перестал бояться сочувствия, меня не пугало, что Инц или мама могут заговорить о Хийе, — напротив, сейчас я едва ли не желал этого. Я долгое время прожил как бы с запухшими глазами, считая, что так оно и останется, но теперь вдруг опухоль спала, и я увидел всё, как и прежде.
— Инц, я сегодня же навещу маму, — пообещал я. — Это замечательно, что ты отыскала меня. А то бы я тут невесть сколько проторчал.
— Да, я тоже подумала, что надо тебя отсюда вызволить, — сказала Инц. — Можешь теперь вернуться в лес и забыть эту деревню.
— Нет, не совсем, — возразил я и рассказал Инц про сына Магдалены, которого я должен обучить заветным змеиным заклятьям, чтобы хоть один человек на свете после моей смерти знал их. Инц слушала и вздыхала:
— Всё еще надеешься, — сказала она. — Лемет, старина, не обижайся, но сдается мне, что песенка людей спета. Это печально и ужасно, только ничего тут не поделаешь. Ты и твоя семья — исключение, и если ты выучишь этого мальчонку, он тоже будет исключение, а остальные будут вроде каких-то синичек, которые пооткусывали себе крылышки и теперь скачут по земле, словно желтые пернатые мышата.
— Именно поэтому, — сказал я. — По крайней мере одна из этих синичек должна научиться летать, чтобы могла в будущем сообщить: синицы — птицы, а не желтые мышата. Хотя бы одна!
— Так-то оно так. Да только какая-то деревенщина… — начала Инц презрительно, но я оборвал ее.
— Инц, я понимаю, что этим ребенком должен был быть наш с Хийе сын. Но этот ребенок не родился и никогда не родится.
— Да, знаю, — шепнула Инц тихонько. — Я думала, ты не хочешь говорить о Хийе.
— Это не имеет значения. Как ты сказала, ты уже вытащила меня. Пошли теперь в лес, мне не терпится увидеть маму.
Мама постарела, но в основном осталась прежней. Она в прямом смысле слова повисла на мне, когда я пробрался в змеиное логово, обняла меня крепко-крепко и вдруг отпустила, как-то испуганно глянула на меня, вскрикнула «Ой!» и убежала.