— Можно мне тоже чашечку кофе?
— Сейчас, сейчас, деточка.
Волосы у нее были оранжевые, почти такого же жуткого цвета, что у Сэди после того злополучного похода в парикмахерскую, а губная помада — красная, оставляющая следы на жеваной форменной блузке. Сэди вчера не заметила, до чего неряшлива эта женщина, но вчера она была в таком состоянии, что хорошо хоть что-то заметила.
Она развернулась на табурете и поочередно оглядела все столики. Джентльмена не было. Может, он вошел, посмотрел за столиками, и, не взглянув, кто сидит за стойкой, ушел? Или он вошел, оглядел и столики и стойку, но ее почему-то не заметил. И ушел. А может, с ним что-то случилось. Попал в аварию. Застрял в пробке. Надейся, надейся, Сэди.
Перед ней появилась чашка кофе. Она посмотрела на часы. Восемь пятьдесят. Она открыла путеводитель, полистала. Отпила из чашки. Восемь пятьдесят пять. Развернулась и еще раз оглядела столики, повернулась к стойке и снова уткнулась в путеводитель. Девять ноль-ноль. Женщина слева зажгла сигарету. Она чуть не попросила у нее закурить. Курение — тоже занятие. Стать, что ли, снова заядлой курильщицей, хотя бросила это дело пять лет назад?
Итак, он не пришел. И что? Мир не рухнул. Жизнь продолжается. Не из-за чего расстраиваться. Допив кофе, она еще раз перебрала в памяти вчерашние утренние события, очень подробно, стараясь не упустить ничего. А теперь мысленно сложи их в пакетик, завяжи сверху бантик — и будешь доставать, когда почувствуешь… почувствуешь что? Грусть? А не станет ли тебе от этого еще грустнее? Сама знаешь, что станет, и еще как. Зачем назначал свидание, если не думал приходить? А зачем Пирс жил с ней, хотя не любил?
Перестань ворошить старое, Сэди. И нечего себя жалеть. Для сердца вредно.
— Простите, — обратилась она к официантке, которая в этот момент проносилась мимо. — Можно счет?
— Конечно, милая. С вас… Господи Исусе, совсем из головы вон.
— Извините?
— Вы же вчера были, а я и забыла. И как это я забыла? Посидите здесь, я мигом.
Сэди смотрела, как официантка, шмыгнув за стойку, нагнулась, достала что-то и торопливо засеменила обратно.
— Тот парень… он зашел рано утром, в полвосьмого или около того. Он сказал, что не может с вами встретиться, какие-то у него дела, и просил передать вот это.
Сунув в руку Сэди белый конверт, поглядела виновато:
— Посетителей-то сколько, вот я и забыла.
— Ничего. — Все хорошо. Джентльмен приходил. И оставил записку. Конверт был толстый, и это ее удивило. Там явно было нечто большее, чем просто листок бумаги, — какой-то предмет. Официантка склонилась над ней, не догадалась отойти, а сама Сэди постеснялась ее об этом попросить.
— Часы? Зачем он оставил вам часы?
Сэди смотрела на часы, которые достала из конверта. Это были старые наручные часы с потертым коричневым кожаным ремешком. Действительно, с какой стати он оставил их ей? Она взяла листок бумаги, положила перед собой на стойку и стала читать:
Таинственной незнакомке из автобуса.
Простите, что сегодня утром не получилось встретиться, по какому-то жестокому стечению обстоятельств мне в последнюю минуту назначили деловую встречу именно на сегодняшнее утро. Оставляю в залог свои часы. Они старые, но надежные. Когда встретимся, я их вызволю обратно. Как насчет трех пополудни, сегодня же? За мной кофе.
Если же, но об этом и подумать страшно, вы почему-либо не…
Что не? О чем подумать страшно? Официантка придвинулась ближе, яростно дыша Сэди в затылок.
Те, кто побывал в автокатастрофе, рассказывают, что когда машина выходит из-под контроля, время вдруг замедляется, и все медленно плывет перед отуманенным взором. Секунды кажутся минутами, а машина неумолимо приближается к дереву, и вот удар — последний акт затянувшейся драмы. Так говорят, подумала Сэди. Но это не обязательно правда. В ее случае все произошло так быстро, что она и опомниться не успела: шумное дыхание официантки; ее спонтанная реакция — отшатнуться; неумолимо приближающийся локоть официантки; звон упавшей чашки, бурая лужица кофе на столе. Сколько времени все это заняло? Три секунды? Долю секунды? Ее мозг работал не так быстро и не сумел зарегистрировать все эти события в их последовательности, по крайней мере сразу не сумел.
— Черт! — воскликнула официантка. Выхватила салфетку из стаканчика и начала яростно оттирать ею листок бумаги.
В том месте, где прежде был конец письма, теперь красовалось размытое чернильное пятно — кофейный потоп уничтожил слова.
— «Подумать страшно», — проговорила Сэди, глядя на испорченное письмо. Что там было написано в конце? «Искренне ваш»? «До скорого»? «Извините, что не пришел»? Или «Тысяча извинений»? Что лучше: тысяча извинений или одно? Формально тысяча лучше. А практически — то же самое. Тысячи людей шлют тысячи извинений тысячам людей. «Тысяча извинений» — все равно что «ну и ладно», звучит неискренне.
Днем она его спросит, что там было написано, в конце. Это надо рассматривать как досадный случай, а не как трагедию. Она же прочла самое главное — о том, что свидание переносится. К тому же часы не залило. Со всяким может случиться, могло быть и хуже.
