– Это я уже понял.
– Конечно. Твои дарования обретают все большую силу, и ты становишься выше грязных дел этого мира.
– Я спросил, кто ты?
– Меня зовут Пендаррик.
Галеад вздрогнул, словно это имя отозвалось эхом внутри него, в каких-то дальних закоулках памяти.
– Я как будто знаю тебя.
– Нет, хотя я пользуюсь и другими именами. Но мы идем одними тропами, ты и я. Ты сейчас там, где некогда стоял и я, и все мои деяния казались такими же весомыми, как утренний туман. И такими же незыблемыми.
– И какое решение ты принял?
– Никакого. Последовал велению сердца и обрел душевный покой.
Галеад улыбнулся.
– Где, в каком краю здесь могу я найти душевный мир? А если я попытаюсь, не будет ли это верхом себялюбия? Моим друзьям угрожает вторжение страшного врага, и мое место рядом с ними.
– Душевный мир не пребывает в каком-то царстве, городе, селении или даже в убогой хижине, – сказал Пендаррик. – Впрочем, ты сам это знаешь. Что ты сделаешь?
– Найду способ вернуться в Британию. Выступлю против силы Вотана.
– Обретешь ли ты удовлетворение, уничтожив его?
Галеад взвесил этот вопрос.
– Нет, – сказал он наконец. – Однако злу надо противостоять.
– Мечом?
Галеад с отвращением посмотрел на меч у своих ног.
– А есть другой способ?
– Если есть, ты его найдешь. За свою долгую жизнь я открыл одну чудесную истину: те, кто ищет с чистым сердцем, обычно обретают то, что ищут.
– Мне очень помогло бы, если бы я узнал, чего ищу!
– Ты говорил о противостоянии злу, а это, в сущности, вопрос равновесия. Однако чаши весов не просто ходят вверх и вниз. Большое количество зла не обязательно требует для уравновешивания такого же количества добра.
– Но как же так? – спросил Галеад.
– Разъяренный медведь остается смертельно опасным и когда в него вонзится десяток стрел… но чуточку яда на одном наконечнике – и он упадет мертвым.
Порой словно бы бессмысленное маленькое происшествие дает толчок событиям, которые завершаются либо великими страданиями, либо великой радостью.
– Ты хочешь сказать, что есть способ низвергнуть Вотана без помощи меча?
– Я хочу сказать, что все не так просто. Но интересный вопрос для философа, не правда ли? Вотан питается ненавистью и смертью, а ты ищешь противостоять ему мечом и щитом. На войне сражающийся не может не возненавидеть врага. А в таком случае разве ты не даешь Вотану даже больше того, чего желает он?
– А если мы не станем сражаться с ним?
– Тогда он одержит победу и принесет еще больше смерти и отчаяния в ваши края и еще многие другие.
– Твоя загадка слишком уж мудра для меня, Пендаррик. Если мы выступим против него, то проиграем.
Если не выступим, мы проиграем. Твоя философия – философия отчаяния.
– Только если ты не видишь подлинного врага.
– Есть ли что-либо хуже Вотана?
– Всегда есть, Галеад.
– Ты говоришь, как мудрец. И я чувствую, в тебе есть сила. Ты обратишь ее против Вотана?
– Это я сейчас и делаю. Иначе зачем бы мне быть здесь?
– Ты дашь мне оружие против него?
– Нет.
– Так для чего же ты явился сюда?
– Да, правда, для чего? – ответил Пендаррик.
Его образ растаял, и Галеад вновь остался один. Воробышки все еще деловито клевали возле меча, и рыцарь повернулся, чтобы лучше их видеть. Но при этом движении они испуганно упорхнули. Он встал, прицепил меч к поясу, присыпал костер землей и оседлал коня.
До берега оставалось всего восемь миль напрямик через лес, и он надеялся найти там корабль, который отвезет его в Британию. Он поехал по узкой тропе между деревьями, погрузившись в размышления, но слушая птичий щебет и радуясь солнечным лучам, которые кое-где пронизывали густую листву. После встречи с Пендарриком он почувствовал себя спокойнее, хотя скорбь не исчезла.
Ближе к полудню он увидел тележку со сломанным колесом. Рядом стояли две женщины и пожилой мужчина. На телеге громоздились их скромные пожитки – узлы с одеждой, сундучки и колченогое кресло. Мужчина низко ему поклонился, а женщины испуганно прижались друг к другу, увидев, что Галеад спешился.
– Не могу ли я чем-нибудь помочь?
– Если на то будет твоя доброта, – ответил мужчина с улыбкой. Волосы у него были длинными и совсем седыми, хотя в расчесанной надвое бороде проглядывали более темные пряди. Одна женщина была в годах, вторая – юной и миловидной, с каштановыми волосами, отливающими золотом. Под глазом у нее лиловел синяк, рассеченная губа распухла. Галеад встал на колени возле тележки и увидел, что колесо разболталось и сорвалось с чеки.
Он помог разгрузить тележку, а потом приподнял ее, чтобы водворить колесо на место. Обухом топора он вбил чеку в ее гнедо, а затем помог вновь водворить скарб в тележку.
– Не знаю, как тебя благодарить, – сказал мужчина. – Не разделишь ли ты с нами полуденную трапезу?
Галеад кивнул и сел на траву, пока молодая женщина разводила костер. Старшая доставала из узлов котелок и миски.
– Нам нечем тебя угостить, – сказал старик, садясь рядом с Галеадом. – Только овсянка, но подсоленная.
