— Весьма… — буркнул профессор.
— Что ж, сеньоры? — улыбнулся, как ни в чем не бывало Винченцо. — Вы хотите увидеть бессмертное творение Великого Леонардо? Тогда нас внизу ждет экипаж.
— Подождите! — вскочил со стула профессор. — Мы разве куда–то едем?
— А вы думали, что я притащу картину с собой?
— Но, куда?
— В гостиницу, разумеется. Поторопитесь, сеньоры.
И Перуджио нетерпеливо вышел из кабинета.
Надпись над входом в небольшую гостиницу гласила «Триполи–Италия». Портье за стойкой подозрительно оглядел вошедших с головы до ног, и, узнав в одном из посетителей постояльца гостиницы сеньора Леонарди, натянул на лицо дежурную улыбку.
Перуджио подав своим спутникам знак, следовать за ним стал подниматься по лестнице. Поджи и Джери последовали за ним.
На третьем этаже в мансарде Винченцо отворил дверь, на которой значились цифры «20», и впустил внутрь гостей. Профессор Поджи бросил на него вопросительный взгляд, на что Перуджио неопределенно хмыкнул.
Сняв пальто и небрежно бросив его на софу у стены, куда мигом ранее он жестом предложил присесть гостям, но те отказались, Леонарди–Перуджио наклонился под кровать и вытащил плоский белый деревянный ящик, запертый простым висячим замком. Он отомкнул сундук и открыл его: там были палитры, кисти, старые, испачканные краской тряпки, пустые тюбики из–под олифы и краски, обрызганная известью блуза, чистый, аккуратно упакованный костюм, пара рубашек и старая мандолина. Все это он отбросил в сторону. Затем поднял двойное дно и извлек завернутый в красный бархат плоский предмет, который передал профессору Поджи.
Профессор переглянулся с доном Альфредо и непослушными пальцами стал разворачивать красный бархат. Под ним оказалась упаковочная бумага и холстина. Бросив упаковку прямо на пол, Джованни Поджи бегло глянул на полотно.
— Бог мой! — вскричал он и чуть не уронил картину. — Не может быть! Дон Альфредо! Посмотрите!..
Он поставил картину на стол и отошел на шаг. Альфредо Джери встал рядом. Некоторое время они молча рассматривали «Джоконду», открывая и закрывая рты, подобно рыбам, выброшенным на берег.
— Бог мой! — снова произнес профессор.
— Сеньор профессор, это подлинник? — осипшим голосом наконец–то спросил аукционер, приходя в себя.
— Минутку, — проговорил Поджи, с усилием напуская на себя безразличный вид.
Он подошел к столу, взял портрет в руки, и, медленно вертя, тщательно его осмотрел. Сверху спускается посеревшая от времени трещина, о которой сообщают все каталоги мира. На оборотной стороне полотна — клеймо Лувра с короной, лилиями и инициалами М. Н. (королевские музеи) и инвентарный номер по каталогу 316. Сомнений больше не было — это подлинная «Мона Лиза».
Поставив картину обратно на стол, Поджи обернулся к Джери и утвердительно коротко кивнул.
Аукционер почесал подбородок. Как же теперь быть? Картина подлинная, но ее необходимо выманить из гостиницы и каким–то образом передать в руки полиции вместе с похитителем, который сейчас стоит рядом, сложив руки на груди и притулившись плечом к стене.
— Это она? — спросил Джери, чтобы как–то потянуть время, а сам лихорадочно ища в голове выход из ситуации. К сожалению, они с профессором не обговорили детали, на случай, если «Мона Лиза» окажется работой действительно Великого Леонардо.
— В тех условиях и при тех возможностях, которыми я сейчас пользуюсь, я могу предварительно сказать, что данная картина очень похожа на подлинник. Точнее я смогу ответить на этот вопрос, лишь обследовав ее более досконально в специально подготовленных для исследования условиях и помещении, таких, как у меня в галерее Уффици.
Он вопросительно посмотрел на Перуджио.
— Вы не согласились бы на то, чтобы я смог воспользоваться своим положением и с помощью сравнительных фотографий и других средств осмотрел картину более тщательно.
Леонарди–Перуджио как–то странно улыбнулся и пожал плечами.
— Сеньоры! — сказал он. — Я вам доверяю, ибо ваши имена известны всей Европе. Но как же быть с деньгами, дон Альфредо?
Джери вначале прокашлялся, чтобы иметь возможность ответить спокойным тоном.
— Деньги вы сможете забрать завтра в галерее Уффици. Уверяю вас.
— Хорошо. Я согласен, — кивнул Винченцо, заворачивая картину обратно в красный бархат. — Вы позволите сопроводить вас до галереи?
— Конечно. Разумеется.
Портье за стойкой подозрительно уставился на сверток в руках у Перуджио.
— Сеньор Леонарди! — крикнул он, выскакивая из–за стойки. — Позвольте поинтересоваться: что вы выносите из гостиницы.
— Картину, — спокойно ответил Винченцо. — Мы несем ее в галерею Уффици.
— Позвольте посмотреть, — настойчиво произнес портье, вставая на пути. — Прошу прощения, но если вы вынесете и что–либо сделаете с картиной, принадлежащей отелю, моему начальству это не понравится, и у меня будут неприятности.
— О! Конечно! — воскликнул сеньор Леонарди и распаковал портрет «Моны Лизы».
Портье осмотрел картину, успокоившись и в то же время разочарованно вздохнул:
— Нет. Все в порядке. Эта картина не принадлежит гостинице. Можете идти. И простите за причиненное беспокойство.
Когда они вышли на улицу, Перуджио, сняв шляпу, вскинул руки к пасмурному небу, и, смеясь, воскликнул:
— Люблю Италию.
А в голове Альфредо Джери пронеслась коварная мысль о том, что портье в захудалой итальянской гостинице проявил больше бдительности, чем парижские вахтеры из Лувра, хоть и не распознал пропавший в далекой Франции шедевр руки Великого мастера.
Влетев в свой кабинет в галерее Уффици, и, не раздеваясь, водрузив картину, еще завернутую в красный бархат, на небольшой столик, стоявший в углу, директор галереи крикнул своему помощнику:
— Виторио! Немедленно зайдите ко мне.
Настороженный крайне возбужденным состоянием директора, помощник вбежал в кабинет.
— Виторио, необходимо срочно связаться с Римским музеем античности и произведений искусств. Пусть директор Коррадо Риччи выезжает сюда немедленно. Если он будет сопротивляться и отнекиваться, сообщите ему, что у меня в кабинете находится «Мона Лиза» Леонардо да Винчи.
Виторио кивнул и повернулся к двери.
— Стойте, Виторио! — рявкнул Поджи. — Так же немедленно следует вызвать сюда представителей полиции или жандармерии. Кого из них положено вызывать в таких ситуациях, не знаю, поэтому вызовите и тех, и других.
Помощник снова кивнул и опять собрался покинуть помещение.
— И еще, — снова остановил его директор. — Распорядитесь сделать для нас с сеньором Джери по чашечке горячего шоколада.
Уже стемнело.
Перуджио сидел в рубашке и брюках у большого окна, выходящего прямо на улицу, бездумно глядя на сбегающие по стеклу капли дождя. Капли плюхались в стекло и потихоньку начинали сползать по нему, соединяясь с другими каплями, собираясь в маленькие ручейки, а затем, повинуясь древним обычаям, стекали на раму, при этом переливались тысячами искорок и бликов от желтого света уличного газового фонаря.
«Уже скоро» — подумал Винченцо, вставая.
Он надел жилет, а сверху пиджак, затем повернулся и подошел к кровати. Взяв в руки мандолину, которую купил по дешевке у соседа итальянца в Париже, когда еще жил в прибыльном доме Давида Каишана на Итальянской улице, он провел по струнам. Дребезжащий голос инструмента вытащил из памяти воспоминание об отце. Последний раз он слушал, как отец играл на мандолине на свадьбе у Антонио. Марко, наверное, тоже уже женился, а Сильвия и Конкордия вышли замуж там же в Деменци. Он давно не писал домой и не получал от них писем. Уже который год. Мама, наверное, все так же ворчит и вспоминает при любом случае по поводу и без оного Святую Марию. А маленький Федерико уже давно не маленький, а, скорее всего, красивый юноша.
«Уже скоро» — снова подумал Винченцо и подошел к окну, бережно опустив мандолину обратно на мягкое покрывало кровати.
За окном послышался стук копыт. В свете фонаря Перуджио разглядел черную повозку, из которой выскочили полицейские и направились в гостиницу.
«Вот и все» — пронеслось в голове. Он подошел к вешалке, и, сняв давно подсохшее пальто, надел его и шляпу.
На лестнице загромыхали шаги, а затем в дверь постучали.
— Входите, — крикнул он, и добавил уже тише. — Открыто…
Глава восьмая. «Да здравствует Италия!»
— Имя, фамилия, дата и место рождения, — просипел полицейский чиновник, попыхивая трубкой.
Винченцо уже сфотографировали анфас и в профиль для протокола, сняли отпечатки пальцев, измерили его рост, обхват груди и зачем–то размеры головы. Все данные чиновник в пенсне педантично заносил в бланк протокола. Перуджио, ни сколько не сопротивляясь, тщательно выполнял все указания чиновника и экспертов–криминалистов, круживших вокруг него, словно пчелы вокруг улья. Чиновник не скрывал своего злорадства и радости, что им удалось поймать человека, совершившего похищение века. Он даже и не вспоминал о профессоре Поджи и аукционере Джери, которые являлись действительными авторами поимки преступника. Всю славу он, конечно же, приписывал себе лично и отделению карабинеров, доставивших Перуджио в участок.
— Эй! — проворчал он, выпуская облако далеко не ароматного дыма из трубки. — Я тебя спрашиваю. Имя, фамилия, дата и место рождения.
— Винченцо Перуджио. Одна тысяча восемьсот восемьдесят первый год рождения. Полных тридцать два года. Место рождения — деревня Деменци, провинция Комо, Ломбардия.
— Вот и молодец, — пробурчал чиновник, поправляя пенсне и делая записи в протоколе. — Вид деятельности, вероисповедание, место проживания. И не тяни кота за хвост. Отвечай побыстрей. Знаешь, сколько вас таких у меня?
Винченцо подмывало сказать, что «таких», как он, у чиновника больше нет, но он отвечал лишь по существу заданного вопроса.