– Доброе утро, мистер Туссен! – окликаю я. – У нас к вам еще пара вопросов.
– Что?
Он распрямляется в полный рост и, чуть покачнувшись, встает на крыше. Солнце светит ему в спину, окружая фигуру бледным сиянием. За моей спиной хлопает дверь, Макгалли и Калверсон вышли из машины. И Туссен сникает, отступает на шаг, спотыкается.
Он вскидывает руки, чтобы удержать равновесие. Я слышу крик Макгалли «Пистолет!» и оборачиваюсь, чтобы сказать «Да нет же!», потому что это не оружие, а просто строительный пистолет.
Но у Макгалли и Калверсона в руках служебные «Зиг-зауэры Р 229».
– Замри, гад! – орет Макгалли, но Туссен не может замереть.
Его башмаки скользят по черепичному скосу, он размахивает руками, округляя глаза. А Макгалли все кричит, и я тоже кричу: «Нет, нет, не надо!..» и мотаю головой, потому что не хочу его смерти. Я хочу знать.
Туссен разворачивается на каблуках в надежде скрыться за коньком крыши. Макгалли стреляет, от трубы отлетает кирпичная крошка, и Туссен, развернувшись, падает на газон.
– Твой дом провонял собачьим дерьмом.
– Давайте сосредоточимся на материальном, детектив Макгалли.
– Давайте. Хотя здесь и вправду воняет.
– Прошу вас, детектив!
Джей-Ти пытается что-то сказать или просто простонать, но Макгалли велит ему заткнуться, и он затыкается. Туссен лежит на полу в гостиной – распростерся во весь гигантский рост на грязном ковре, зарылся лицом в дорожку. Лоб кровит – он, падая, зацепился за карниз. Макгалли сидит у него на спине, покуривая сигару. Детектив Калверсон стоит у камина, я расхаживаю по комнате. Все молчат – это мое шоу.
– Ну что ж. Давайте… просто поболтаем, – говорю я, и меня сотрясает озноб.
Это выходят остатки адреналина после выстрелов, после рывка вперед по грязному снегу. Успокойся, Пэлас. Расслабься.
– Мистер Туссен, оказывается, при нашем предыдущем разговоре вы умолчали о некоторых подробностях ваших отношений с Питером Зеллом.
– Да, – резко вставляет Макгалли, смещаясь так, чтобы всем весом навалиться Туссену на копчик, – дрянь такая!
– Детектив?! – призываю я, пытаясь внушить, что надо бы полегче, не произнося этого вслух при подозреваемом. Макгалли закатывает глаза.
– Ну ловили мы кайф, – нехотя говорит Туссен. – Ну и что? Хреново нам было. Да, мы с Питером несколько раз ловили кайф.
– Несколько раз, – повторяю я.
– Да. Ну и что?
Я медленно киваю.
– Почему же вы мне солгали, Джей-Ти?
– Почему он солгал тебе? – Макгалли закатывает к небу глаза. – Да потому, что ты из полиции, чудак.
Калверсон иронично хмыкает со своего места у камина. Лучше бы мы с подозреваемым были наедине, чтобы он мог мне все рассказать. Мы бы просто поговорили.
Туссен смотрит на меня и не двигается под тяжестью Макгалли.
– Ты явился сюда, твердил, что парня убили.
– Я сказал – самоубийство.
– Ну так это ты врал, – говорит он. – Никто не заводит следствия по самоубийствам. В наше-то время.
Калверсон опять хмыкает, и я оборачиваюсь к нему. На его жестком лице написано «Верно подмечено». Макгалли стряхивает пепел на коврик подозреваемого.
Туссен их не замечает, он смотрит только на меня и продолжает:
– Ты пришел сюда в поисках убийцы. Скажи я тебе, что мы с Питером принимали всякие болеутоляющие таблеточки, ты бы решил, что я его и убил. Так?
– Необязательно.
Таблеточки. Маленькие цветные пилюли, оболочка которых тает в потной ладони. Я пытаюсь представить их и моего страховщика. Жалкие подробности преступления и пристрастия.
– Джей-Ти, – начинаю я.
– Это неважно, – перебивает он. – Я все равно покойник. Мне конец.
– Ага, – весело подтверждает Макгалли.
Лучше бы он помолчал, потому что я верю Туссену. Верю. Какая-то часть меня по-настоящему ему верит. Он солгал по той же причине, по которой Виктор Франс тратил свое драгоценное время, вынюхивая на Манчестер-роуд нужную мне информацию. Потому что в наши дни любое обвинение – это серьезно. Любой приговор – смертный. Объясни Туссен, что связывало их с Питером Зеллом, он бы отправился в тюрьму без надежды выйти. Но это еще не причина считать его убийцей.
