Встречаясь с Пяртелем, мы, естественно, вспоминали свой поход в деревню и рассуждали, не наведаться ли нам еще разок в тот удивительный дом. Хотя деревенский староста Йоханнес и приглашал нас, однако неприятие деревни никуда из наших душ не делось, и по крайней мере во мне рассказы мамы и дяди порядком его подогревали. Так что я предлагал поход в деревню отложить на потом, а без меня, один, Пяртель идти не хотел. Я же всё звал его пойти к дяде Вотеле учиться змеиной молви, но Пяртель, поморщившись, сообщил, что мама уже занимается с ним, что это ужасно трудно и никаких дополнительных занятий он не желает. Так я и остался единственным учеником дяди Вотеле.
После первых изматывающих недель, когда язык у меня распухал, словно гриб, мышцы рта стали наконец привыкать к нагрузке, и некоторые виды шипа звучали уже вполне правильно. Если поначалу я зазубривал заветные заклятья прежде всего из послушания и уважения к дяде, которого я очень любил, то со временем шип стал мне даже нравиться. Так интересно было пробовать новые шипенья и в случае удачи наблюдать, как орлы высоко в небе разворачиваются и опускаются к тебе, как совы среди бела дня высовываются из дупла, а волчицы замирают на месте, раскорячившись, чтобы тебе было удобнее их подоить.
Одни только букашки не понимали заветных змеиных заклятий, их мозг размером с пылинку слишком мал, чтобы усвоить такие познания. Так что от комаров и оводов змеиная молвь не помогала, как не было от нее проку и при пчелиных укусах. Мошкара ни черта не смыслила в древней молви, она обходилась своим мерзким писком. По сей день я слышу его, когда отправляюсь за водой к роднику, тогда как заветная змеиная молвь безвозвратно утрачена. Остался один писк.
А в те времена, молодой и охочий до ученья, я не обращал на жучков-паучков внимания, я просто давил их, если они докучали. Они как бы не имели никакого отношения к лесу, я воспринимал их как летучий сор. Меня занимали те перемены, которые я примечал в лесу благодаря знанию змеиной молви. Если прежде я просто носился по лесу, то теперь я мог разговаривать с ним. Это было так здорово.
Дядя Вотеле был мною доволен; он говорил, что у меня есть способности к змеиной молви, и когда у нас кончилось мясо, позволил мне подозвать новую косулю. Я пустил шип, косуля послушно подбежала, и дядя Вотеле прикончил ее, а мама с умилением наблюдала за всем этим. Мне тогда было девять лет.
Больше всего способствовало моему ученью, конечно же, то, что я свел знакомство с Инцем.
В тот день я был один, дядя Вотеле задал мне освоить и выучить несколько новых заклятий, и я, лежа возле небольшого родничка, старательно шипел их, так что язык стал уже заплетаться. Вдруг раздался еще один шип — громкий и тревожный.
Это была юная гадюка, на которую напал еж. Я тотчас прошипел ежу самый забористый запретительный шип, который, по-моему, прекрасно у меня получался и который всегда заставлял все живое камнем замирать на месте, но еж остался глух к моему шипу. И тут я понял, что это же тот самый шип, что пустила гадюка, и с моей стороны нет ничего глупее, чем пытаться подсобить гадюке в использовании заветных змеиных заклятий. Какого бы совершенства ни добился человек в произнесении шипа, состязаться в этом с настоящей змеей смысла нет. Ведь гадюки обучили нас этому искусству, не наоборот.
Маленькая гадюка ждала от меня иной помощи. Дело в том, что ежи самые тупые из животных, за все те миллионы лет, что их племя бродит по земле, они так и не удосужились выучиться змеиной молви. Так что наше с гадюкой шипение было обращено к глухим ушам бестолочи. Невзирая ни на что, еж напал на гадюку и наверняка прикончил бы ее, не поддай я его ногой и не отбрось в заросли.
— Спасибо, — тяжело дыша, поблагодарила маленькая гадюка. — Беда с этими ежами, тупые они — все равно что шишки или кочки, можно до смерти исшипеться, а толку никакого.
Я был еще не слишком искусен в змеиной молви, но, кое-как справившись с трудностями, смог спросить молодую гадюку, почему она не ужалила ежа.
— Какой в этом смысл, как уже сказано — они все равно что шишки или кочки, совершенно тупые. Наш яд на них не действует, они по-прежнему выкидывают номера. Еще раз спасибо! Между прочим, заветные заклятья получаются у тебя совсем неплохо. Давно не попадались мне люди, кто бы так хорошо в них разбирался. Мой отец говорит, в прежние времена ему было о чем поговорить с людьми, а теперь они только и умеют, что с помощью заветных заклятий убивать косуль.
Мне стало немножко стыдно, ведь я и сам только недавно использовал заветные змеиные заклятья с той же целью, но я не признался змейке в этом. Я объяснил, насколько это мне удалось, что меня обучает дядя Вотеле, и еще сказал, как меня зовут.
— Я этого Вотеле встречала, — сказала змейка. — Мой отец его хорошо знает. Он и вправду свободно владеет змеиной молвью. Он к нам даже в гости приходил. Если хочешь, можешь тоже зайти. Давай отправимся сейчас же, я расскажу родителям, как ты меня спас. Мое змеиное имя звучит для тебя слишком сложно, так что можешь называть меня хотя бы Инц.
