Через час после принятия решения Кляйн вошел в Овальный кабинет, чтобы проинформировать Байдена. Несмотря на утечку мнения в Politico, Байден все еще чувствовал себя ошеломленным моментом. С его оптимизмом и верой в институты он надеялся, что Джон Робертс обуздает инстинкты своих консервативных коллег и смягчит решение. "Они только что отменили пятидесятилетний прецедент", - воскликнул он. "Я не верю, что они когда-либо отменяли фундаментальное конституционное право". Он спросил Ремус, может ли она попросить свой офис проверить это утверждение, чтобы он мог добавить его к своим публичным высказываниям.
Просматривая решение, он обратил внимание на согласие Кларенса Томаса. Он остановился на строчке, которая, казалось, подтверждала его худшие опасения. Томас написал: "В будущих делах нам следует пересмотреть все прецеденты этого суда, касающиеся материального права, включая Грисволд, Лоуренс и Обергефелл. Поскольку любое решение о соблюдении процессуальных норм является "очевидно ошибочным"... мы обязаны "исправить ошибку", допущенную в этих прецедентах".
Этот отрывок поразил Байдена с особой силой. В восьмидесятые годы частная жизнь была проблемой Байдена. Это было одно из орудий, которым он уничтожил кандидатуру Роберта Борка в Верховный суд. Байден утверждал, что разрушение частной жизни - конечная цель правого крыла, и что восхождение Борка в Верховный суд сделает это возможным. И вот в согласии Томаса консерваторы наконец-то произносят вслух тихую часть, намекая на то, что большинство в конечном итоге уничтожит все остальные прецеденты, основанные на праве на частную жизнь. После Доббса суд перейдет к следующему этапу своей программы: прекращению однополых браков и отмене права на контрацепцию.
Байден собирался вскоре выступить с речью о Доббсе и представить усеченный набор предложений, чтобы приглушить решение. Заместитель главы администрации Джен О'Мэлли Диллон заранее все согласовала. Поскольку Байдену предстояло участвовать в саммите НАТО в Мадриде, она предусмотрела все возможные сценарии, включая страшную возможность того, что решение будет принято во время его полета. Его выступление было написано и утверждено задолго до этого момента.
Но теперь он хотел переписать их в последний момент, подчеркнув свое откровение об угрозе частной жизни.
Помощники почувствовали психологическую динамику. Байден хотел избежать разговора о мучившей его проблеме. Он ухватился за приватность, потому что она позволяла ему не ввязываться в войну за аборты и держала его на удобной местности.
Майк Донилон, который ближе всего к альтер-эго президента, попытался подтолкнуть его к тому, чтобы он вернул свои слова в первоначальный сценарий. "Вот что испытывают люди", - сказал ему Донилон. "Они испытывают гнев и беспокойство. Вы должны ответить на эти страхи прямо".
Донилон был также политическим консультантом, понимавшим потенциальную силу проблемы абортов для Байдена. Верховный суд передал Байдену вопрос, который мог изменить контуры предстоящих выборов. Все демократы, которые были разочарованы, были готовы переметнуться на его сторону из-за своей ярости по поводу этого решения.
Байден, казалось, был согласен. Но когда он произносил свою речь, то не смог до конца оправдаться. Прищурившись на телесуфлера, он сказал: " Я знаю, что многие из нас расстроены и разочарованы тем, что суд лишил нас чего-то основополагающего. Я знаю, что многие женщины теперь окажутся в невероятно сложных ситуациях. Я слышу вас. Я поддерживаю вас. Я с вами". Тон был скорее скорбным, чем гневным, немного отстраненным и контрастировал с изображениями протестующих у Верховного суда.
И мир, похоже, предчувствовал все те сомнения, которые он высказывал в частном порядке. Предполагалось, что в этой речи у него будет готов целый ворох стратегий и указов. Но он их еще не согласовал. Это заставило его выглядеть безвольным и безразличным.
Феминистская эссеистка Ребекка Трейстер написала статью под заголовком "Ответ Джо Байдена Доббсу был потрясающе ужасен". Газета Washington Post сообщила, что в речи " не хватало срочного тона, который, по мнению многих демократов, был необходим, и [что] даже некоторые чиновники Белого дома позже сказали, что хотели бы, чтобы президент был более пламенным".
-
Недовольство левых было вполне предсказуемо, и оно заставило ближайшее окружение Байдена засуетиться. Но отстранение президента от упорно занимаемых позиций может быть мучительным.
Не помогло и то, что левые постарались подчеркнуть вялую реакцию администрации, провозгласив политику, которая звучала праведно, но была либо неправдоподобной, либо политически самооправданной. Элизабет Уоррен выступила за создание клиник для абортов на окраинах национальных парков и предложила, чтобы правительство покрывало расходы женщин, которым теперь придется ездить, чтобы сделать легальный аборт.
Помощники Белого дома чувствовали себя осажденными друзьями и союзниками, иногда раздраженно. В статье на сайте CNN утверждалось, что неспособность администрации действовать быстро " переходит в вопросы базового управления". Советники Байдена возмущались тем, что их обвиняли в некомпетентности, когда они считали, что основная проблема заключается в нерешительности их босса.
