и даря свет страждущим.
Каждый из этих людей не нормален для большинства, пассивно ожидающего благодати с небес, ибо он выбивается за рамки общепринятой и общепризнанной морали бездействия. Всякий, кто не согласен смиренно плыть по течению, является бунтарем и он непременно опасен для общества, ибо всякий «нормальный» человек знает, что все должно идти своим чередом, как записано в священных писаниях, уголовных кодексах, конституциях и королевских указах. Для них это догма и посягать на нее, значит, быть ненормальным.
«Ненормальные» же, напротив, возвели идею о том, что под лежачего грузчика шампанское не течет, в аксиому и не хотят останавливаться, повсеместно внедряя прогресс, порой даже насильственно.
Кто–то скажет, что «нормальное» большинство право — миру нужна стабильность. А кто–то поспорит с этим, восхваляя стремление к совершенству. Кто знает, чья правда? Кто знает, в чем правда?
Адвокат перевел дух и протер вспотевшую лысину белым платком, которым вертел все время заседания.
— Признаюсь, — продолжил он, вздыхая. — Я тоже отношусь к числу «нормальных» и тоже мечтаю о стабильности мира и обязательном соблюдении всех законов, как человеческих, так и Божьих. Мой же подзащитный относится к другой категории людей, для которых прогресс и стремление к победе любой ценой и любыми средствами, является важнейшим жизненным принципом. И его, несомненно, можно, не сомневаясь, поставить в один ряд с «ненормальными».
Увы! В своем порыве и, возможно, благих намерениях, в желании вернуть на историческую, так сказать, родину, что, замечу, весьма спорно, произведение искусства, Перуджио преступил закон Франции. Таким же образом многие реваншисты пытаются пересмотреть границы государств, утверждая, что какие–то территории принадлежат им по праву наследия от тех народов, которые когда–то проживали в этих местах. Но разве кровопролитная война с тысячами невинных жертв может быть оправдана подобным требованием? Я согласен, что приведенная мною данная параллель не очень сочетается с сутью сегодняшнего судебного разбирательства. Однако, настаиваю на том, что люди, способные совершать даже альтруистические поступки, игнорируя общественную мораль и законы — НЕНОРМАЛЬНЫ.
А, следовательно, я должен был обратиться к вам, Ваша Честь, с прошением, направить моего подзащитного на психиатрическое обследование.
Зал взорвался негодованием. Шум поднялся такой, что сквозь его заслон еле пробился грохот молотка судьи.
После того, как шум утих, судья укоризненно посмотрел на Доминико Мальфатти.
— Я правильно вас понимаю, метр Мальфатти? Вы хотите провести психиатрическую экспертизу подсудимого. Так?
— Совершенно верно, Ваша честь. Только не хочу, а провел. К сожалению, шум в зале не дал мне договорить. Как я говорил до того, как меня прервали, я должен был обратиться к вам, Ваша Честь, с прошением, направить моего подзащитного на психиатрическое обследование. Но, увы, времени на подачу прошения уже не оставалось, так как рассмотрение его, принятие к сведению и направление к исполнению так же должно процессуально занять несколько дней. И наша адвокатская контора «Карли и сыновья» приняла решение провести экспертизу заблаговременно с привлечением к этому мероприятию светило от судебно–медицинской психиатрии мировой величины сеньора профессора Томазо Амальди.
— Я протестую! — вскричал прокурор, вскакивая с места.
— Протестуете? — удивился адвокат. — Ответьте, уважаемый господин прокурор, всего лишь на один вопрос — вы лично себя относите к «нормальным»?
В зале раздался дружный смех. Красный от возмущения прокурор затряс поднятым указательным пальцем:
— Я выражаю свой протест не по этому поводу. Я протестую, что эта, с позволения сказать, экспертиза была проведена без того, чтобы проинформировать нас. Не слишком ли вы итальянцы пытаетесь перескочить через французские законы?
— Осторожно, месье прокурор! Еще немного и я вынужден буду вас уличить в том же национализме, что присущ подсудимому, а за одно и обвинить вас в ущемлении международных прав, как моих и Винченцо Перуджио личных, так суверенного государства Королевство Италия.
Судья снова стукнул своим молотком, упреждая назревающий беспорядок в зале заседаний.
— Протест отклоняется. Господа! Я вынужден сделать вам обоим замечание. Ведите себя сдержаннее. Метр Мальфатти, давайте сюда результаты экспертизы. И, опережая реплику прокурора, заявляю, что уже встречался с более чем компетентной деятельностью профессора Томазо Амальди в области судебно–медицинской психиатрии. Все экспертные мнения и заключения этого ученого имеют очень высокую оценку в научных и криминалистических кругах. Так что, не верить ему, я не вижу причин.
Сеньор Мальфатти передал судье бумаги, которые тот бегло просмотрел, задержавшись лишь в конце.
