Чтобы хоть как-то продержаться на плаву до лучших времен, многие были вынуждены продавать свои личные вещи, предметы домашнего обихода и дары приусадебных участков.
Лучше всего это было делать на пустыре возле городского мемориального кладбища или, как по-другому называли это место местные жители, на «Келдышевском бассейне». Такое необычное название пустырь получил потому, что некогда на нем должны были построить искусственный водоем, для того, чтобы учить детей плавать, а «Келдышевским» потому, что рядом проходила улица академика Келдыша.
Бассейн, естественно, никто так и не построил, а вот название прижилось.
Пустырь, расположенный на окраине города, там, где заканчивались все маршруты автобусов, был идеальным место для «спекулянтов» и «барыг», так тогда именовались предприниматели и бизнесмены. Торговля с рук на этом месте процветала всегда, даже во времена Брежнева.
Правда, тогда технология была более изощренная. Желающий сбыть свой товар прогуливался по пустырю и предлагал его проходящим мимо людям, в буквальном смысле «из-под полы». Сделку оформляли тут же на месте, если надо было примерить обновку, шли на кладбище, там же и обмывали удачную сделку, на каменных плитах, у надгробий погибшим летчикам-испытателям.
С рассветом кооперации на «бассейне» началась торговля с машин, и через какое-то время… пустырь зарос ларьками, палатками и павильонами. Когда рынку стало не хватать пустыря, он перекинулся на другую сторону дороги, и как-то так само собой получилось, что левая часть рынка стала продовольственно-строительной, а правая, та, что поближе к кладбищу, вещевой.
В какое время здесь появились узбеки, таджики, армяне, дагестанцы, осетины — сказать сложно. Наверное, где-то в первые годы кооперативного движения. Тогда несколько узбеков привезли из солнечного Душанбе дыни и арбузы, таджики — хлопковые изделия, а армяне — кожаные куртки из Турции.
Поторговали. Уехали. Никого не трогали, всем улыбались, всем платили. Снова вернулись, поторговали, уехали. Потом купили одну палатку, другую, еще и еще…
К концу 90-х годов, когда город более или менее оклемался от финансового шока и кое-как приспособился к рыночной экономике, ситуация на «Келдышевском бассейне» поменялась с точностью наоборот. «Келдышевский рынок» стал напоминать восточный базар, и русских предпринимателей на нем практически не осталось.
Шум, гам, толкотня, пряные запахи, восточная музыка. Под уютными навесами солидные бородатые мужчины, сверкая белыми носками с черными пятками, играют целыми днями в нарды и пьют чай из крохотных стаканчиков. По пятницам — крики муэдзинов из магнитофонов, и эти же мужчины, стоя на коленях на ковриках для моления, лицом на восток, усердно молятся своим богам, а женщины в паранджах покорно ждут, когда закончится молитва.
Наверное, если бы в городе все было нормально с работой и зарплатами, то на этот восточный анклав на краю города никто бы и не обращал внимания. Наоборот, даже радовались бы такой экзотике. Каждый зарабатывает тем, чем может, и как умеет. Но после экономического кризиса большинство городских предприятий так и не смогли оправиться, и многие жители города были вынуждены искать работу за пределами города или соглашаться на мизерные зарплаты на своих разоренных предприятиях.
Естественно, все они с завистью и злостью смотрели на обитателей «Келдышевского бассейна» и считали, что те купаются в деньгах. Это, конечно, не было правдой, но кому она была нужна.
Не мудрено, что как только в городе случалось что-то нехорошее: начинали торговать на улицах наркотой, происходил всплеск квартирных краж, изнасилований или поджогов машин — у народа тут же находился виноватый.
«Это все из-за них. Из-за чурок. Понаехали! Гнать их надо из города!»
От слов к делу, естественно, никто не переходил, но все считали, что это вопрос времени.
Вот как раз в этот период в ситуацию неожиданно вклинился смотрящий за городом от криминальных структур «Черт», или Вадим Чертков. Он сделал ход конем. Не без помощи своего друга детства, мэра города Иванова, и, естественно, денег академика Руденко, он выкупил у муниципалитета всю землю под «Келдышевским бассейном», а потом буквально за неделю выстроил вокруг палаток кирпичные стены и накрыл их крышей, в прямом и переносном смысле.
В одночасье узбекские и армянские диаспоры превратились из полновластных хозяев «Келдышевского бассейна» в арендаторов рынка. Им было предложено брать в аренду места под своими палатками с обязательным условием, что преимущественное право работы на рынке должны иметь, в первую очередь, бывшие научные работники. Из числа тех, кому не нашлось работы на градообразующих предприятиях. Это условие выдвинула администрация города, для того, чтобы избежать социального напряжения в городе и позволить людям хоть как-то сводить концы с концами. Оно устраивало и Руденко, который рассчитывал за счет рынка иметь трудовой резерв для своей корпорации.
