- Не волнуйся, - сказала Марина, - я застираю. Никто ничего не увидит. Иди, умывайся, и будем завтракать, я испекла тебе оладьи. Ты любишь оладьи?
………………………………………………….
За столом, наворачивая аппетитные кругляшки с персиковым вареньем, Кирпичников задал волновавший его вопрос:
- А Николай Иванович где?
- Дед с утра пораньше ушел в свой совет ветеранов. Велел извиниться и попрощаться с тобой за него. Не хотел тебя будить.
Что ж, жаль. Но от своего решения он все равно не отказался. Допив чай, глянул на часы – было без десяти двенадцать.
- Ты… прямо сейчас уедешь? – спросила Марина.
- Нет, билет нужно выкупить за час до вылета.
- А во сколько вылет?
- В двадцать три сорок, мы успеем.
- Куда?
- Увидишь. Давай, быстро одевайся, и пойдем.
- Слушаюсь, товарищ капитан! – Марина встала из-за стола и шутливо отдала ему честь.
Кирпичников усмехнулся.
- Во-первых, в армии отвечают не «Слушаюсь!», а «Есть!». Во-вторых, к пустой голове руку не прикладывают. Только не подумай чего…, - поспешил он упредить возможную обиду, - речь идет не о содержимом головы, а о головном уборе. Усвоила?
- Так точно, мон женераль!
- Тогда – вперед! Сорок пять секунд. Время пошло.
Заинтригованная Марина, выходя из кухни, на мгновение оглянулась на Николая, в ее взгляде читался ребячий восторг пополам с любопытством.
Кирпичников впервые за несколько прошедших дней улыбнулся.
- Ну, не сорок пять… но по борзому. Ипаспорт не забудь.
- Зачем? – она удивленно вытаращила свои бездонные глаза цвета неба над Таити.
- Надо, - загадочно хмыкнул Кирпичников.
Зайдя к себе переодеться, он с удивлением обнаружил, что его форменная рубашка выстирана и выглажена. Отутюжены и брюки. Ясно было, чьих рук это дело.
Никитин только головой покачал и языком прицокнул.
***
Титры: Фарахруд. Провинция Фарах. Афганистан.
3 июня 1988 года.
Офицеры добрались до курилки, плюхнулись на лавку, и Шура достал свою «Яву».
Некоторое время нервно дымили в молчании.
Первым нарушил его Шура:
- Вот блядь! – произнес он короткое слово, в узком смысле обозначающее продажную женщину, а в расширенном – отражающее необъятный спектр эмоций, от восторга до ненависти. В исполнении моего ротного оно было наполнено до краев только одним: лютой злостью.
Снова молчание.
В этот раз не выдержал Никитин:
- Какого хрена ему от нас надо?
Шура дососал свой бычок до фильтра и тут же прикурил от него новую сигарету.
- Очень толстого и длинного! Этот гад считает, что раз в той записке для Якдаста говорилось про деньги, то имелись в виду именно деньги. Настоящие ДЕНЬГИ, а не эти фантики! Кстати, не желаешь полюбоваться?
Шура выудил из кармана несколько пестрых бумажек и протянул Никитину.
- «Banco de…Argentina…10000 Australes…» – с удивлением прочитал тот, - Что это такое? И откуда они у тебя?
- Этот козел тряс передо мной пачкой, она рассыпалась, я помогал собирать. Ну, и оставил себе чуть-чуть на память.
- Ты что? Он же их пересчитает и хватится!
- Не хватится, - уверенно возразил Шура.
- Почему?
- Полюбовался? Давай сюда, - Шура забрал у него бумажки, – А теперь главное: чурка эта грёбаная считает, что там были настоящие ДЕНЬГИ, возможно даже не афгани, а что-то получше, и мы с тобой поделили их между собой! Ну, возможно, что-то отстегнули старшине.
Никитин присвистнул. Круто, однако!
- А Петрович?
- Что – Петрович? Он, конечно, его чуть не за грудки, видно, что еле сдержался, чтобы в пятак не заехать. Я, рычит, за своих офицеров… Ты пойми, ему самому сейчас жизни не дадут. Каримбетов злопамятен, как гадюка, сегодняшнего позора он ему никогда не простит, будет пакостить, где только можно. Н-да, - Шура глубоко затянулся, - цугцванг.
- Что? – не понял Никитин.
- Ах, да, ты же у нас в шахматы не играешь. «Цугцвангом» называется такая позиция, когда любой ход заведомо ухудшает твое и без того дерьмовое положение. Ты сам посуди: то, что у «гонца» не было ничего другого, кроме этих грёбаных «фантиков», могут подтвердить только эти трое твоих хохлов. Но тем самым они обеспечивают себе путевку в дисбат. А теперь представь: вызывает наших «щирых парубков» Каримбетов, и предлагает на выбор: продолжить службу за колючей проволокой или оговорить нас. Мол, была валюта, но ее товарищи капитан со старшим лейтенантом себе забрали! А у них, между прочим, дембель на носу… Как ты думаешь, что они выберут?
- Сам знаешь, что выберут.
