о ожидать на военном корабле? Но зато к ним относились по-человечески. Каждый день являлся офицер, выслушивал жалобы и принимал меры, если это представлялось возможным. Еда была качественной, ее хватало, и, что было очень важно для англичан, они могли пить чай, сколько желали. Чайник кипел постоянно. Отверстия от винтов в двери так и не закрыли, и приходилось только удивляться, как много давали эти маленькие глазки, позволяющие увидеть солнце, синее море и болтающий и загорающий орудийный расчет, людям, находившимся в стальной тюрьме.
Сигнал тревоги впервые прозвучал во второй половине дня 2 декабря – сразу после обеда. Как обычно, по корабельному радио транслировали граммофонные записи – в основном немецкие танцевальные мелодии, кипел чайник. Пленные спали, играли в карты, вели записи в своих дневниках или читали. Некоторые фанатики физической формы занимались физическими упражнениями. Сигнал тревоги заставил всех вскочить и ринуться к глазкам в двери. Капитан Дав и старший помощник с «Хантсмена» успели первыми, и, поскольку оба были мужчинами солидной комплекции, сдвинуть их с места было невозможно.
Они видели, как орудийный расчет занял свои места, и очень скоро другое 5,9-дюймовое орудие произвело одиночный выстрел, без сомнения, предупреждение преследуемому торговому судну. Моряки, уже прошедшие через все это, напряженно прислушивались. Они ожидали, что теперь услышат, как двигатели снижают обороты, и прозвучит приказ абордажной партии занять свои места и спустить катер. Но в этот раз события развивались по другому сценарию, и в сердцах людей зародились искорки надежды. Заговорили чужие орудия, «Граф Шпее» изменил курс и произвел несколько ответных выстрелов. Сразу возникло множество самых невероятных теорий насчет того, что происходит на воле. Самые отчаянные оптимисты высказали предположение, что «Граф Шпее» встретил эсминец, но более опытные люди знали, что орудия, которые они слышали в отдалении, стреляли снарядами весом не более трех-четырех фунтов. Преследование продолжалось, волнение и радость, надежда и отчаяние, огорчение и злость сменяли друг друга в среде пленных. Одна только мысль о том, что кто-то из их товарищей оказывает упорное сопротивление, сводила с ума. Люди метались по каюте, чертыхались, потрясали кулаками, выкрикивали угрозу, и даже самые сдержанные призывали на голову врагов ужасные проклятия. Как раз в это время Дав, не отходивший от своего поста у дверного глазка, доложил, что орудийный расчет, за которым он наблюдал, явно забавляется и вообще ведет себя чрезвычайно нахально.
В конце концов, перед закатом стрельба прекратилась. Скорость снизилась до средней, а потом корабль и вовсе остановился.
– Они потопили его, – с ужасом промолвил кто-то, и поднялся ужасный шум. Это была смесь стонов отчаяния и криков злости. Прозвучали приказы, которых давно ждали.
Миновало еще полчаса. Страсти накалились до предела, когда старпом «Хантсмена», так же как и Дав не отходивший от двери, предупредил:
– Внимание, идет старина Зунк.
Под этим именем всем пленным был известен корабельный полицейский. Он был в общем неплохой человек. К тому же являлся их главной связью с окружающим миром, и обычно его можно было втянуть в разговор. Его любимой темой был триумфальный круиз «Графа Шпее»: суда, которые он уже потопил и потопит в будущем. Он появился в дверях, сияя довольной улыбкой. Поскольку он не слишком твердо знал форму прошедшего времени своего любимого глагола, то и получил прозвище Зунк.[20] Не обращая внимания на встретившие его сердитые взгляды, он громко сообщил:
– Бой закончен.
Главстаршина Лемке был человеком толстокожим и не отреагировал на враждебные возгласы:
– Бой? Какой бой?
– Мы… это… зунк… – последовал ответ, который автоматически был встречен хором голосов:
– Зунк! Занк! Зонк! Неужели ты никогда не научишься?
Но только на этот раз немца не удалось лишить его законного триумфа. Он отмахнулся от своих мучителей и со значением объявил:
– «Дорик Стар» капут.
Новость действительно стала сенсацией. «Дорик Стар» был одним из современных рефрижераторов «Блю Стар» грузоподъемностью 12–15 тысяч тонн – стоящий приз. Это судно было знакомо всем присутствующим, а больше половины из них знали и его капитана – Уильяма Стабса. И неожиданно безликое сражение, продолжавшееся всю вторую половину дня, обрело лицо. Каждый представлял себе большое красивое судно, бросившее вызов охотнику, заставшему его врасплох. Моряки мысленно видели старину Стабса, стоящего на мостике и игнорирующего приказ застопорить машины. Вместо этого он попытался уйти на полной скорости, а в это время радист постоянно посылал в эфир сообщения о нападении, а единственное маленькое орудие, установленное в кормовой части судна, упрямо выплевывало снаряды, которые не могли причинить сколь бы то ни было значительного вреда громадному преследователю. Да, таков был Стабс. Возможно, он рассчитывал, что сумеет протянуть время до ночи и скрыться в темноте. И сдался, только когда понял, что иначе не спасти команду.
