И вскоре алый прибой, будоража нервы китобоев, запенился на гальке, словно кипучая кровь. Все смешалось. Крики рыбаков, предсмертные вопли выброшенных на берег животных, взмахи топоров и копий, в клочья разрывавших брызгавшую кровью плоть…
Ядерный Молох, словно пресытившийся гладиаторской экзотикой римский патриций, в своей смертельной усмешке снова столкнул человека и животное, обезоружив первого, дав ему в руки палку и камень и вновь уравняв шансы. Трещали кости, рвалось мясо, брызжа алой капелью, дружно работали пилы…
Этим утром добыча «Братства» превзошла самые смелые ожидания. Вытаскивавшие лодки на сушу охотники ликовали, обнимались и, сменив гарпуны на топоры и двуручные пилы, с новыми силами принимались за свежевание еще живой, бьющейся в агонии добычи. Для транспортировки огромной туши самца-вожака пришлось выделить один из гусеничных тягачей, который, с рычанием харкая паром из вмонтированного в корпус котла, сдавал задом, взрыхляя почву траками.
Несколько местных менестрелей, вооружившись инструментами из овечьих выменей, сделанных наподобие волынок, раздували щеки, стискивали зубами мундштуки вставленных в кожаные мешки трубок, выводя бравурно-задиристую мелодию «Охотники на берегу», подобающую событию.
— Добрый улов, — оценил Турнотур, ступая на прибрежную гальку и обнимая подошедших к нему жену и Милен. — Теперь этого хватит, чтобы перезимовать. Эгей! Тушите костры!
Но начинающийся день преподнес ликовавшим островитянам еще один сюрприз.
— Смотрите, там! — оторвавшись от разделки огромной туши потопившего лодку вожака, Олаф древком топора, с которого веером брызнула кровь, порывисто указал на горизонт. Туда, где в кроваво-красную гавань вплывало еще одно черное тело. — Что это?
Но это был не дельфин, а огромная спина подводного атомохода, над палубной надстройкой которого гордо реял такой же алый, как и пенящийся океан, российский Андреевский гюйс.
После злоключений в «Дигнидаде» поддерживаемая снотворным Лера несколько дней провела в беспамятстве. Верная Чучундра не отходила от больной ни на шаг, то засыпая у нее на груди, то устраивая себе гнездо в разметанных по подушке слипшихся от испарины волосах.
Стараясь не встречаться друг с другом, Батон и Мигель регулярно навещали девушку, пока она, наконец, окончательно не пришла в сознание. Один только вид друг друга по-прежнему вызывал у мужчин острую взаимную неприязнь. Каждый упорно не хотел признаваться себе в том, что виной всему была простая человеческая ревность, и пытался искать изъяны соперника.
Каждый втайне стремился первым оказаться рядом, когда Лера придет в себя. Хотя глубоко внутри, к своей обиде и разочарованию, Батон уже давным-давно понял, какой выбор сделала его подопечная. Но извечная мужская упертость и железобетонный максимализм упорно не желали сдаваться без боя.
Вопреки ожиданиям, первыми лицами, с которыми встретилась девушка, открыв, наконец, глаза, были хоть и осунувшиеся и бледные, но все так же привычно улыбающиеся рожи Паштета и Трески. В ноздри мягко прокрался восхитительный запах свежесваренного бульона из рыбьих потрохов.
— С возвращением! — поприветствовал Треска, ставя на столик рядом с койкой дымящуюся тарелку, в которой неторопливо кружились желтые пятнышки жира. — А мы тут тебе выздоровительного, так сказать, принесли.
— Ага. Суп самое оно, — поддакнул так же улыбающийся Паштет. — В жидкости вся сила. Ешь.
— Спасибо, ребята. Как вы? — слабо спросила девушка.
— Да мы-то вроде ничего, — переглянулись напарники. — Поколбасило-поколбасило, да и отпустило. Савельичу хуже всего пришлось, но уже тоже ничего, бегает. А вот ты у нас заспалась чего-то.
— Тело затекло так, что не чувствую, — сделав попытку пошевелиться, слабо пожаловалась Лера.
— Еще бы. Столько дней пластом пролежать, — сказал Треска. — Мы на камбузе уже из рук вон выбились всех этих корейских оглоедов кормить. Без тебя да Тахомы-то теперь хрен управишься…
— Тахомы? А что с ней… — нахмурилась Лера, но в дверь каюты протиснулся Батон.
— Так, это что еще за посиделки? — он хмурым взглядом окинул поваров. — С пробуждением, Лерка! А вы чего тут? Ясно же было сказано — никаких посторонних.
— Мы не посторонние, — авторитетно цыкнул зубом Треска. — А коллеги по цеху, так сказать.
— Коллеги не коллеги, а ей покой нужен, брысь! Наговоритесь еще, — тоном, не терпящим возражений, распорядился Батон, указывая парочке на выход.
— Ладно-ладно, идем, не бухти, — примирительно поднял руки Паштет. — А ты поправляйся давай и супец трескай, пока не остыл.
— Спасибо, ребята.
— Как самочувствие? — справился охотник, закрывая за поварами дверь.
— Не очень.
— Поговорить хочешь? — Батон присел на стул возле столика.
— О чем? — пожала плечами девушка.
— Ну не знаю. Мы ведь чуть не погибли все, в конце концов.
— Не погибли же, — ответила Лера, чувствуя, как мышь тихонько обнюхивает кончики ее пальцев, торчащие из-под одеяла.