- Верно. Теперь рассмотрим второй вариант: мы не сдаем этих бандеровцев, и сами они, конечно, будут молчать. Тогда мы с тобой надолго остаемся под подозрением в мародерстве и чуть ли не в измене Родине.
- А это еще почему?
- А на фига нам эта валюта в Союзе? Наш бабай не сомневается, что мы
намыливаемся спустить ее в Лас-Вегасе. Хорошо, если этим все ограничится.
- А что еще может быть? – удивился Никитин.
- Все, что угодно. Я же сказал, что Каримбетов никогда, ничего и никому не прощает. Подкинут десятидолларовую бумажку, и нам – хана!
- И что нам теперь делать? – на душе стало совсем гадко.
- Бдить! Оглянись вокруг себя, не дерет ли кто тебя? Почаще проверяй свои вещи на наличие посторонних предметов. Присмотрись к личному составу – наверняка у грёбаного бабая есть стукачи в нашей роте. Директива такая: не щелкать клювом.
- Перспектива, однако…
- Да уж…
Некоторое время снова молча дымили «Явой».
- Ладно, не бзди - прорвемся, - хлопнул Никитина по плечу Шура, – Иди, мойся, отдыхай. Да, не забудь, сегодня в двадцать два ноль-ноль у Карася банкет в Ленкомнате. Сын у него родился. Заходи, он звал.
- Куда он так торопиться размножаться? Всего два года как из училища, - откровенно недоумевал Никитин.
- А это Ник факт только его биографии. Для нас же только повод оттянуться после «боевых».
***
Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР.
3 июня 1988 года
Марина принарядилась, хотя на ней были простенькие, весьма поношенные джинсы и белая футболка с надписью “UNIVERSITY OF NEW YORK”. Явный «самопал», продукция местных кооператоров, но и в этих шмотках она смотрелась очень и очень славно, еще изящнее и стройнее, чем в халатике.!
Когда он ввел ее в ювелирный магазин, Марина заметно оробела.
- Коленька, зачем мы сюда пришли? Мне ничего не нужно!
- Слушайся старших! - строго возразил Кирпичников.
Времена тотального дефицита всего и вся еще не наступили, и изделия из золота, пусть не в таком изобилии и разнообразии, как на Кабульской «зеленке», в продаже имелись.
Скучающая продавщица неохотно оторвалась от увлекательного разговора с кассиршей и с ленцой подошла к ним.
- Что вы хотели, молодые люди? – Серьезных покупателей в них она явно не видела.
- «Молодые люди» хотели бы приобрести у вас кольца, две штуки, - вежливо отозвался Кирпич.
- Имейте в виду, дешевых нет. Осталась только 585-я проба. Вам без камня?
- Это не страшного, - не обращая внимания на ее снисходительный тон, сказал Николай. - Покажите, пожалуйста. Без камня.
Продавщица отомкнула стеклянную крышку прилавка и выставила перед ними обшитую синим бархатом планшетку.
- Выбирайте.
Марина посмотрела в лицо Коле. В ее глазах испуг мешался с любопытством. И последнее начинало выигрывать по очкам.
- Выбирай, - спокойно сказал Кирпич. – Какое тебе нравится?
Девушка, все еще смущаясь и робея, склонилась над планшеткой с маняще поблескивающими золотыми ободками для пальца.
Кирпичников терпеливо ждал.
Продавщица меж тем с сомнением посмотрела на его руки.
- На ваш размер, молодой человек, трудно будет подобрать.
Коля повертел своими «музыкальными» пальчиками.
- А вы попробуйте, - он, лучезарно улыбаясь, многозначительно посмотрел на скромную труженицу прилавка, на которой золота красовалось почти столько же, сколько на самом прилавке.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, но в этой игре Кирпичу не было равных. Боевой опыт, как всегда, победил.
Продавщица отвела глаза.
- Хорошо, я попробую что-нибудь для вас подыскать.
Марина робко вытянула из гнезда одно из колечек и осторожно надела на отставленный пальчик. Тонкое и вполне изящное, оно было ей как раз впору.
Но тут, повертев рукой с надетым кольцом, она рассмотрела прицепленную к нему бирку-ценник.
Испуг в ее глазах мгновенно победил любопытство вчистую.
Сняв с пальца колечко и вставив его на место, девушка потащила Кирпичникова от прилавка.
- Ты чего? – Удивился он, позволив ей отвести себя лишь на два-три шага.
- Коленька! – Горячим полушепотом умоляюще запричитала она, убедившись, что дальше сдвинуть его с места ей не по силам. – Ведь это же так дорого! Мне ничего не надо, я и так тебя люблю! Давай, уйдем! Ну, пожалуйста!
- Так вы будете что-нибудь брать? – Раздался из-за прилавка нервный окрик продавщицы, - Или как?
- Одну минуту, - откликнулся Коля, крепко держа за локоть Марину, чтобы она, часом, не вырвалась и не сбежала. – Мы советуемся.
Девушка за прилавком сердито засопела.
- Вот что, давай, договоримся: я не люблю, когда со мной спорят. Мои подчиненные могут это подтвердить. Если тебе понравилось, мы его берем. Выпишите, пожалуйста