Кто-то вздохнул:
– Бедный старина Стабс.
Постоянно голодный радист практично заметил:
– Что ж, если он вез мясо, нас, по крайней мере, как следует накормят.
Многие реалисты согласились с ним, но общее мнение выразил старший помощник с «Эшли», враждебно заявивший Лемке:
– Подождите, когда-нибудь вам придется столкнуться с нашими военными кораблями.
Именно такого замечания и ждал корабельный полицейский. Он расплылся в улыбке и фыркнул:
– Хорошо, мы подождем.
Его спокойное чувство собственного превосходства сводило с ума.
Капитан «Треваньона» мрачно изрек:
– Как бы там ни было, надеюсь, вы не забудете о бутылке.
А капитан «Ньютон Бич» добавил:
– И о колоде карт.
Когда ты находишься в тюрьме, именно мелочи обычно имеют значение, и лейтенант Херцберг пообещал пленным раздобыть на следующей жертве линкора кое-что, способное скрасить их не слишком радостное существование. Лемке, искренне наслаждавшийся ситуацией, сказал:
– Скоро увидите. Скоро у вас будут новые товарищи.
– Новые? – возмутился Дав. – И куда вы намерены их поместить?
Но на Лемке все это производило впечатление не больше, чем на гуся вода.
– Здесь полно места, – заметил он.
Снаружи послышалась английская речь, и в помещение вошел капитан Стабс, за ним толпились офицеры. Их приветствовали громом аплодисментов. Другие капитаны поспешно организовали комитет по встрече, хотя капитан «Ньютон Бич» несколько испортил впечатление, проговорив:
– Добро пожаловать в арабский квартал.
Кое-кто из вновь прибывших имел поверхностные осколочные ранения, а у радиста оказалась сломанной рука. Капитана Стабса заставило сдаться прямое попадание 5,9-дюймового снаряда. Сам он был в пижаме, поверх которой был накинут китель, и форменной фуражке. На ногах были высокие ботинки. Он извинился за свой внешний вид, объяснив, что ему не дали взять с собой вещи в качестве наказания за использование радио.
– Да ладно вам! Вы молодцы, парни! Ваши действия выше всяких похвал! – наперебой заговорили офицеры.
А самые практичные обратились к радисту:
– Скажите, вам удалось передать сообщение?
Он довольно кивнул и показал два больших пальца.
Его голодный коллега протолкался сквозь окружавшую офицеров толпу к капитану Стабсу и жадно спросил:
– Им удалось захватить ваш груз?
Стабс ответил:
– Мы не дали им возможности поживиться и затопили судно.
Сообщение было встречено гулом восхищенных голосов, и только прямолинейный радист с глубокой грустью проговорил своему соседу:
– Мы снова остались без мяса.
Капитан «Ньютон Бич» официально проговорил:
– Капитан, добро пожаловать на борт.
Приветствие было подтверждено дюжиной крепких рукопожатий. Сцена произвела впечатление даже на толстокожего Лемке. Он сказал:
– Да, да, очень храбро. Но очень глупо.
И в ту же минуту разъяренный голос прошипел ему прямо в ухо:
– Выбирай выражения, парень. Тебе повезло, что ты не… зунк.
Корабельный полицейский намек понял и вежливо распрощался.
– До свидания, – сказал он и под раскаты хохота скрылся за дверью.
Махнув рукой в сторону единственного незанятого стола, Дав сказал прибывшим:
– Мы резервируем столешницы для капитанов. – Обернувшись к старшему механику, он сообщил, указав на пространство под столом: – Персонал машинного отделения размещается этажом ниже.
Высокий кудрявый стармех усмехнулся и извлек из кармана потрепанную колоду карт:
– Полагаю, этому найдется применение?
Колода была с благодарностью принята группой заядлых картежников.
– А где наша бутылка? – поинтересовался Стабс.
Искомое нашлось у второго помощника и было официально вручено капитаном Стабсом президенту кают-компании. Короче говоря, прибывшие начали именно так, как надо.
За следующие десять дней список жертв немецкого рейдера пополнили «Тайроа» (капитан Стар) и «Стреоншальх» (капитан Робинсон). Теперь в помещении для курсантов находилось более пятидесяти человек, и это стало представлять серьезные неудобства. Есть приходилось в три смены: пока одна смена доставляла пищу с камбуза, другая ела, а третья мыла посуду.
Наступило время завтрака. Утром пленным обычно давали слабый кофе и черный хлеб – это была худшая еда дня. Недавно прибывшие ели вяло и с удивлением поглядывали на старожилов, которые не только моментально расправлялись со своей порцией, но и предлагали помощь страдающим отсутствием аппетита.
– Не понимаю, – сказал капитан Стабс, отдав свою тарелку, – как вы можете есть эту мерзость.
– Вы бы попробовали пищу на «Альтмарке», – был ответ.
Стабс позволил себе усомниться, сказав, что хуже не бывает, но дюжина голосов заверила его, что он не знает, о чем говорит.
Старпом с «Тайроа», больше всего на свете любивший крепкий кофе, отодвинул чашку и в сердцах заявил: