- Ось, дывытэся, пане сотнику, - провозгласил он, входя и прикрывая за собой дверь, - шо я найшов у циих бисовых засранцив!
Кирпичников усмехнулся.
Но усмешка мигом слиняла с его лица, когда он увидел содержимое пакета, вываленное перед ним на стол.
Это были четыре журнала в глянцевых обложках с надписью на псевдоанглийском языке: Penhowse. Номера, судя по всему, были разные, потому что голые девки на всех четырех тоже были разными, как и их позы. Объединял их только характерный для Поднебесной Империи и близлежащих стран разрез глаз с игривым выражением.
- Ох, и ни фига себе! – присвистнул Кирпичников, – У кого это ты столько надыбал?
- А ты угадай с трех раз! – хмыкнул Вася, довольный произведенным эффектом.
……………………………………….
Никитин мирно попивал чаек и покуривал у Шуры в номере, когда в дверь кто-то постучался.
- Не заперто! – крикнул он.
Дверь отворилась, и на пороге появился младший сержант Забелин.
- А где товарищ капитан? – спросил он, боязливо озираясь, словно за его спиной мог кто-то скрываться.
- Где? Да тут, под кроватью спрятался. Чего тебе, Забелин? Сказано же: после вечерней поверки! А ты когда приперся? Не терпится? Хочешь поскорее исповедоваться в грехах своих, вольных и невольных? Похвально, конечно, вот только командира роты пока на месте, как видишь, нет. А я отпускать твои грехи не уполномочен Синодом. Иди, работай, я передам товарищу капитану, что ты заходил. Надо будет – сам тебя вызовет. Ступай, Забелин, ступай!
Младший сержант топтался у входа, но уходить не спешил.
- В чем дело, воин? Что тебе непонятно?
Забелин поднял глаза от полу, и Никитин понял, что он вот-вот разрыдается. Только этого ему еще не хватало! Утешать плачущих девушек ему случалось, и не раз, но вот с распустившим нюни бойцом СПЕЦНАЗа, да еще не салагой зеленым, а, можно сказать, ветераном, награжденным медалью «За отвагу», за плечами которого не один боевой выход, он столкнулся впервые. Потому что плачущий спецназёр – такая же невообразимая вещь, как жареный лед или волк-вегетарианец.
- Ты чего, Забелин? – обалдело спросил Никитин, не зная, что делать. Хоть бы Шура скорее вернулся!
Младший сержант молча хлюпал носом, глаза были мокрыми от поступивших слез, которые он, надо отдать ему должное, старался все же сдерживать.
- В чем дело, черт подери? Ты что, как девица красная, девства лишенная? Солдат ты или кто? – терпение Никитина начало иссякать, - Вот отправлю тебя сейчас к особисту, будешь с ним объясняться! А мне, извини, некогда.
- Товарищ старший лейтенант! – Взмолился боец, словно его грозились отправить, как минимум, на эшафот, – Я… я вам все расскажу! Только не надо к особистам! Простите меня, товарищ старший лейтенант! – слезы теперь лились из него, как из дырявой грелки.
- Да успокойся ты, дурила! А ну, живо взял себя в руки! Прекратить истерику! На, утрись! – Никитин швырнул ему рулон туалетной бумаги, – и быстро выкладывай: в чем дело!
Забелин долго высмаркивался в оторванный кусок пипифакса.
У Никитина начало иссякать терпение.
- Ну, вот, что, зольдат! Или ты сию же секунду выкладываешь все, что знаешь, или же я…
- Не надо, товарищ старший лейтенант! – снова взвыл младший сержант, – Я все расскажу, я… Я хотел товарищу капитану, вам тоже расскажу! Только особиста не надо, я прошу вас! Я вам сейчас все расскажу, и вы поймете!
- Валяй. Я тебя внимательно слушаю.
Но внимательного заслушивания не получилось. В дверь без стука влетел командир третьего взвода по кличке Леха Боцман (служил когда-то «срочку» в береговой части ВМФ).
- А где Шура? – с ходу спросил он.
- У Петровича на «ковре».
- Там, - он указал рукой куда-то позади себя, - бойцы передрались! Еле растащили! Даже отбоя не дождались, мерзавцы! При всем честном народе.
- Кто? – коротко осведомился я.
- Шаров, из моего взвода, заехал в бубен Бахаеву, из твоего. За него полезли вступаться твои хохлы. Мы с Карасем даже ртов раскрыть не успели, как махалось уже полроты.
- Разняли? – спросил Никитин, вставая и застегиваясь, – Забелин, сидеть здесь, никуда не уходить, понял? – это уже адресовалось младшему сержанту Забелину.
……………………………………..
От тумбочки дневального раздался вопль:
- Рота, смирно!
И в казарме появился Шура, мрачный-премрачный, угрюмый-преугрюмый. Да к тому же еще смертельно уставший. Он отмахнулся от попытки отрапортовать ему по Уставу, предпринятую Никитиным, как командиром первого взвода.
- Чего тут у вас? – Шура сразу же заметил следы «ручной работы» на физиономиях отдельных членов нашего дружного воинского коллектива.
– Ваша работа? – он обвел глазами офицеров: Никитина, Карасёва и Боцмана. При этом ротный стал еще мрачнее и угрюмее.