Неспособность Байдена направить гнев своих избирателей на Верховный суд стала дорого обходиться ему в опросах. По данным опроса You Gov, каждый четвертый демократ не одобрял его решение вопроса об абортах. Среди его самых преданных сторонников рейтинг его одобрения начал заметно падать, что стало тревожным предзнаменованием для промежуточных выборов.
Но Байден, казалось, закрепился на своем месте и продолжал в частном порядке ссылаться на заявления, опубликованные Конференцией католических епископов Соединенных Штатов, в которых его обличали правые. Как будто группа понимала, что может воспользоваться его нечистой совестью. Столкнувшись с запутанной психологической динамикой, помощники решили привлечь сестру Байдена, Валери, для аргументации необходимости подписания исполнительных распоряжений.
Их лучшим союзником в итоге оказался радикализм фанатиков борьбы с абортами в штатах, которые быстро воспользовались Доббсом для введения драконовских ограничений. В Огайо закон о триггере ввел полный запрет на аборты после шестой недели беременности. Стали появляться сообщения о десятилетней девочке из Колумбуса, изнасилованной и беременной. Из-за запрета в Огайо ей пришлось ехать в Индиану, чтобы найти врача для проведения аборта. Это была та самая моральная история, которая будоражила воображение Байдена, издевательства над беззащитными, которые приводили его в ярость, позволяя ему перейти в роль отцовского защитника.
Через две недели после Доббса он подписал указ о защите доступа к медикаментозным абортам. При этом он неожиданно стал эмоциональным, ссылаясь на случай, который так сильно его потряс. "Десять лет - десять лет! - изнасилована, шесть недель беременности, уже травмирована". Он рубил руками воздух и, казалось, почти вибрировал от гнева. "Представьте себя на месте этой маленькой девочки".
По сравнению с выступлением 24 июня он звучал гораздо убедительнее, и это потому, что он был гораздо убедительнее. Это был метод работы Байдена над вопросами, которые вызывали у него противоречия. Ему нужно было проветриться, поразмыслить и разобраться в собственных сомнениях.
2 августа жители штата Канзас пришли на избирательные участки, чтобы проголосовать за референдум о внесении поправок в конституцию штата, исключающих из документа право на аборт. Большинство прогнозистов предсказывали, что Канзас, который вряд ли можно назвать бастионом социального либерализма, останется верен своему социально-консервативному "я". Но женщины, взбудораженные Доббсом, массово вышли на улицы и подавляющим большинством голосов отвергли поправку. Она проиграла с перевесом в 18 процентов. Округа, в которых Трамп одержал убедительную победу, например, пригородные и фермерские районы к северу от Уичито, проголосовали за выбор.
Референдум подтвердил стратегический инстинкт Байдена. Было бы контрпродуктивно принимать более агрессивный ответ Доббсу, предложенный такими, как Элизабет Уоррен. Но, наблюдая за результатами, он не мог поверить в то, что видел. Какими бы ни были его сомнения, теперь он обладал вопросом, который давал его партии шанс выжить на ноябрьских промежуточных выборах. Вопрос, который его мучил, стал вопросом, который мог его спасти.
44.
Баня
Максимум десять человек в Вашингтоне, которые понимали, как близок был Чак Шумер к тому, чтобы возродить внутреннюю повестку дня Байдена с помощью маловероятного триумфа в последнюю минуту - или как близок он был к тому, чтобы ускользнуть.
Возможность краха - вот что начало беспокоить Шумера. В течение года главным препятствием на пути его законодательных мечтаний был упрямый Джо Манчин. Но директор Шумера по политике Джерри Петрелла провел последние два месяца в переговорах с главой администрации Манчина Лэнсом Уэстом. В конференц-зале в подвале Капитолия эта пара продолжала добиваться соглашения, которое, как они были уверены, потрясет весь мир, когда они наконец смогут его обнародовать.
Они прорабатывали детали реформы рецептурных лекарств и продления льгот по Закону о доступном здравоохранении. Они обсудили повышение налогов на корпорации и управляющих хедж-фондами, которое поможет оплатить миллиарды долларов инвестиций в чистую энергию.
Все было готово, согласовано с начальством, почти готово к печати в виде законодательного текста, за исключением последних, самых сложных деталей. Им нужно было согласовать программу по сокращению выбросов углекислого газа. Но даже с самыми спорными разделами законопроекта они были на траектории к завершению.
Новым врагом Шумера стал календарь. Сенаторы собирались уехать из города на Четвертое июля, а День труда маячил уже совсем близко. Это был год выборов, и он не мог принять законопроект, как только Конгресс отправится на работу. Работая в обратном направлении, сотрудники Шумера решили, что им действительно необходимо принять законопроект до того, как Конгресс уйдет из Вашингтона на августовские каникулы. Таким образом, оставался примерно месяц, чтобы поторопиться с завершением работы.