— Что ж, — произнес судья, отложив заключение. — В заключении судебно–медицинской экспертизы сказано, что профессор Томазо Амальди признает Винченцо Перуджио неопасным легкопомешанным фетишистом, вполне отвечающим за свои поступки, что соответствует словам в защитной речи метра Мальфатти. Внимательно ознакомившись с материалами дела, выслушав обе стороны и получив заключение эксперта, а так же приняв во внимание чистосердечное признание подсудимого и его, надеюсь, искреннее раскаяние в совершенном преступлении, суд вынес решение о лишении свободы Винченцо Перуджио тридцати трех полных лет, уроженца деревни Деменци провинция Комо в Ломбардии Королевства Италии на минимально положенный законодательством Франции за подобное преступление срок — один год и шесть месяцев с учетом нахождения его под стражей с момента прибытия в Париж. Место отбывания наказания — тюрьма Санте. Приговор окончательный и пересмотру не подлежит. Да хранит нас всех Бог!
Удар молотка возвестил об окончании его речи и начале отбывания наказания Винченцо Перуджио.
— Спасибо, Ваша честь, — адвокат поклонился.
— Благодарите не меня, а Францию с ее гуманными законами, — ответил судья и быстро покинул зал заседаний.
Доминико Мальфатти быстро взглянул на карманные часы и, обернувшись к своему подзащитному, произнес:
— Мой дорогой! Процесс занял всего пятьдесят пять минут. Это мой рекорд. Вы принесли мне дополнительную славу. Спасибо, сеньор Перуджио. Надеюсь когда–нибудь с вами встретиться и, не дай Бог, в зале суда. Прощайте.
Спустя четырнадцать дней сербский студент Гаврила Принцип в Сараево выстрелит в эрцгерцога Австро–Венгрии, и с началом Первой Мировой Войны все забудут и о похищении «Джоконды», и о Винченцо Перуджио, и об этом процессе. Мир потрясут гораздо более насущные проблемы.
Глава девятая. Свобода
Окошечко на двери в камеру приоткрылось, и охранник крикнул:
— Эй, Перуджино!
— Я Перуджио, — привычно огрызнулся Винченцо. — Неужели так сложно запомнить?
— Да мне без разницы, — ответил охранник. — Давай с вещами на выход.
— С вещами? — переспросил Винченцо. — Это с какими? У меня ничего нет.
— Вот и хорошо. Легче будет путь в твою дорогую Италию.
— Куда? — удивился Перуджио.
— Куда–куда… — захохотал охранник. — В Италию. Твой срок закончился. Тебя отпускают.
Сокамерники повскакивали с мест и стали наперебой поздравлять Винченцо, дружески похлопывая его по плечам, а тот ошалело глядел на них и на серые стены камеры, в которой провел один год и пятнадцать дней.
«Вот и все!» — пронеслось в голове словно молния. — «Свободен!»
Он подхватил с вешалки свой изрядно помятый пиджак, в котором его задержали еще во Флоренции (темно–серое пальто и шляпа пропали во время этапирования Перуджио из Италии во Францию) и шагнул на выход.
Охранник о чем–то бесконечно говорил по дороге, размахивая руками и гремя связкой ключей, но Винченцо его не слушал, да почти и не слышал. Мысленно он был уже в далекой, но родной Деменци, и обнимал сестер, братьев, отца, мать и, конечно же, Франческу. А рассказ вертухая о двух его маленьких дочках, которых он любит больше всего на свете, бывший заключённый тюрьмы Санте пропускал мимо ушей.
Наконец, открыв калитку в тюремных воротах, охранник протянул Винченцо руку и произнес:
— Не обижайся на нас, если что–то было не так. Вообще ты был очень хорошим заключенным. Не буянил, не дрался, лишнего не требовал. Все бы такими были. Не обижайся на нас. Особенно на меня. И если встретишь меня на улице в Париже… Ну, в общем, удачи тебе.
— Прощай, Мишель, — улыбнувшись, произнес Перуджио.
— Я не Мишель, — удивленно пробормотал охранник. — Я Жан–Поль.
— Да мне без разницы, — сказал Винченцо и, повернувшись, бодро зашагал в сторону центра Парижа.
Пройдет почти пятьдесят лет и мир снова вспомнит о похищении «Джоконды». В прессе обнародовали сенсационный рассказ главы известной семьи антикваров Дэниэл X. Дьювина, сообщившего факты, которые едва ли согласовывались с неоднократно описанными в газетах выводами процесса над Перуджио. Какой–то незнакомец примерно через десять месяцев после кражи появился в конторе на Бонд–стрит в Лондоне и предложил купить завернутый в шерстяное одеяло портрет. Дьювин опознал в нем подлинную картину, но посетителю заявил, что считает ее изысканной подделкой и она не представляет для него интереса. В ответ на это итальянец настоятельно предостерег: ни с кем об этом деле не говорить, в противном случае он станет жертвой каморры, террористической организации, близкой к мафии. Ко времени кражи «Моны Лизы» этот тайный союз совершил в Лондоне и других крупных английских городах многочисленные преступления. Из страха перед каморрой и возможной местью с ее стороны Дьювин не рискнул тогда заявить в Скотланд Ярд. А по прошествии стольких лет…
Когда восьмого января 1963 года в Вашингтоне состоялась торжественная встреча «Моны Лизы», французский владелец салона художественных произведений искусства Раймон Хеккинг воспользовался этим моментом, чтобы заявить на пресс–конференции, что он владеет «подлинной «Моной Лизой», которую через две недели выставит в своем имении под Ниццей для всеобщего обозрения. Несколько лет назад Хеккинг приобрел этот портрет у мелкого испанского торговца в Южной Франции и сделал попытку убедить мир искусства в подлинности своей находки…