- Никак нет, товарищ капитан, - ответил Карасев, - Они сами… тут. Мы разнимали.
Балаганов оглядел всех, и сказал устало:
- Ребята! Вы меня сильно огорчили сегодня. А, огорчившись, я становлюсь страшен в гневе, и вы это хорошо знаете. После завершения проверки вы получите возможность глубоко осознать всю ошибочность и пагубность вашего гнусного поведения. Командиры взводов! Все по распорядку! Заканчивать здесь все и приготовиться к построению на ужин. Доклад – через сорок минут.
Он собрался удалиться, когда Никитин вспомнил про Забелина и удивился, что он ничего не спросил о нем у меня. Может быть, не заглядывал к себе? Никитин догнал Шуру уже на крыльце.
- Слышь, ты, перед тем, как зайти в роту, был у себя в комнате?
- Ну, был, а что?
- Там Забелин должен был тебя дожидаться.
- За каким лешим? Кто его туда притащил, ты?
- Он сам приполз, через пять минут после того, как тебя вызвали к Петровичу. Весь в соплях, и страстно мечтающий тебе исповедаться. Разревелся, как бахчисарайский фонтан. Готов был уже мне все выложить, но тут примчался Боцман и заорал, что в роте драка. Я, естественно, ломанулся сюда. А Забелину велел ждать тебя и никуда не уходить. Так что, его там нет?
-«На этом месте Судьба сказала ему: вот рубеж, его же не перейдеши…», - вздохнув, процитировал Шура, кажется, из Писания.
- Не нравится мне все это…
- Мне тоже, - задумчиво произнес Шура, – Если не объявится к ужину, организуй поиски. Я буду у себя. Петровичу пока докладывать не буду, подожду до вечерней поверки, а там…
Он обреченно махнул рукой, отлично понимая, что его ждет, если этот растреклятый плакса не обнаружится. И Никитин понимал, потому что на его долю тоже светило немало.
………………………………..
Перед капитаном Кирпичниковым стояли рядовые Рыбаков, Носов, Звонарев и примкнувший к ним младший сержант Матушкин – те, у кого были обнаружены порножурналы. Держались они нагло и отвязано:
- Товарищ капитан, ну, сколько можно повторять. Нашли мы эти журналы, – роль адвоката взял на себя Матушкин.
Кирпичников, потер свои пудовые кулаки, но и этот жест не произвел на них впечатления.
На столе пред ним лежал пластиковый пакет с портретом Аллы Пугачевой и порножурналы гонконгского производства.
- Белкин, - приказал Кирпич, - взводному, изолируй их мне друг от друга и от остальных бойцов.
Когда бойцы стали выходить из комнаты, Кирпич сказал, подражая Мюллеру из фильма «Семнадцать мгновений весны»:
- А вас, Матушкин, я попросил бы остаться.
Когда се вышли, Кирпич выложил на стол диктофон «SONY».
- Значит так, Матушкин, - спокойно сказал Кирпич, - с лычками, я думаю, ты уже простился? Дембель тридцать первого декабря уже представил? И не боишься? Выговора по комсомольской линии тоже? А как ты смотришь, если в твой родной райком Комсомола я письмо напишу на Родину с полным описанием твоих художеств, и вредной для нашего государства идеологической диверсии. Плакала тогда твоя комсомольская путевка в университет, на рабфак. Или нет? И ещё я напишу, что трусом оказался рядовой Матушкин, за что и был разжалован из сержантов. И это всё правда, Матушкин. Ты же только из-за трусости запираешься.
Лицо Матушкина было потным. От былой бравады не осталось и следа. Он нервно мял в руках кепи от «песочки». Тело его слегка задергалось. Медаль «За отвагу» на груди стала раскачиваться.
А Кирпич продолжал его добивать:
- И тот, на кого ты надеешься, ничем тебе не поможет, Матушкин. Ты же для них расходный материал. Наоборот все будет, Матушкин, чуть ли не показательный процесс на Родине с контрабандистами порнографии. Медаль отберут…
………………………………….
Никитин с прапорщиком Гуляевым успели вовремя. Кочегарка при бане была излюбленным местом всех беглецов и обычных «сачков», и именно туда они направились в первую очередь.
Младший сержант Забелин только что успел оттолкнуть ногой ящик, на который перед этим взгромоздился, и сейчас раскачивался в ременной петле на проходящей под потолком трубе.
Гуляев метнулся вперед Никитина и, подхватив удавленника за ноги, приподнял вверх, а Никитин мгновенно подставил ящик, вскочил на него и своей нештатной, навостренной как бритва, финкой, с которой никогда не расставался, полоснул по ослабшему ремню.
Они бережно опустили парня на бетонный пол и распустили петлю на шее.
- Жив!Слава Богу, – констатировал Гуляев, пощупав пульсирующую на шее артерию.
- А ну, - скомандовал я переминающемуся у входа бойцу, - за доктором! Бегом – марш! По пути никому ни слова! Узнаю – грохну!
Перепуганный не на шутку воин понесся выполнять приказание.
Никитин с Гуляевым переглянулись.
Гуляев покачал головой:
- Да что же это такое творится, товарищи дорогие? За что нам такое наказание?