Этот тон, в свою очередь, возмутил теперь профессора.
— Господин специалист, — резко повысил он голос: — я думаю, вы можете все-таки выслушать слово от профессора, который...
Но тут специалист и тюремный врач в один голос прервали профессора добродушнейшим тоном:
— Полно, оставьте „профессора“ в стороне! Сделайте нам такое одолжение... Видите ли, мы не придаем ни малейшего значения таким условностям!
Задыхающегося Иорга быстро приготовили к операции. Специалист попал в свою сферу. Его волоса топорщились от важности. В один момент он сбросил с себя сюртук и засучил рукава рубашки. Во время операции он проявил ни с чем несравнимую ловкость и быстроту. И при этом он успевал еще время от времени в высшей степени нежно и элегантно отодвигать локтем в сторону профессора.
— Если бы господин профессор немного посторонился... так, благодарю вас. Теперь достаточно!
Момент, другой, у Иорга было сделано сечение дыхательного горла, и через момент еще ему безупречно ловко была вставлена в разрез трубочка. Воздух со свистом ворвался в легкие. Теперь слизистая оболочка в гортани могла вздуваться, сколько ей было угодно; Иорг свободно дышал через трубочку. Цианоз быстро исчез.
— Слава Богу! Человеку дан воздух, он дышит! — ликовал президент.
Начальник тюрьмы плакал от радости. По всем лестницам и коридорам разнеслась радостная весть.
— Он дышит! Он дышит!
Даже вечно раздраженный прокурор выглядел теперь снисходительнее и, растроганный, опустил на минуту вниз свои высокоподнятые брови.
Изо дня в день делались запросы о состоянии здоровья Иорга. Высокопоставленные лица судебного ведомства одно за другим подъезжали к тюрьме.
— Как его здоровье? Что он делает? Не лихорадит ли? Хорошо ли провел ночь? Каков аппетит?
Врач едва успевал отвечать на все обращенные к нему вопросы. Никогда еще, с тех пор как стоит мир, не справлялись так настойчиво о здоровье человека такого низкого происхождения. Да, если раз высокопоставленные господа проникнутся человеколюбивыми чувствами, то они уже всегда переусердствуют в этом направлении.
— Господин доктор, как идет выздоровление? — спрашивал президент.
Прокурор, высоко подняв брови, в свою очередь спрашивал с инквизиторским видом:
— Скажите мне, господин свидетель... Я хотел сказать — господин доктор, сколько времени пройдет, пока наш пациент окончательно оправится?
Вице-президент — повидимому человек, что называется, очень „тонкий“ — внушал врачу:
— Господин доктор, позаботьтесь же о том, чтобы пациент получше питался... разумеется, должен быть первоклассный уход... питательные бульоны... хорошее вино... чтобы как можно скорее опять поставить его на ноги! Сколько бы это ни стоило!
Одна из сиделок Иорга, обыкновенно присутствовавшая при наложении повязки, допустила один раз при этом маленький недосмотр в исполнении правил антисептики; ей тотчас же отказали от места. Напрасны были ее мольбы и просьбы.
— Оставьте, сударыня! Никакие просьбы не помогут там, где дело касается человеческой жизни! Подумайте только, если-б по вашей небрежности рана на шее у Иорга начала гноиться, и если-б человек умер от этого!.. Возмутительно... Страшно даже подумать! Ступайте, сударыня, ступайте!.. Вы уволены!
Когда через несколько дней маленькая рана на шее зажила, то приступили даже к массированию рубца.
И когда Иорг, вследствие тщательного ухода за ним днем и ночью, почувствовал себя, наконец, таким здоровым и крепким, как никогда еще во всю свою жизнь, тогда, ровно в семь часов утра, его пригласили на маленькую прогулку.
Недалеко, — сказали ему.
Всего несколько шагов по коридору, от четырех до шести ступенек вниз и затем — через небольшую дверь — на маленький треугольный двор... с виселицей.
Там торжественно ожидали уже Иорга. На месте казни находились все те, которые совсем недавно так искренно приходили в отчаяние по поводу стеснения его дыхательных путей. Был также и президент. Торжественно он подвел к преступнику господина, одетого во все черное. Это был тот самый господин, которого Иорг недружелюбно оттолкнул от себя во время его посещения, бросив ему глупую фразу: „Вы для меня ничто!“
Тогда, когда рыбья косточка торчала в горле у Иорга, президент с отчаянием восклицал:
— Несчастный задыхается, ему надо дать возможность вздохнуть, во что бы то ни стало!
Теперь же он распорядился, обращаясь к палачу:
— Сделайте свое дело, как следует! Сразу прекратите всякий приток воздуха.
Иорг покачал только головой, как будто он совершенно не был в состоянии понять некоторых вещей.
И палач сделал так, как ему было приказано. Ведь лишение людей воздуха было его профессией.
Присутствовавший тюремный врач дважды исследовал качавшегося на веревке Иорга, как будто он не знал, чего ему не хватает; но он не вынул его из петли и только сердился, что сердце никак не хочет перестать биться. Удивительный врач... не правда ли?
Затем, когда все благополучно пришло к концу, тюремный священник — исключая философского, на месте казни были официально представлены все факультеты — прочел обычное „Отче наш“. И когда он произносил: „и остави нам долги наша, яко и мы оставляем должником нашим“, по Иоргу, хотя он и был уже мертв, еще раз пробежала судорога.
Счет специалиста по горловым болезням за удачное сечение дыхательнаго горла и счет палача за выполненную операцию лишения человека воздуха поступили одновременно на утверждение высшаго начальства, и оба требования были точно и одновременно удовлетворены.