Я был готов сейчас же идти за змейкой, потому что никогда еще не видал, как живет змеиный король. То, что мой новый приятель принадлежит к роду змеиных королей, было ясно и без слов. Змеиные короли, как правило, куда крупнее обычных гадюк, а у взрослых змеиных королей во лбу сияет крохотная золотая корона. У Инца ее еще не было видно, но судя по его величине и разуму, ясно было, что это сын змеиного короля. Змеиных королей много меньше, чем обыкновенных змей. Они все равно что муравьиные матки среди миллионов крохотных рабочих муравьев. Изредка они мне попадались, но до сих пор не представлялось случая поговорить с ними. Да змеиные короли и внимания не обращали на какого-то мальчонку, для этого они слишком важные и могущественные.
Так что я сгорал от любопытства, когда Инц привел меня к большой норе и велел лезть. Было боязно, правда, не так, как на пороге Йоханнесова дома, — змеи ведь свои, их опасаться не стоит, но тем не менее. Лаз в змеиное логово был темный и довольно долгий. Но рядышком ободряюще шипел Инц, и это меня успокаивало.
Наконец мы выбрались в просторную пещеру. Сколько же змей там собралось! В основном обычных небольших гадюк, но было среди них и с дюжину змеиных королей, у всех богатые короны, наподобие золотого цветка шиповника. Самый крупный, похоже, был отец Инца. Инц поведал ему о своем спасении, но так быстро, что я почти ничего не разобрал в этом стремительном шипе. Большой змеиный король оглядел меня и подполз поближе. Я поклонился и произнес слова приветствия, которым меня научил дядя Вотеле.
— Боюсь, дорогой, ты последний человек, из уст которого я слышу эти слова, — произнес змеиный король. — У людей наш язык больше не в почете, они ищут красивой жизни. Твой дядя Вотеле мой хороший друг. Я рад, что он воспитывает себе преемника. Тебе всегда будут рады в нашей пещере, особенно после того, как ты спас жизнь нашему чаду. Ежи — просто напасть нашего племени. Серые, тупоумные твари!
— Жаль, что люди пошли по их стопам, — заметил в углу другой змей. — Вскорости и они такими станут.
— Чего удивляться, им же нравятся железные люди, — добавил Инц. — И они им, похоже, родня, в таких же колючих одеждах. Люди уже кормят железных, так что не удивительно, если они начнут и ежам ставить миски с молоком.
Все весело рассмеялись.
— Железный человек все-таки не совсем то же самое, что еж, — заметил змей, что говорил давеча. — Ежи никогда не скидывают своих колючек, а железные люди одежду снимают. Ежам наш яд нипочем, а я вот на днях железного человека ужалил, когда он голый после купания наступил на меня. На него яд подействовал — он завопил жутким голосом и стал опухать.
Мне еще никогда не приходилось слышать, чтобы змея ужалила человека, и этот рассказ ужаснул меня. Отец Инца заметил это и успокаивающе шипнул:
— Человек, живущий в лесу и знающий наш язык, брат нам. А человек, перебравшийся в деревню, который перестал понимать змеиную молвь, пусть пеняет на себя. Если он оказывается слишком близко к нам, мы первым делом вежливо приветствуем его, но если он нам не отвечает, значит, он перестал быть близок нам, стал все равно как еж или букашка, и нам его ничуть не жаль.
— Зачем ты все это говоришь мальчику? — спросила третья змея, про нее я потом узнал, что это мать Инца. — Зачем запугиваешь? Его это не касается. Он спас нашему чаду жизнь, и мы будем ему вечно благодарны. Он может приходить к нам, когда пожелает, и оставаться здесь, сколько пожелает. Он теперь нам как сын.
— Да, так и есть, — подтвердил отец Инца. — Сын. И если мой друг Вотеле позволит, я сам с удовольствием научу тебя некоторым заветным змеиным заклятьям. В былые времена было заведено, что люди и змеи тесно общались. На протяжении хотя бы нашей жизни нам стоило бы соблюдать этот старинный обычай. А там будь что будет.
5
Инц стал мне настоящим другом. Я познакомил его с Пяртелем, который, правда, был не столь искусен в змеиной молви, как я, но шипеть немножко умел. Вполне достаточно, чтобы изъясняться на самые простые темы, а в сложных вопросах толмачом выступал я. С течением времени Пяртель достиг немалых успехов, ведь если день изо дня иметь дело со змеем, то к существу даже с самым неповоротливым языком хоть что-нибудь да пристанет.
Мы постоянно проводили время вместе с Инцем, и это тоже вполне естественно, ведь в любую игру втроем играть веселее, чем вдвоем.
Конечно, имелась еще Хийе — дочка Тамбета. Она уже подросла и больше не плюхалась на каждом шагу наземь, так что мы с удовольствием приняли бы ее в свою компанию. Но ей запретили играть с нами. Просто Тамбет, отец Хийе, был такой человек. Во-первых, он терпеть не мог меня, потому как я родился в деревне, а Тамбет считал, что не пристало его дочке играть с таким типом. А во-вторых, на его взгляд, вообще не играть надо, а работать.
Тамбет был из тех, кто упрямо отказывался признать тот очевидный для всех факт, что лес практически обезлюдел и всё пустее становится. Он всё бредил каким-то золотым веком эстов, когда все народы мира трепетали перед нашей Лягвой Полярной, а в лесах было полным-полно неукротимых мужиков, которые шипели по-змеиному, скакали верхом на волках и хлестали густое волчье молоко. Поэтому он продолжал держать у себя