— А, нет, спасибо!
— Тогда не стойте здесь! Отойдите!
— Да, да, конечно, — спохватился Андрей, и сделал несколько шагов в сторону. Потом совершенно инстинктивно вернулся и спросил у говорящей двери: — Скажите, а вы случайно не знаете? У Марии есть подруга Катя. Где ее найти?»
Железная дверь сначала молчала, но потом охранник решил, что, наверное, не будет ничего страшного, если он немного поможет парню, он ведь столько раз видел, как дочь президента компании встречалась на автостоянке с директором магазина, и ответил: «Зайди в магазин продуктовый. Дверь с торца. Там спроси!»
Глава 9
Городское отделение ФСБ. Через несколько дней после полета «Жар-птицы»
Офис федеральной службы безопасности города Петлякова находился в пяти минутах ходьбы от здания администрации и в двух минутах ходьбы от центральной площади города. В правом крыле старинного пятиэтажного дома по улице Фрунзе, одной из самых старых и красивых улиц города. В левом, соседнем крыле здания находилось одно из самых старых почтовых отделений города.
Такое соседство было вызвано, видимо тем, что в случае захвата власти, в первую очередь всегда бегут захватывать именно почту и телеграф, поэтому за этим объектом требуется постоянное и неусыпное наблюдение.
Над крыльцом почтового отделения всегда горела большая синяя вывеска «ПОЧТА-ТЕЛЕФОН-ТЕЛЕГРАФ». Поскольку будка междугороднего телефона работала здесь круглосуточно, то дверь в почту никогда не закрывалась, а возле отделения всегда толпился народ.
Особенно много людей здесь было в начале и конце месяца. К кассам почты выстраивались километровые очереди из жильцов близлежащих домов, желающих внести ежемесячную плату за телефон или коммунальные платежи, и тех, кто собирался сделать денежный перевод в другой город или пообщаться с иногородними родственниками.
Как правило, в такие дни всегда находились ловкачи, которые пытались проскочить мимо этой очереди. Некоторым даже удавалось преодолеть четыре ступеньки крыльца и проникнуть в маленькое и душное помещение почтового отделения. Однако ретивого товарища на подступах к кассам практически всегда останавливал вездесущий пенсионерский патруль.
Не добившись успеха и вдоволь начитавшись междугородних кодов и инструкций по заполнению телеграмм, такие ловкачи частенько выходили на улицу, чтобы с понурым видом встать в хвосте очереди.
Среди них всегда бывал наблюдательный хитрец, который обращал внимание на то, что у соседнего крыльца имеются точно такие, что и у почты, четыре ступеньки и старинные ажурные кованые перила. Вслед за этим наблюдением всегда следовало гениальное умозаключение: «… а вдруг там тоже находится почтовое отделение, просто я про это не знаю».
Хитрец делал вид, что собирается прогуляться, и потихоньку, стараясь не привлекать внимание, отходил в сторону. Некоторые наоборот, вели себя агрессивно. Хлопали себя по лбу, смотрели на часы и решительным шагом направлялись в сторону левого крыла здания.
Однако сходство с почтой заканчивалось сразу, как только оканчивались ступеньки. Любой поднявшийся по ним обязательно упирался взглядом в плотно закрытую металлическую дверь с маленьким глазком посередине. Как правило, требовалось еще какое-то время, чтобы заметить кнопку домофона.
Нажав на нее, незваный посетитель какое-то время ждал ответа. Причем было понятно, что его внимательно изучают через глазок в двери. Наконец, домофон оживал и всегда подчеркнуто вежливый голос спрашивал: «Вам кого?» — «Да мне вот, — взмахивал бедолага квиточком перед глазком, — у вас нельзя оплатить?» — «Извините, — следовал всегда вежливый ответ, — за телефон платят в соседнем крыле».
Удивленный посетитель еще какое-то время смотрел на закрытую дверь, переваривая информацию и пытаясь еще что-то спросить. Затем он понимал, что человек за дверью продолжает наблюдать за ним, оставаясь невидимым. Это на самом деле очень неприятное ощущение, будто тебя просвечивают рентгеном, и через какое-то время где-то внутри тебя, в районе живота, начинает расти гнетущее чувство беспокойства. Когда это чувство достигало высшей точки, человек вдруг спохватывался, будто задавал себе вопрос, а что я делаю перед этой дверью, и поспешно отходил, с испугом озираясь на серую, и, в общем-то, ни в чем не повинную дверь.
В общем, у этой категории граждан попасть за эту дверь не было никаких шансов.
Иногда, осенью или весной, в период психического обострения, к двери подходили другие люди, чаще всего мужчины пенсионного возраста с каким-нибудь значком коммунистической направленности на лацкане засаленного пиджака. Эти вели себя нагло. Стучали кулаком или палочкой в дверь, найти кнопку домофона им было очень сложно, и требовали открыть ее, так как они хотели рассказать доблестным чекистам о готовящемся заговоре. Если пенсионер оказывался крепким и выдерживал у двери от тридцати до сорока минут, то дверь бесшумно открывалась, и его впускали внутрь. Впрочем, через десять шагов пенсионер упирался в другую, еще более прочную, бронированную дверь. Оглядевшись, он соображал, что находится в некоем предбаннике, небольшой комнате без окон, с мягким диваном и журнальным столиком.
