Карл ШенгеррПоследний обед
Дни мало-по-малу стали опять длиннее, и лучи солнца делались с каждым днем все жарче. Рыжий Иорг сидел под вечер за обедом... в одиночной камере окружного суда.
Эта жалкая и все же полная значения конура несколько часов тому назад была ареной странного происшествия. Несколько господ в черных одеждах появились здесь и провозгласили громко и торжественно, что правосудие должно совершиться.
— Итак, завтра! Ровно в семь часов утра надо отправляться... все равно, будет ли хорошая погода, или дождь!
Иорг должен быть готов.
Напоследок Иорг потребовал себе жареного карпа и порцию картофельного салата с большим количеством лука, так как была пятница. Затем он намеревался спросить себе несколько раков. Почему бы и не проститься с жизнью паре низших мягкотелых животных, раньше чем придет черед его, высокоорганизованного Иорга!
Бог мой! Не такое уж страшное преступление совершил он, собственно. Конечно, он был женат на этой бабе; затем ему захотелось избавиться от нее, потому что другая понравилась ему больше. В городе в таких случаях умеют найти иной выход, но в деревне нравственные устои крепче; здесь браки — худо ли, хорошо ли — расторгаются только смертью. И вот, при таких-то обстоятельствах Иорг в простоте душевной и посодействовал немного. Только и всего.
Бог весть, каким образом суд пришел к убеждению, что „лучший курс лечения“ для Иорга это — „лишение воздуха“.
Защитник нисколько не виноват в этом, безусловно. Он, как говорится, защищал дело Иорга совершенно как свое собственное. Из самых скрытых и потаенных уголков он раздобыл психологические оправдательные моменты и создал из них потрясающую картину ужасной душевной борьбы, пережитой обвиняемым до совершения преступления.
Иорг сидел сначала угрюмый и подавленный; но по мере того как развертывалась речь защитника, он с изумлением подымал голову все выше и выше и, наконец, окинул весь зал гордым взглядом, полным невыразимого презрения. Кто из всех, здесь присутствующих, мог бы похвалиться такой богатой и сложной душевной жизнью?
Но как только защитник кончил, тотчас же за соседним столиком снова поднялся этот поганец. Он уже и раньше обратил на себя внимание Иорга и самым неприятным образом поразил его своей дьявольской усмешкой и покачиванием головы. Иоргу тогда уже показалось странным, что президент не спешит удалить из зала этого явного подстрекателя и нарушителя общественного спокойствия. Теперь он еще раз взялся за обвиняемого — только на четверть часика, как он сказал — и не прошло и десяти минут, как от всего Иорга не осталось ни одной живой нитки. Тогда его голова начала опускаться все ниже и ниже; и, наконец, он почувствовал к самому себе такое отвращение, что плюнул с негодованием и пробормотал:
— Фу, черт! Повесьте его! Негодяй вполне заслужил веревку!
Итак, завтра ровно в семь часов утра.
Тут к Иоргу пришел с визитом палач и... конечно, застал его дома.
Торг сидел как-раз за своим последним обедом и с свирепым удовольствием приканчивал карпа. Палач хотел завязать с ним разговор, но Иорг не пошел на это.
— Оставьте меня в покое! — закричал он. — Вы для меня ничто!
Палач, вероятно, сумел бы кое-что возразить на это замечание — и достаточно убедительно; но не всегда есть охота, не правда ли, цепляться за каждый пустяк. Итак, палач молчал и смущенно играл пальцами.
Вдруг преступник сильно закашлялся и начал давиться.
Палач с беспокойством вскочил с своего места.
— Что с вами, сударь? Говорите же! Уж не подавились ли вы рыбьей костью? В самом деле? Ради всего святого!
Он хлопал задыхавшегося Иорга по спине и наделял его своими советами.
— Суньте палец в глотку! Может быть рыбья кость выйдет тогда обратно. Проглотите кусок хлеба, быть может, это протолкнет ее вниз.
В то же время палач причитывал на все голоса:
— Вот так сюрприз! Но Господи ты Боже мой! Придет же в голову есть карпов в такой день! Да вы с ума сошли!
Вскоре появился тюремный врач.
— Подавился рыбьей костью? Что? Отлично!
Затем он сдвинул манжеты несколько назад и ощупал глотку, проводя пальцем налево и направо, вверх и вниз.
— Ну, где же это она, негодная кость?
При помощи зеркал он обнаружил ее, наконец, в складке слизистой оболочки, недалеко от начала гортани.
— Отлично! Теперь давайте сюда инструмент для извлечения костей.
Инструмент представлял из себя палочку, на конце которой насажена маленькая губка. При введении инструмента в глотку рыбья кость должна, повидимому, вцепиться в губочку. Изредка так и случается, но чаще маленькая губка сама соскакивает при этих попытках с палочки и располагается возле рыбьей кости. В большинстве случаев губку без особого труда снова достают обратно.
Тем временем в камеру вбежал бледный от волнения начальник тюрьмы.
— Господин доктор! Что я слышу? Преступник подавился рыбьей костью?! Ради Бога, рыбья кость... рыбья кость!..
— Сейчас! Сейчас! Я как-раз ввожу в горло инструмент для извлечения кости.