Конечно, это была устная договоренность, но для соблюдения ее директором нового торгового комплекса был назначен Игорь Маркин, ныне депутат горсовета, ставленник Черткова.
Представители нацменьшинств повозмущались для порядка несправедливому к ним отношению, но уходить с денежного места никто не хотел, поэтому Чертков и руководители диаспор ударили по рукам.
Условием со стороны диаспор было то, что вся территория рынка становится неприкосновенной территорией для миграционных органов и прочих компетентных органов.
Это тоже устраивало Черткова, так как оно предполагало компактное проживание и предпринимательскую деятельность всех приезжающих в город иностранцев, а также возможность получения дополнительных дивидендов за счет решения скользких вопросов.
Однако, как говорится, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги».
Высвободившуюся рабочую силу: узбечек и таджичек с рынка — куда-то надо было пристраивать. И поэтому не успели утихнуть страсти вокруг строительства торгового комплекса, как в городе чуть ли не через каждые сто метров стали появляться ларьки с шаурмой и восточными сладостями. В общем-то, логичный ход, со стороны диаспор. А куда им еще было девать людей?
И все было бы хорошо, если бы вместе с этими ларьками город не заполонили полчища мышей и крыс.
Когда одна из этих крыс покусала девочку, идущую из школы, ее возмущенный отец сел за свою машину и начал крушить палатки. Его примеру последовало еще несколько десятков человек из числа подвыпившей молодежи. Работавших в палатках женщин спас вовремя подоспевший наряд милиции и то, что возмущение было стихийным. Выпустив пар, народ разошелся. Отца девочки оштрафовали на приличную сумму и отпустили.
Чтобы не нагнетать обстановку, Чертков выкупил палатки у диаспор, и, наладив санитарные условия, начал торговать в них блинами и хот-догами. Всех представителей нацменьшинств убрали с глаз долой, а преимущественное право работы в этих палатках снова было закреплено за местными жителями.
Однако проблема стала напоминать растущий на дрожжах пирог. Только умяли с одного бока — она полезла с другого. И причина этого была в том, что численность восточных диаспор в Петлякове росла не по дням, а по часам. Люди ехали в город за новой более сытой жизнью. Их привлекала близость к Москве и обещания соплеменников, которые уже устроились в городе, им помочь. А по-другому они не могли! Как говорится, кровные узы сильнее всего.
Когда их перестали пускать за прилавки, они сели за баранки автобусов и маршрутных такси и взяли в руки метлы и разводные ключи, соглашаясь работать «за копейки» и за меньшие суммы, отбирая тем самым последний хлеб у местных жителей.
Когда работы в городе не осталось, они сели на корточки вдоль дорог в ожидании любой самой тяжелой работы, а их жены оккупировали подходы к церквям, где целыми днями выпрашивали милостыню.
Если рассматривать ситуацию в хронологическом порядке, то можно сказать однозначно, первые молодежные банды появились на улицах города где-то через год после инцидента с уличными ларьками.
Молодые бритоголовые парни стали по вечерам отлавливать всех, кто возвращался в «Келдышевский бассейн», грабить их и избивать.
Членами этих банд были дети тех самых слесарей, токарей и сборщиков радиоаппаратуры, которые первыми приняли на себя удар перестроечного периода. Конечно, со временем их отцы и матери справились с финансовыми трудностями, нашли новые рабочие места, но пока родители боролись за выживание, их дети росли сами по себе и полной грудью впитывали воздух подворотен с примесью блатной романтики и националистическими оттенками.
Дети не желали наступать на те же грабли. Они не желали быть зависимыми от кого-то и хотели жить здесь и сейчас. И работящие узбеки, которые как пчелы несли деньги в свой общий дом, казались им очень легкой добычей.
Долгое время обитатели «бассейна» не предпринимали никаких мер против этого, ожидая, что все как-то само собой рассосется. Не рассосалось. Бритоголовые отморозки убили отца многодетного семейства, и на улицах города появились басмачи. Так стали себя называть молодые узбеки из «Келдышевского бассейна». Они тоже стали выходить на улицы и выплескивать на первых встречных свою злость и обиду за то, что их считают людьми второго сорта.
После первых нескольких стычек самых активных скинхедов и басмачей отловили и посадили. Не всех, конечно, — многих скинхедов и басмачей выкупили их родители и отправили в деревни и аулы с глаз долой. Вот тех, кого не смогли выкупить, отправили на нары. Но через несколько месяцев или чуть позже, отсидев свои сроки, и те и другие вернулись.
Вернулись злые, наученные горьким опытом и мечтающие уже не просто о карманных деньгах. Они почувствовали силу и хотели большего, но к распределению доходов их никто особенно не приглашал.
Взять какую-то часть от хорошей жизни им предстояло самостоятельно.
Одним из самых доходных дел узбекской диаспоры всегда считалось «маршрутное такси». Причем, маршруты, которые работали под ментовской крышей. В частности, речь шла о маршруте «Петляков — Москва — Петляков», до ближайшей станции метро.