— И что именно ты слышал? — спросила Ливия.
— Наверное, будет лучше, если ты сначала сама расскажешь мне то, что знаешь о нем.
— Я знаю совсем немного.
— Или тебе так кажется.
— Я… я думаю, Аврелий — тот самый молодой офицер, который так героически защищал Аквелию, когда этот город целых девять месяцев держался перед натиском варварских орд Аттилы. Я думаю, это именно он помог мне и моей матери бежать, уступив собственное место в лодке, — в ту ночь, когда город все-таки пал из-за предательства.
— Но уверена ли ты в этом?
— Я это чувствую. Я знаю, что не ошибаюсь.
Амброзин всмотрелся в лицо Ливии, едва видимое в темноте.
— На самом деле ты ему солгала… разве не так? Тебе нужен был некий человек, способный совершить невозможное, и ты решила, что можешь навязать Аврелию свои воспоминания о некоем герое, о человеке, которого, возможно, давно уже нет на свете.
— Нет! — возразила Ливия. — Ну, поначалу… может быть, отчасти. Но потом… Чем дольше я наблюдала за ним, и видела, как он снова и снова рискует жизнью ради других, тем меньше у меня оставалось сомнений. Он — тот самый герой из Аквелии, да даже если и нет, для меня это не имеет значения.
— А он все это отрицает. И это несогласие стоит между вами, как некий призрак, и заставляет вас сторониться друг друга. Послушай меня, девочка; никакие воспоминания не смогут укорениться в его уме, если под ними нет оснований. Ты не можешь построить дом на воде.
— Говоришь, нет? Но я видела такие дома.
— Ну да, твой город в лагуне. Но это же совсем другое дело; мы сейчас говорим о человеческой душе, о раненной, больной памяти мужчины, о его чувствах. А если тебе этого недостаточно, добавлю: из его прошлого выплыла некая другая правда, и она грозит сокрушить и раздавить Аврелия.
— О чем ты говоришь? Объясни, умоляю!
— Не могу. Не имею права.
— Да, понимаю, — уступила девушка. — Но неужели я ничего не могу для него сделать?
Амброзин вздохнул.
— Правда, подлинная правда, и только она, должна быть извлечена из его памяти, где она так долго лежала захороненной. Возможно, я знаю способ добиться этого, но он ужасен, ужасен… Аврелий может его и не выдержать.
— Где он может быть сейчас, Амброзин? — тихо спросила девушка.
И увидела, как старый наставник императора застыл и напрягся от ее вопроса. Его глаза затуманились, все его существо, казалось, отдалось некоему внутреннему усилию…
— Возможно… в опасности, — произнес Амброзин чужим, металлическим голосом.
Ливия придвинулась чуть ближе и в изумлении уставилась на старика. И вдруг поняла, что он не здесь, он где-то далеко: его ум, а возможно, и душа, блуждали по каким-то мистическим тропам, исследуя далекие места, заснеженные склоны… неслись между горами вместе с ветром, свистящим над еловыми лесами и ледяными пиками… рассматривая поверхность замерзших озер, — безмолвно и невидимо, как ночная птица, высматривающая свою жертву.
Ливия промолчала и села чуть в стороне, погрузившись в собственные мысли; она прислушивалась к мягкому плеску волн, ударявшихся о понтон. Холодный северный ветер разметал облака, обнажив на мгновение лунный диск. Лицо Амброзина, освещенное бледными лучами, выглядело как восковая маска. Даже глаза у него были белыми, пустыми, немигающими, как у мраморного изваяния. А рот при этом был открыт, как будто старик кричал, — но ни единого звука не вырывалось наружу, и даже пар дыхания не поднимался от его губ. Словно Амброзин вообще не дышал.
Резкий крик птицы, словно бы попавшейся в чьи-то когти, разорвал глубокую тишину леса, и Аврелий мгновенно проснулся и широко открыл глаза, напряженно всматриваясь в темноту. Потом осторожно потряс Ромула, свернувшегося рядом с ним:
— Нам надо уходить. Вульфила где-то рядом.
Ромул испуганно огляделся по сторонам, но все вокруг казалось недвижным и спокойным, и луна, выглянувшая из-за облаков, висела над вершинами елей…
— Быстрей! — настаивал Аврелий. — Нам нельзя терять время!
Он быстро надел на коня мундштук, и, взявшись за уздечку, повел Юбу по тропе через лес — как можно быстрее. Ромул почти бежал рядом с ним.
— Что ты там увидел? — шепотом спросил мальчик.
— Ничего. Меня разбудил крик, крик тревоги. У меня инстинкт, я просто ощущаю опасность после стольких лет войны. Бежим, Ромул, мы должны прибавить хода. Как можно скорее…
Они вышли из леса и очутились на открытом пространстве, покрытом сплошным одеялом снега. Луна продолжала лить на землю мягкий свет, и Аврелий рассмотрел след колес, пересекавших луговину и уводивших вниз, в долину.
— Сюда, — показал он. — Если тут проехала телега, значит, под снегом крепкая почва. Мы можем, наконец, сесть в седло. Ну, поскорее, запрыгивай!