— Да! Значит...
Наступил момент величайшего напряжения. Наконец, инструмент снова показался на свет Божий.
— Итак, господин доктор! Рыбья кость... где же она, эта рыбья кость?
Врач внимательно осмотрел инструмент, и затем произнес, хладнокровно указывая на шею Иорга:
— Там, внутри!
— Ради всего святого, — простонал начальник тюрьмы: — мое положение... ведь это ужасно... рыбья кость... рыбья кость...
Доктор был невозмутим. Он запускал в горло инструмент и вытаскивал его, вытаскивал и снова запускал.
В это время подоспел и президент. Почтенного старика подняли с кровати. Затем прискакали вице-президент и прокурор. Оба в величайшем возбуждении.
— Прекрасная история! Господин доктор, рыбья кость... рыбья кость... проклятая рыбья кость, — задыхаясь, твердили они.
— Немного терпения, господа! Она застряла в таком месте, куда несколько трудно добраться. Сейчас я еще раз введу инструмент.
— Ну... итак...
Едва успел врач вытащить из горла инструмент, как на него снова набросились со всех сторон.
— Господин доктор, рыбья кость... рыбья кость... где же она, эта проклятая рыбья кость?
Врач исследовал инструмент и с удивительным хладнокровием снова указал на шею Иорга.
— Там, внутри!
Начальник тюрьмы застонал; президент вытер холодный пот со лба; прокурор, высоко подняв брови, пристально смотрел на инструмент. Повидимому, его зоркий глаз открыл в нем что-то неслыханное.
— На этой палочке только что была маленькая губка, — напустился он на доктора. — Куда же девалась вдруг эта губка?
— Тоже там, внутри! — мрачно усмехнулся доктор и вытащил из глотки Иорга, по крайней мере, хоть эту губку. Он в совершенстве знал свой инструмент.
Слизистая оболочка в глотке Иорга начала опухать. Возбуждение росло.
— Здесь нечего долго думать. Нужно позвать специалиста! Скорей! Как можно скорей. Сколько бы это ни стоило!
Специалист явился, притащив с собой огромную сумку с инструментами.
— Господин доцент... мы в отчаянии... рыбья кость... рыбья кость...
Вокруг специалиста сразу создалась атмосфера самоуверенности и доверия.
— Но, милостивые государи! — утешал он во все стороны. — Успокойтесь, не горюйте! Все кончится отлично! Ведь я тут! Я — первый специалист по гортани, горловым болезням и т. д.! Я уже тут!
Из глубины огромной сумки были вытащены инструменты и в порядке разложены на столе. У него были совсем другие зонды, чем у его коллеги, совсем иной конструкции зеркала, и главное — гораздо более усовершенствованный инструмент для извлечения костей. В то же время и приемы его были гораздо тоньше и сложнее. Правда, и он не достал рыбьей кости из набухающей слизистой оболочки, но та смелость, с которой он оставлял ее внутри в течение полутора часа при отчаянных возгласах лиц тюремного ведомства, сама по себе служила уже доказательством высокого искусства, и действовала неотразимо.
Наконец, несносная слизистая оболочка в глотке Иорга окончательно сомкнулась над рыбьей костью и укрыла ее таким образом от всяких наблюдений.
— Холодный компресс! Скорей!
Слизистая оболочка Иорга пухла, дыхание шло с трудом.
На часах пробила полночь, затем — час.
— Компресс со льдом! Скорей! Скорей!
Слизистая оболочка Иорга продолжала пухнуть. Дыхание вырывалось со свистом. На часах пробило два, пробило три.
— Несчастный задыхается! Ему надо дать возможность вздохнуть... во что бы то ни стало! — кричал президент и ерошил себе волосы.
— Надо позвать профессора! — приказал прокурор. — Пусть немедленно привезут его!
Само собой разумеется, профессор явился без инструментов и, как водится у профессоров, упорно держал руки в карманах штанов. Зло улыбаясь, он обратился к врачам со словами св. Петра:
— Вы работали целую ночь и ничего не поймали, — что, дорогие коллеги?
— Простите, господин профессор... — едко начал расторопный специалист, но тот прервал его добродушнейшим просящим тоном:
— Дорогой коллега! Полно, оставьте „профессора“ в стороне! Сделайте мне такое одолжение! Видите ли, я не придаю ни малейшего значение этим условностям!
Затем он обернулся к больному Иоргу.
— Этот человек задыхается! Вы видите, господа коллеги, этот цианоз... эти усиленные вдыхательные движения...
— Что вы видите, то и я вижу, господин профессор! — возразил специалист, задетый его поучающим тоном. — Я вообще вижу все, что нужно и еще гораздо больше того.
— Полно, оставьте „профессора“ в стороне, — снова попросил тот добродушнейшим тоном и затем продолжал объяснять.
— Здесь думать нечего, господа коллеги... oedema glottidis... Надо немедленно приступить к сечению дыхательного горла, понимаете...
Специалист улыбался, но на лице у него отразилось явное бешенство.
— Конечно, понимаю! Конечно! Конечно! Здесь случайно даже приготовлены уже мои инструменты для операции! Очень вам благодарен за ваши наставления! Мы находимся здесь не у вас в клинике!