Зато сытная. Да и всякая еда есть благо.
– Мне достаточно. Меня зовут Галеад.
– А я Катерикс. А это моя жена Эла и дочка Пиларас.
– С твоей дочерью, кажется, случилась какая-то беда.
– Да. Удача мне не улыбнулась. Молю Господа, чтобы дальше наш путь был благополучен.
– Откуда у нее эти ушибы на лице?
Катерикс отвел глаза.
– Три дня назад нас ограбили трое разбойников.
Они… накинулись на мою дочку и убили ее мужа Дорена, когда он вступился за нее.
– Сожалею, – неловко сказал Галеад.
Ели они молча. Когда Катерикс произнес краткую благодарственную молитву Господу, Галеад поблагодарил за еду и предложил проводить их до побережья, где у них были друзья. Катерикс с поклоном принял его помощь, и Галеад поехал вперед, а они медленно следовали за ним с тележкой.
Когда сумерки перешли в вечернюю мглу, Галеад на повороте тропы увидел мужчину, привалившегося спиной к дереву. Он подъехал к нему и соскочил с коня. У сидящего из раны в груди густой струей текла кровь, лицо выглядело землистым, губы и веки посинели от потери крови. Галеад разорвал грязную тунику и постарался, как сумел, остановить кровь. Спустя несколько минут подошел Катерикс. Опустившись на колени рядом с раненым, он взял его за кисть и пощупал пульс.
– Отнесем его к тележке, – сказал он. – У меня там есть холст, чтобы разорвать на повязку, и игла с нитками.
Вместе они полупонесли-полуповолокли раненого к полянке у серебристого ручейка. Женщины помогли промыть рану, а Катерикс умело сшил ее рваные края. Потом они завернули раненого в согретые у костра одеяла.
– Он выживет? – спросил Галеад.
Катерикс пожал плечами.
– Все в руце Господней. Он потерял много крови.
Ночью Галеад внезапно проснулся и увидел, что молодая женщина, Пиларас, стоит на коленях над раненым.
Лунный свет поблескивал на лезвии ножа в ее руке.
Долгую минуту она оставалась неподвижной, потом занесла нож и прижала острие к горлу спящего. Вдруг ее голова упала на грудь, и Галеад понял, что она плачет.
Пиларас отвела руку, сунула нож в ножны на поясе и вернулась к своему одеялу у тележки.
Галеад перевернулся на другой бок и вновь погрузился в сновидения. Он увидел, как вражеские отряды высаживаются на берегах Британии, увидел, как готы двинулись на ближайшие города, но два видения продолжали преследовать его: голова демона, заполонившая небеса, окруженная клубящимися тучами в блеске молний, и Меч, сияющий, как светоч в полночь.
Тем не менее проснулся он освеженный. Раненый продолжал спать, но его лицо уже не отливало свинцом.
Галеад умылся у ручья, а потом подошел к Катериксу, который сидел рядом со спящим.
– Я должен расстаться с вами, – сказал Галеад. – Мне надо найти корабль, чтобы вернуться на нем домой.
– Да поведет тебя Господь, да возьмет под свой покров на пути твоем.
– И тебя на твоем, Катерикс. Спасти ему жизнь было поистине благородным поступком.
– Вовсе нет. Что мы такое, если не станем помогать ближним в час их нужды?
Галеад встал, направился к своему коню, но внезапно вернулся к Катериксу.
– Вчера ночью твоя дочь прижала нож к его горлу.
Катерикс кивнул:
– Утром она рассказала мне. Я очень ею горжусь.
– Но почему она занесла над ним нож?
– Это он надругался над ней и убил ее мужа.
– А ты перевязал ему рану? Митра сладчайший!
Он заслужил смерть!
– Очень возможно, – ответил Катерикс с улыбкой.
– Ты думаешь, он поблагодарит тебя за свое спасение?
– Поблагодарит или нет, это значения не имеет.
– Но ведь, может быть, ты спас его только для того, чтобы он продолжал убивать ни в чем не повинных людей… и насиловать других женщин.
– Я не отвечаю за его поступки, Галеад. Только за свои. Ни один человек не допустит по своей воле, чтобы те, кого он любит, терпели страдания и боль.
– С этим я не спорю, – сказал Галеад. – Любовь – прекрасное чувство. Но он-то не принадлежит к тем, кого ты любишь.
– Да нет же. Он брат мне.
– Ты его знаешь?
– Нет. Я имею в виду не брата по плоти. Но он – как и ты – мой брат. И я должен ему помочь. Все очень просто.
– Так не поступают с врагами, Катерикс.
Старик посмотрел на раненого разбойника.
– Лучше всего поступить с врагом так, чтобы он стал твоим другом, ведь верно?
Галеад вернулся к коню, сел в седло и дернул поводья. Конь зашагал по дороге. Чуть дальше рядом с ней Пиларас собирала травы и улыбнулась ему, когда он проезжал мимо.
Галеад ударил коня каблуками и поскакал к морю.
Кулейн сидел под звездами шестнадцатой ночи своего пребывания на острове. Каждое утро, просыпаясь, он находил у входа в башню деревянный поднос с едой и питьем. Каждый вечер поднос с пустыми мисками и кувшином кто-то уносил. Часто он замечал неясную фигуру на тропинке внизу, но всегда тут же возвращался в башню, чтобы его ночные посетительницы могли избежать встречи с ним, раз они этого столь явно желали.