— Я говорю, что оборотни — чудовищные существа! — сказал Петрус и воскликнул. — Хоп-ля!
Меня бросили в кучу хвороста. Солнце светило мне в лицо, я отвернулся и увидел своего деда, летящего над деревенскими постройками.
Первый, с кем он расправился, был Якоп, который как раз собирался поджечь костер. Дед просто схватил его за голову, вздернул и впился ему в затылок ядовитыми зубами. Якоб в судорогах плюхнулся обратно на землю и в следующий миг испустил дух.
Затем дед схватил привязанный к поясу топор и нанес им несколько ударов сверху вниз. Деревенские заверещали и в страхе бросились врассыпную.
— Лемет, ты помер? — крикнул дед.
— Нет, дед, я жив! — отозвался я. — Только связан. Развяжи меня!
Дед спланировал надо мной. Размах его крыльев был, как у орла, и человечьи косточки были скреплены с удивительным мастерством. Дед протянул длиннющий ноготь и перерезал им веревки.
— Когда я увидел тебя, окровавленного, на костре, то подумал, что ты умер и это твой погребальный костер, — сказал дед. — Но теперь я понимаю, эти негодяи решили сжечь тебя заживо. Только надеюсь, ты им такого удовольствия не доставишь! Давай, малый, порезвимся малость!
Он достал из-за пояса длинный нож и сбросил его мне. — Настоящих зубов ведь у тебя нет, бедолага.
Он запрокинул голову, взвыл и затем набросился на деревенских. Я спрыгнул с кучи хвороста, сердце мое ликовало. Именно этого жаждала моя душа. Дед подоспел вовремя. Одно только то, что я держу в руках нож, сводило меня с ума. Я заорал от восторга, когда мне удалось убить того самого толстяка, который врезал мне по зубам, и бросился догонять остальных.
Деревенские оказались противники никудышные. Вернее, они даже не пытались сопротивляться — появление летучего деда вызвало в них такой ужас, что они пустились удирать во все лопатки. Мы преследовали их и убивали, но пока мы преследовали одного, остальные бросились кто куда, так что их было и не найти. Я повсюду искал старосту Йоханнеса и Петруса, но они словно сквозь землю провалились. Наконец я остановился, задыхаясь: все деревенские попрятались, и кроме трепыхающегося в воздухе деда не видно было ни одной живой души.
— Ничего! — закричал дед, увидев, что я остановился в растерянности. — Отсюда сверху видно всё. Приготовься, сюда скачут железные люди!
В следующее мгновение я тоже увидел их. Железных людей было шестеро, в том числе и толстяк с надменно-брезгливым выражением лица, верхом на великолепном коне, в богатых разукрашенных одеждах. Наверняка какой-нибудь важный господин, может, епископ или что-то в этом роде, не знаю, ведь этот новый мир известен был мне лишь по рассказам Йоханнеса. Во всяком случае, не Папа, ведь Йоханнес говорил, что Папа живет в городе Риме. Вообще-то нам было без разницы, кто он такой. Я пошел и встал посреди дороги, с ножом в руках, тогда как дед залетел в тыл железным людям. Они еще не заметили его, да и меня они замечать не желали, как бы то ни было, они направили коней прямо на меня, словно перед ними воздух, сквозь который можно преспокойно проехать. Видно, рассчитывали, что я покорно отскочу в сторону, но я не сделал этого и поймал гневный взгляд важного господина. Он заметил меня, скорчил злобную гримасу и махнул рукой, будто собираясь смахнуть меня с дороги, словно мусор или муху. Он произнес что-то недовольно. Один из рыцарей снял с пояса меч.
И тут я издал шип. Кони встали на дыбы. Два рыцаря выпали из седла, остальные кое-как удержались, но на свою беду — так деду было куда сподручнее снести им головы. Он появился, пыхтя и завывая, как древняя птица, изображение которой я видал на стене пещеры зверолюдей. Дважды взмахнул он топором, и две железные головы покатились по земле. Он развернулся и налетел снова, нанося удары. Я тем временем заколол тех двух, что выпали из седла.
В живых остался один только важный господин в богатых одеждах. Вид он имел далеко не надменный и презрительный. Теперь он довольно-таки испуганно уставился на удивительное крылатое чудище, о каком ему еще не доводилось слышать. Чудище действительно выглядело устрашающе — костяные крылья, длинная седая борода и два налитых кровью старческих глаза, острые крючкоподобные когти, как у птицы, и неестественно короткие ноги, вернее, обрубки ног — это, должно быть, и производило невероятно жуткое впечатление на всех, кроме меня, для кого этот урод был родной дед.
Я приблизился к важному господину и убил его. Дед подлетел к дереву, что росло неподалеку, и прицепился к его ветке, теперь он еще больше напоминал птицу.
— Всё! — сказал он удовлетворенно. — Для начала совсем неплохо. Ох, как долго ждал я этого дня, внучек!
— Где ты так долго пропадал? — спросил я. — Я уж думал, ты не вернешься.