— Прости, детка. — Официантка, казалось, вот-вот заплачет.
— Не стоит извиняться. В самом деле. Ничего ведь страшного не произошло. Только, пожалуйста, не дышите мне больше в затылок.
— За мной кофе, ладно?
— Спасибо.
Сэди хотелось только одного — побыть одной. Она сейчас выпьет предложенную чашку кофе и уйдет. Положив в карман часы и промокший лист бумаги, Сэди улыбнулась.
— Увидимся в три часа.
— Ой, а меня уже не будет. Может, завтра? Заходите вдвоем, позавтракать, а? Надо же, где все случилось — здесь, в этой отстойной дыре. Удивительно. И он оставил вам свои часы. Конечно, лучше бы браслет. А еще лучше цепочку. Что мне муж первым делом подарил? Подписку на «Телеобозрение». Верите или нет, но следующие подарки были еще лучше. В общем, клянусь, если вы завтра придете, я на вас ни капли не пролью. Ох, какая же я нескладная!
— Ничего, не расстраивайтесь. Надеюсь, что придем. — Вот и все, что могла ответить ей Сэди. Официантка так зарделась, что можно было подумать, это у нее свидание с таинственным незнакомцем. — До встречи. Осторожней.
— Вы тоже, детка.
Сэди шагала по лужам под холодным дождем и улыбалась. У нее были его часы. Залог встречи. Они встретятся. Жаль, что он не смог прийти, но он постарался загладить свою вину. И значит, можно еще несколько часов помечтать о новой встрече. Как знать, а вдруг сейчас — самый счастливый момент в ее жизни? Радуйся, Сэди, пока есть возможность. Когда ты по-настоящему с ним увидишься, может, все будет уже не то.
Но я уже люблю его часы, подумала она, доставая их из сумочки и крепко сжимая в ладони. Я обожаю его часы.
— Пока, Джорджина. — Элайза обняла ее. — Вот мой телефон, — она сунула ей в руку визитную карточку, — на случай, если вы когда-нибудь снова забредете в наши края. Извините за вчерашнее. Это была шутка, но, наверное, вам было не очень весело.
— Нет, почему же, мне было весело. — Джорджи вымученно улыбнулась. — Я сама виновата, не надо было вести себя по-идиотски. Вообще-то я не настолько глупа. В любом случае приятно было познакомиться с вами, и я непременно позвоню, если буду в ваших краях.
Морган, Элайза и Джорджи стояли на нижней ступеньке крыльца. Джорджи повернулась к Моргану:
— Кажется, вы говорили, Джордж Гришем живет в лесу, да? Может, это где-то рядом? Давайте в следующий раз я его поищу. Может, мне повезет.
Элайза засмеялась, и Джорджи облегченно вздохнула.
Морган Блейн зевнул.
— Хочешь, подвезу? Или пойдешь пешком? — спросил он сестру.
— Пешком пойду, спасибо.
— Тогда до скорого. — Он поцеловал ее в щеку, быстро обнял и пошел к машине.
Джорджи пошла за ним.
— Счастливо прокатиться! — Элайза помахала им рукой.
Хорошо хоть в снежки поиграли, подумала Джорджи, садясь в машину. Возвращаться с ним, пожалуй, еще хуже, чем с таксистом. Вот уж не думала, что буду скучать по тому маньяку-инопланетяну.
Морган включил зажигание, и они поехали. Пару раз на проселке машину заносило.
— Странно, правда? — спросил он, когда они выехали на шоссе. — Иногда приходится тормозить, даже если очень не хочется.
— М-хм.
Джорджи не хотелось вступать в разговор, с какой стати? За кофе на кухне она была предельно вежлива, наверное, большего от нее и не требовалось. Когда подошла Элайза, стало повеселее, но Джорджи чувствовала себя лишней, потому что они принялись обсуждать родственников. Морган Блейн ее словно не замечал. Теперь она была уверена, что он спал, когда сбросил ее с постели; он явно не подозревал, что она заходила в его комнату. Если бы он не спал, то не удержался бы и отпустил какое-нибудь колкое замечание на этот счет. Неправильный Морган Блейн был не из тех, кто стесняется сказать обидное слово. Он ведь самовлюбленный эгоист.
Не забывай об этом, Джорджи, говорила она себе. Помни эти два слова.
Когда они проезжали маленький живописный городок, она увидела высокое белое здание суда. И представила, как на бракоразводном процессе он стоит и свидетельствует против нее. Просит поручить ему опекунство над детьми. Выдумывает всякие небылицы, чтобы очернить ее.
— У меня есть друг в Англии, — начал он, включая третью скорость. — Пожилой человек, адвокат. Он рассказал мне одну историю, по-моему, это из разряда анекдотов, но он уверяет, что чистая правда. В общем, приезжает он к нам в Техас и садится в самолет, чтобы лететь на Гавайи. Занимает место в самолете и видит рядом женщину, та говорит: «Привет, как дела?» Мой приятель говорит: «Извините, мадам, но меня вовсе не интересует информация, которую вы намерены мне сообщить, равно как и мне вам сказать нечего. У меня нет этой вашей американской привычки заговаривать с первым встречным. Пожалуйста, пока мы летим на Гавайи, будьте любезны помолчать и позвольте мне спокойно почитать книгу». Дама, ясное дело, умолкает, а через десять минут самолет начинает разгоняться, и пилот объявляет по радио: погода хорошая и все такое прочее, а потом желает всем счастливого пути до Аляски. Мой друг, оказывается, сел не в тот самолет. А женщина всю дорогу хохочет. До самой Аляски.