— Но Аврелий, там же никого…
Аврелий даже не дослушал. Он схватил мальчика под руку и поднял его в седло, и сам сел за ним. Легионер легко коснулся пятками боков коня, и Юба тут же пустился в галоп по следу телеги, через снежный луг. Вдали виднелись темные очертания деревенских домов, и Аврелий заставил коня еще прибавить ход. Когда они приблизились к первому домику, их встретил отчаянный собачий хор, так что Аврелий сразу повернул в сторону, — не вниз ко дну долины, а к небольшому холмику, с которого можно было увидеть все речное русло. Осмотревшись, легионер облегченно вздохнул и позволил Юбе дальше шагать не спеша, чтобы и конь тоже мог перевести дыхание. Неутомимое животное, выдыхая клубы пара, нетерпеливо фыркало, как будто само хотело скакать во весь опор. Возможно, конь тоже ощутил приближение опасности…
Вульфила со своими варварами выехал из леса и сразу же увидел следы на девственном снежном покрове: следы лошади и следы телеги, уходящие вниз по склону.
Один из солдат спрыгнул на землю и внимательно всмотрелся в отпечатки конских копыт.
— На заднем левом копыте только три гвоздя, а передние отпечатки глубже задних. Значит, лошадь несет какой-то груз между седлом и шеей. Это они.
— Наконец-то! — воскликнул Вульфила — Ну, теперь мы их возьмем; им не уйти!
Он взмахнул рукой, приказывая всем следовать за ним, и галопом помчался вниз по склону. С ним было больше семидесяти солдат, и они подняли в воздух целые облака снега, засверкавшего в лунном свете. Жители деревни, уже разбуженные собаками, в страхе и изумлении наблюдали за отрядом, промчавшимся мимо их домов — и тут же растаявшим вдали; каждый из крестьян счел своим долгом перекреститься. Ведь никто, кроме проклятых душ, удравших из ада, не мог носиться вот так по ночам, — а эти явно искали для себя какую-то жертву, чтобы и ее ввергнуть в геенну огненную. Крестьяне поспешили захлопнуть и запереть ставни на окнах, а сами прижались ушами к дверям, дрожа от страха, — пока, наконец, стук копыт не заглох вдали, а лай и вой их верных псов не перешел в жалобное поскуливание.
Холодный свет зимнего рассвета начал уже просачиваться сквозь тонкий слой облаков и вскоре разбудил людей, спавших под своими одеялами. Ливия тоже поднялась, осторожно прикоснувшись ладонями ко лбу и вискам. Девушке казалось, что ей все это приснилось, что Амброзин и не думал разговаривать с ней ночью. Вон же он лежит, рядом со всеми, спит, растянувшись на овечьих шкурах. Деметр стоял последнюю стражу; он, похоже, внимательно осматривал укрытые снегом ближайшие холмы. Амброзин предлагал двинуться на север на лодке, так что им следует быть готовыми к отъезду… лодочник собирался взять их на буксир.
Лодочник оказался человеком лет пятидесяти, коренастым и крепко сложенным, с пышной шапкой седых волос. Он был одет в войлочную тунику, и еще на нем был кожаный фартук. Разговаривал он отрывисто и решительно.
— Я больше ждать не могу, — заявил он, как только увидел путников. — Люди уже начинают резать свиней, им нужна соль, чтобы сохранить мясо. Но есть и другая причина для скорого отправления, и поважнее первой. Чем холоднее становится, тем больше я рискую застрять во льду, мне ведь нужно на север. Река может встать, а я вовсе не хочу, чтобы мою лодку раздавило в щепки льдинами.
— Ты ведь говорил, мы можем подождать до сегодняшнего вечера. Несколько часов вряд ли так уж ухудшат дело! — возразил Амброзин.
Ливия заметила, что голос старого наставника звучит слабо, как будто Амброзин смертельно устал. Да и лицо его было залито пепельной бледностью, и морщины на лбу стали глубже… словно он не спал всю ночь.
— Извини, — настаивал лодочник, — но погода меняется, ты и сам видишь. Туман опускается, по реке плыть будет опасно. Это же не моя вина, что погода становится хуже!
Амброзин продолжал упрашивать:
— Мы тебе оставим свои понтоны, это увеличит твою прибыль. Я готов и денег тебе предложить больше; уступи нашей просьбе, если можешь. Друзья, которых мы ожидаем, очень скоро прибудут, уверяю тебя.
Но лодочник стоял на своем.
— Я должен поднять якорь. Тут и говорить больше не о чем.
К ним подошел Ватрен.
— Боюсь, есть еще о чем поговорить, старик. Послушай: или ты добром сделаешь то, о чем тебя просят, или нам придется поискать другой способ убедить тебя. Мы все вооружены, и ты поднимешь якорь тогда, когда мы тебе скажем. Понял?
Лодочник злобно фыркнул и ушел на корму, чтобы посовещаться со своей командой.
— Тебе не следовало разговаривать с ним так, — сказал Амброзин. — Всегда разумнее вести торг без ссоры. Убеждение предпочтительнее угроз.
— Вполне может быть, — кивнул Ватрен. — Но пока что мы стоим на якоре, так что мои убеждения, похоже, оказались убедительнее твоих…
Он еще не успел договорить, как Ливия закричала:
— Вон они!
Аврелий и Ромул сказали вниз по склону… а следом за ними неся отряд варваров. Во главе отряда мчался сам Вульфила, размахивая мечом и пронзительно визжа. Лодочнику хватило одного взгляда на эту картину, чтобы мигом вообразить все возможные последствия: его драгоценное судно превращается в поле боя, а то и похуже того: его просто разносят в щепки или поджигают вон те вопящие демоны… Должно быть, те, что сейчас стоят рядом, сбежали откуда-то, наверное, они преступники… И он заорал во все горло: