ми под стук прялки.
Я присел на корточки возле Лягвы и принялся поглаживать и похлопывать ее прочную и в то же время такую гладкую кожу, очень теплую, и когда я прижался спиной к спящему гиганту, мне стало удивительно приятно и надежно. Я знал, что могу даже залезть ей на спину, это не потревожит сна Лягвы Полярной. Ничто в этом мире не могло потревожить ее или убить. Ведь она вечная, она была и есть — и в то же время от окончательного исчезновения ее отделяла тончайшая паутинка, и этой паутинкой был я. Мир отвернулся от нее, предал ее и забыл, оставив могучую Лягву Полярную в пустоте. Один только я составлял ей компанию. После меня она обречена исчезнуть бесследно, потому что то, о чем никто ничего не знает и чего никто никогда не видел, в действительности не существует. Это был дышащий покойник.
А ведь всё могло обернуться иначе! Что всё могла она совершить! Я не испытывал злости, только бессильную печаль, когда думал, насколько легко нам было бы бороться и побеждать, если б мы в каком-то безумном порыве не отвергли свое мощнейшее оружие, эту силищу, что спит вот тут, рядом со мной и способна еще на всё — всё! Если б мы не позабыли заветные змеиные заклятья. Веками эта силища служила нам, парила над нашими головами устрашающей и оберегающей тучей. Это было наше секретное оружие, которым не умел и не мог воспользоваться никто другой. Теперь и мы оказались в числе этих других, а Лягва Полярная спала себе и спала, и никто не призывал ее.
Всё могло бы пойти иначе! Но, видно, это было невозможно. Мир меняется, что-то забывается, что-то всплывает на поверхность. Время заветной змеиной молви прошло, забудется когда-то и этот новый мир со своими богами и железными людьми, изобретут что-нибудь другое.
Я поудобнее устроился под боком Лягвы и прикрыл глаза. Мне тут было хорошо, я не собирался никуда уходить отсюда.
Конечно, время от времени я выбираюсь из пещеры, хотя бы затем, чтобы обихаживать Лягву Полярную. У меня вошло в привычку обмывать ее, чтобы кожа ее блестела — хотелось, чтобы она была прекрасна, хотя никто кроме меня видеть ее не может. Я выходил за пропитанием для себя, а иногда просто бродил по лесу, хотелось поглядеть на солнышко, подышать свежим воздухом после долгого пребывания в пещере. Между прочим, пещера Лягвы Полярной обладала удивительным свойством — ты мог выбраться из нее в любое место в лесу, именно туда, куда тебе захочется. Теперь мне стало понятно, как это Мёме передвигался так неприметно. Он приходил от Лягвы — выходил из пещеры, которую никто кроме него — стража — не замечал, а потом уползал обратно. Так что теперь наконец ключ и к этой загадке был в моих руках.
Время от времени я навещал сестру и ее косолапого, но не слишком часто, очень уж дух в их берлоге был тяжелый, и вонь стояла нестерпимая. Мымми разъелся уже настолько, что жир проник ему в мозги, и он позабыл заветную молвь — и они с Сальме общались одним лишь урчанием. Последний раз, когда я видел их, они лежали в объятиях друг друга, в берлоге было сумрачно, но я до сих пор помню их грустные глаза, пялившиеся на меня из темноты. Это было печально и страшно, и больше я к Сальме и косолапому не ходил. Не знаю, живы ли они еще, но склонен думать, что Мымми задохнулся от своего жира, а Сальме потихоньку угасла рядом с его бездыханной тушей. Во всяком случае, Мымми был последний медведь, кто знал заветную молвь, то зверье, что попадается мне сейчас, исполняют, правда, мои приказания, удивленно урча, но ответить не умеют. Они стали обычными дикими животными. Всё вырождается.
Спустя несколько дней после того, как я нашел Лягву Полярную, я отправился проведать Пирре и Ряэк. Я заметил на верхних ветвях старые отощавшие фигуры зверолюдей, окликнул их, но они не отозвались, и я понял, что они умерли или слишком устали и обессилели, чтобы открыть рот, что в сущности одно и то же. В конце концов, они и так продержались долго; их мир, их история давно уже закончились. Там, на своих вершинах они и остались, на всю зиму, словно два белых мохнатых сугробика. Весной дерево покрылось листвой, и я больше не видел их, а когда опять наступила зима, ветви снова оголились, словно и не было никогда на свете никаких зверолюдей.
Так я и остался один на один с Лягвой Полярной. Вот уже сорок лет как я ее страж и здорово постарел. В последнее время выбираюсь из пещеры все реже. Я много сплю и вижу сны. Чаще всего мне снится детство, я сижу в подполе дяди Вотеле, и дядя обучает меня заветным змеиным заклятьям. Потом он вдруг бледнеет, падает и умирает, но я не пугаюсь, напротив, пристраиваюсь у него под боком, и мне так хорошо и приятно. Меня не раздражает смрад тления, что исходит от дяди, он не мешает мне. Напротив, кажется таким знакомым и надежным. Тут я просыпаюсь и обнаруживаю себя подле Лягвы Полярной, но смрад все еще стоит у меня в носу. Я знаю, что это не запах Лягвы, потому что она вечна, это мой собственный запах, старческий запах.
Я произношу несколько заветных заклятий, тех самых, которым когда-то обучил меня дядя Вотеле, и эти заклятья освежают воздух. Все остальное во мне может сгнить, но заветные заклятья всегда остаются свежими. Заветные змеиные заклятья и безмятежно дремлющая Лягва Полярная.
Да и я не беспокоюсь ни о чем, я тоже могу совершенно спокойно закрыть глаза. Никто не нарушит моего сна. Мы можем мирно почивать — Лягва Полярная и последний старик, кто знает заветные змеиные заклятья.