Открывшие дверь, это всегда были мужчины среднего возраста, спортивного телосложения, в строгих костюмах при галстуках, предлагали вошедшему присесть и рассказать, что же его привело сюда. Пенсионера выслушивали, и все, что он говорил, аккуратно записывали в толстый журнал, который лежал на журнальном столике. Потом у пенсионера спрашивали его паспортные данные, адрес и телефон и просили вежливо покинуть помещение, обязательно при этом поблагодарив за бдительность и пообещав сообщить о результатах.
В первые дни лета возле серой двери частенько появлялись юноши 16–17 лет, иногда в сопровождении родителей. Молодые люди сбивчиво докладывали домофону о том, что они хотели бы посвятить свою жизнь работе в органах и просят дать рекомендацию для поступления в академию ФСБ. Таких посетителей также пускали в первую комнату, предлагали сеть, и в виде особого уважения предлагали чай или кофе. Затем сообщали, что набор в академию, к сожалению, уже закончен, но они могут попытаться поступить в нее еще раз после службы в пограничных войсках.
Никто из посторонних людей не проходил дальше этого предбанника.
Анатолия Евгеньевича Руденко провели через него быстро и не задерживая. Он даже не успел посмотреть по сторонам. В другое время и в другом месте, он, наверняка бы, нашел способ схохмить и пошутить по этому поводу, но сейчас ему было явно не до шуток.
Трое суток, которые он провел в камере предварительного заключению, уже наложили на него свой неизгладимый отпечаток, а тут еще и это. Как говорится, из огня да в полымя.
Лицо Анатолия Евгеньевича было серо-землистого цвета от недосыпания, оно вытянулось, и на скулах играли желваки. Он никак не мог поверить, что такое происходит с ним. Да еще где? Когда? В его родном городе. Сразу после того, что он сделал…
Сразу за предбанником начинался длинный коридор с кабинетами по правую и левую руку. Анатолия Евгеньевича завели в один из них и предложили присесть и подождать.
— Сейчас к вам придут побеседовать, — сказал молодой лейтенант в штатском костюме и предложил Анатолию Евгеньевичу принести ему кофе.
Анатолий Евгеньевич раздраженно отреагировал на вежливое предложение сотрудника ФСБ и тяжело опустился на старинный стул, который стоял перед таким же старым столом с кожаной обивкой. Стул жалобно заскрипел под его телом и вызвал на лице у академика страдальческую гримасу. Лейтенанту, видимо, было приказано не раздражать Руденко, поэтому он постоял за его спиной всего несколько секунд, сказал: «Ждите, сейчас к вам подойдут!» и вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь.
Академик остался в комнате совершенно один. Какое-то время он сидел не двигаясь, смотря перед собой в одну точку. Потом, видимо, устав от ожидания, сменил позу, положил одну руку на стол, нервно забарабанил пальцами по крышке стола. В какой-то момент он почувствовал, что у него затекла шея, и, разминая ее, он покрутил головой. Как бы невзначай посмотрел по сторонам, кинул взгляд за закрытую дверь. Она была неплотно закрыта, и можно было слышать шаги в коридоре.
Казалось бы, надо сделать всего два шага, и можно было выйти из этой душной комнаты с плотно закрытыми окнами. Академик даже приподнялся со стула, но вовремя вспомнил, где он находится, и опустился назад. Посидел, подождал. Потом захотел узнать, сколько же времени он находится в этой комнате, и вообще, который сейчас час.
Когда Руденко и его команду выпускали из КПЗ, им вернули все их вещи. Анатолий Евгеньевич начал распихивать по внутренним карманам пиджака весь свой скарб: бумажник, визитницу, очки — и по инерции засунул туда и свои наручные часы, поэтому, когда сейчас, взглянув на запястье, не обнаружил на привычном месте часов, несколько растерялся. Опомнился. Принялся рыться в карманах. Нашел часы в кармане, достал, надел их на руку. Пока надевал их, вспомнил, что в кармане ему еще что-то мешало. Мобильный телефон. «Точно. Неплохо было бы позвонить дочери, сказать ей, где он, и как-то успокоить!»
Руденко достал из кармана телефон и принялся играть его панелью. У него была хорошая модель, самая дорогая, но даже такие модели с трудом в режиме ожидания выдерживали трое суток. Индикатор зарядки батареи показывал почти полный ноль. «Позвонить, не позвонить?» Неожиданно для себя Анатолий Евгеньевич испытал странное чувство, как будто собирался сделать что-то противоправное. Вроде бы никто не мешал ему сейчас набрать номер дочери, но в тоже время он четко помнил, где находится. «А вдруг, этого делать нельзя? Какого черта? Я что, арестован? Нет. Меня только что отпустили, но это же ФСБ. Блин, когда же, наконец, в нас исчезнет это внутреннее чувство несвободы. Сейчас я свободен и поэтому могу делать, что хочу!»
Совладав с собой, Руденко начал набирать номер телефона дочери.
Именно за этим занятием и застал его полковник Федеральной службы безопасности Михаил Григорьевич Огородник. Он сначала просунул голову в дверь, увидел в руке Руденко телефон, сказал: «Здравствуйте, Анатолий Евгеньевич!» и, не дожидаясь ответа, вошел в комнату.