— Да вот не мог нигде достать последние нужные косточки! — воскликнул дед. — Просто ужас какой-то! С вашего отъезда на мой остров не занесло больше ни одной души. Я целыми днями караулил на берегу, ни одного корабля! Месяц проходил за месяцем, целый год миновал, я думал — с ума сойду. Крылья-то у меня почти готовы были, и вы мне еще привезли эти связки ветров, и, тем не менее, я не мог улететь. Зверье-то на острове водилось, только их кости мне не годились, я, правда, попробовал, не одну неделю провозился с лосями да косулями. Ничего не получалось. Я во всё горло орал, выл от ярости! Знаешь, внучек, скажу тебе честно, и не сердись, но если б в ту минуту ты со своей подружкой попался мне, я убил бы вас и использовал ваши косточки, что с того, что ты мне внук и дорог мне. Я с ума сходил, готов был хоть себе оттяпать что-нибудь, да только что с меня взять. Кончилось тем, что я перестал есть-пить, сиднем сидел на берегу и пялился на море. Десять дней назад я наконец заметил вдали суденышко, но оно направлялось не к моему острову, а совсем в другую сторону. Я бросился в воду, поплыл как сумасшедший и добрался-таки до судна. Перевалился через борт и перебил всю команду, я ползал как рак, в обеих руках по длинному ножу. Но тут новая напасть — как направить суденышко к острову? Я же был один! Целая неделя прошла, прежде чем до дому добрался. Потом еще несколько дней ушло на то, чтобы очистить кости и довести крылья до ума. У меня руки тряслись, когда я прилаживал эти косточки, знаешь, я был, как изголодавшийся мужик, которому добрый кусок мяса достался. Слезы на глаза наворачивались от радости. Наконец крылья были готовы, привязал к ним связки ветров и поднялся в воздух. Голосил и орал от радости и в перья изрубил несколько чаек. Я прямиком сюда направился и тут обнаруживаю тебя на костре. С чего это они вздумали сжечь тебя?
— Решили, будто я оборотень. Человек, который может обернуться волком, — сказал я.
— С чего бы толковому существу оборачиваться волком? — удивился дед. — Это же глупость несусветная. Я вот не желаю, чтобы кто-нибудь скакал на мне верхом или доил меня.
Он расхохотался раскатисто.
— Между прочим, из меня молока не надоишь! — шумел он. — Чего нет, того нет! Я тебе никакой не волк, а просто настоящий человек, и я еще готов покуролесить, только держись!
Он глянул на меня задумчиво.
— Составишь компанию? — спросил он. — Повоюем так, что мало не покажется? Или ты прилип к бабьей заднице и предпочитаешь дома отсиживаться?
— Нет такой задницы, чтобы прилипнуть к ней, — сказал я.
— А та девица, с которой ты у меня был? Хийе, или как там ее звали? Ты не женился на ней? Она же славная была.
— Была, дед. Она умерла.
Дед пробормотал:
— Вот оно как. Ну да… Жалко, конечно, но так ты хотя бы свободен и можешь делать, что хочешь. Составишь мне компанию? Прежде, понятно, надо домой заскочить, поздоровкаться с твоей матерью и моей дочкой. Этого откладывать нельзя, кто знает, что нас ждет, и надолго ли меня хватит.
— Мамы тоже нет больше, — сказал я. — Вообще-то никого почти больше не осталось, так что отправляемся сейчас же. Нечего тут ждать.
Дед уставился на меня.
— Ее тоже больше нет… — повторил он. — Да, вы тут времени даром не теряли. Пока я там на своем острове торчал, вы тут успели всю свою жизнь прожить. Ну что ж мне остается, надо наверстывать! Пошли, внучек, нам и впрямь надо поторопиться!
Я сунул нож за пояс и двинулся, дед огромной летучей мышью парил надо мной. Куча хвороста осталась позади, как и гора трупов. Так что этот хворост послужил-таки обычным погребальным костром, я хотя бы надеюсь на это. К тому времени, когда оставшиеся в живых деревенские решились выбраться из укрытий и начать жечь своих мертвых сородичей, мы с дедом были уже далеко.
35
Мы отправились воевать. Это был непростой поход, ведь надежды победить у нас не было никакой. В конце концов, нас было всего двое — против целого мира. Мы были как две тли, которые могут жадно поглощать отдельные листочки, но никак не повалить целое дерево. Мы продвигались от схватки к схватке, и нам некуда было вернуться после успешной битвы, передохнуть и возвестить остававшимся дома: мы победили! Никто нас не ждал, никому не нужны были наши победы. Мы бились ради собственного удовольствия и потому, что ничего иного мы в новом мире делать не умели. Мы не нуждались ни в чьей благодарности, ни в месте, где зализать раны. Мы рвались вперед, нападая на всех, кто попадался на пути, убивая, жаля, колотя и молотя. Мы оба горели безумным огнем схватки и знали: стоит этой горячке пройти, как наступит смерть.
Мы были безрассудно смелы, не отступали ни перед каким противником, нам не было никакого смысла беречь себя. Какая разница — погибнуть раньше или позже. Мы нисколько не беспокоились о прикрытии, нам было всё равно, пронзит ли нам грудь стрела или какой-то рыцарь проткнет нас своей пикой, и это безрассудство приносило нам успех. Мы одолевали противников, во много раз превосходивших нас численностью, оставляя на дороге трупы, изрубленные в куски. Стрелы, направленные в нас, не попадали в цель, удары мечей нас не настигали. Мы заходились смехом, выли волками и шипели как змеи, мы никогда не мылись, и вскоре с головы до пят были покрыты брызгами вражеской крови, так что стали походить на освежеванные туши. Мы утратили человеческий облик, мы были живые покойники, восставшие из мертвых, чтобы сбить с толку этот новый мир, и этот новый мир никак не мог избавиться от нас.