— А могли.
— Могли, — согласилась Лера, понимая, что ей не о чем разговаривать с наставником. Да и не хотелось, еще не хватало сил. Батон будто окончательно стал для нее кем-то чужим и далеким.
— Тут столько всего без тебя произошло, — сделал новую попытку он.
— Много?
— Да… всякого-разного.
— Справились?
— Да вроде. Не рада меня видеть? — с ноткой обиды спросил Батон.
— Почему, рада, — бесцветным голосом ответила девушка, смотря своими зелеными глазами куда-то сквозь него. — Спасибо, что навестил.
— Ясно, — хлопнув ладонями по коленям, Батон встал со стула. — Значит, разговора не выйдет. Не клеится.
Лера смотрела на него, продолжая молчать, чуть приоткрыв губы.
— Что в нем есть такого, чего нет у меня? — задержавшись в дверях, через плечо спросил Батон.
— Добро, — просто сказала Лера.
Батон, ничего не ответив, вышел, а девушка отвернулась к тарелке с супом, но так и не пошевелилась — кусок в горло не лез.
Еще через некоторое время к ней заглянул Мигель и, прикрыв за собой дверь, осторожно опустился на край койки.
— Привет.
— Привет, — с улыбкой откликнулась девушка, не в силах оторвать голову от подушки.
— Ну, ты как?
— Спать хочется.
— Понимаю. Тебя со снотворного не снимали, пока бредить не перестала, — объяснил священник. — Накопилось у тебя за последнее время нервов да переживаний, а «Дигнидад» так вообще стал последней каплей.
— И многое я в горячке наговорила? — со смесью тревоги и стыда спросила Лера.
— Да не очень, — уклончиво ответил Мигель, решив не рассказывать о бессонных ночах, проведенных у ее койки, когда обливавшаяся потом девушка кричала неразборчивые угрозы в адрес Батона и заплетающимися губами то и дело звала родителей.
— Где мы сейчас? — поинтересовалась она.
— Скоро будем у Фарерских островов.
— А где это? — название Лере ничего не сказало. Голова все еще словно была набита ватой.
— Далеко.
— Сколько мы проплыли?
— Прилично, — прищурившись, что-то прикинул Мигель. — Почти семь тысяч четыреста восемьдесят девять миль. С остановками.
Ничего себе расстояние! — мысленно ахнула девушка. Выходит, они обогнули почти половину земного шара, а она все это время бесчувственным бревном провалялась в постели. Блин и еще раз блин! Невезуха…
— Поешь, а то суп почти остыл уже. Паштет с Треской так старались, что чуть про общий обед не забыли.
— Пахнет вкусно, — принюхалась девушка.
— Вот и налетай, — он протянул ей ложку.
Когда Лера, наконец, взяла себя в руки, Мигель рассказал неторопливо принявшейся за суп девушке о последних приключениях «Грозного». Как вернулись с «Виллы Бавария» и отплыли от чилийского берега, снова отправившись в путь, когда убедились, что сыворотка как следует подействовала на всех без исключения. Как Тарас и Линь Им до хрипоты спорили, куда им нужно плыть в первую очередь — в Пионерск или на острова.
Как при проходе вышедшего из берегов Панамского канала команда потревожила подводные гнезда сирен — гуманоидного вида полурыб-полулюдей — в шлюзовых камерах, чье чарующее волшебное пение стоило бы жизни всем мужикам на борту, если бы не Тахома, сумевшая вовремя их «отрезвить» и не дать лодке сойти с курса.
— Кстати о Тахоме… — немного замялся Мигель и помолчал, будто подыскивая слова.
— Что-то случилось? — положив ложку в тарелку с недоеденным бульоном, Лера обеспокоенно села на койке.
— Понимаешь. Она… она ушла.
— Как. Ушла, — заторможенно повторила девушка. — Не понимаю. Куда?
Чтобы дать команде немного оправиться после смертельного «концерта» сирен, «Грозный» сделал остановку у берегов Кубы, в заброшенном порту Гаваны. И тут Тахома как с цепи сорвалась. Все умоляла отпустить ее на берег, чтобы она смогла вернуться к своим — в разрушенную Америку, в хрупкой надежде отыскать там свою пропавшую когда-то дочь. Летчице было больно прощаться с лежавшей в беспамятстве Лерой, к которой она успела сильно прикипеть, да и оставлять девушку на камбузе с поварами, когда лишние руки были на вес золота, тоже было стыдно. Но упрямый зов крови упорно давил на свое. Истерзанное сердце Тахомы верило, что ее маленькая Кэрол еще жива.
Несмотря на все уговоры, женщина упорно собиралась в путь. В итоге Тарас, хоть и скрепя сердце, все-таки сдался и не стал препятствовать ей.
Не смог он уговорить даже взбалмошную парочку американцев Рэнди и Мичигана, не пожелавших отпускать женщину в опасное путешествие одну. К тому же, помимо прочего, и им хотелось посмотреть, что же стало с их родиной после войны. Поэтому, наскоро упаковав рюкзаки, Макмиллан, Зэф и Тахома отыскали в недрах лодки Тараса.
— Все-таки ваше решение крайнее? — оглядев основательно упакованную троицу, вздохнул он. — Куда вы теперь?
— Как-нибудь попробуем пробраться в Штаты. Спасибо за сна- рягу и то, что сделали для нас, — сказал Макмиллан, пожимая руку старпому. — Ехали мы у вас, как джет-сеттеры