– Отпусти его, Макгалли.
– Что? – огрызается Макгалли. – Еще чего?
Оба мы невольно оглядываемся на Калверсона. Мы в одном чине, но у Макгалли больше выслуга. Калверсон незаметно кивает. Макгалли мрачнеет, поднимается, как горилла с лиственного ковра в джунглях, и, отходя к дивану, нарочно наступает Туссену на пальцы. Тот с трудом привстает на колени. Я опускаюсь рядом, чтобы заглянуть ему в глаза. И придаю голосу убедительную мягкость, говорю прямо как моя мать:
– Рассказывайте остальное.
Долгое молчание.
– Он… – начинает Макгалли, но я вскидываю ладонь, не отрывая взгляда от подозреваемого, и детектив замолкает.
– Прошу вас, сэр, – мягко говорю я. – Мне просто нужно знать правду, мистер Туссен.
– Я его не убивал.
– Я знаю. – Я не кривлю душой. В этот миг, глядя ему в глаза, я не верю, что он убил Зелла. – Мне просто нужна правда. Вы сказали про таблетки. Где вы их доставали?
– Я доставал? – ошеломленно выкатывает глаза Туссен. – Их Питер приносил.
– Что?
– Как пред Богом, – утверждает он, видя мои сомнения. Мы стоим на коленях друг перед другом, как пара кающихся грешников.
– Серьезнее некуда, – уверяет Туссен. – Парень заявился ко мне с двумя пузырьками таблеток «Контин», сульфат морфина по шестьдесят миллиграмм, сто капсул в каждой. Сказал, что хотел бы употребить эти таблетки безопасно и эффективно.
– Так и сказал? – возмущается Макгалли, усевшийся в кресло. Его личное оружие нацелено на Туссена.
– Да.
– Смотрите на меня, – приказываю я. – Рассказывайте, что было дальше.
– Я сказал: «Конечно, но давай поделимся».
Туссен поднимает голову, оглядывается, его сощуренные глаза блестят гордостью отчаяния.
– Черт, а что мне было делать? Я всю жизнь работал! Как ушел из школы, так ни дня без работы. Именно потому, что мой старик был паршивцем, а я не желал быть таким, как мой старик.
Массивная фигура Туссена содрогается от наплыва чувств.
– А потом, как гром с ясного неба, такое дерьмо. Астероид падает, никто больше ничего не строит. И у меня ни работы, ни надежды – только и дел, что ждать смерти. И тут, через два дня, ко мне домой заявляется Питер Зелл с горстью опиатов. Как бы вы поступили?
Я смотрю, как он дрожит, стоя на коленях, и клонит голову к грязному ковру. Оглядываюсь на Калверсона – тот горестно качает головой. Я улавливаю противное повизгивание и оглядываюсь на Макгалли. Он развалился на диване, пистолет положил на колени и делает вид, что играет на скрипочке.
– Хорошо, Джей-Ти, – поторапливаю я. – Что было дальше?
Туссену не стоило труда помочь Зеллу распорядиться таблетками безопасно и эффективно. Только и нужно, что взломать повременный дозатор и отмерить такую дозу, чтобы свести к минимуму случайное самоубийство. Он миллион раз видел, как отец проделывал такое с миллионами разных пилюль: соскребал оболочку, разминал таблетку, делил порошок на дозы и забрасывал под язык. Питеру досталась большая часть.
– Он не рассказывал, откуда их взял?
– Нет. – Пауза, секундная заминка, и я заглядываю ему в глаза. – Правда, нет. Так продолжалось до вроде бы октября. Где бы он ни брал эту дрянь, там больше не было.
После октября, по словам Туссена, они не разбежались. Продолжали ходить на «Далекий белый блеск», после работы выпивали по кружечке пива. Я обдумываю новый массив информации, пытаюсь выделить правду.
– А в последний понедельник?
– Что?
– Что произошло в последний понедельник?
– Все как я рассказывал. Мы сходили в кино, выпили пива, и я ушел.
– Уверены? – мягко, почти ласково переспрашиваю я. – Уверены, что это все?
Молчание. Он смотрит на меня, хочет что-то сказать. Я вижу, как за каменной неподвижностью лица мечутся мысли. Он хочет сказать что-то еще.
– Макгалли, – спрашиваю я, – как наказывается нарушение закона об экономии горючего?
– Смертной казнью, – бесстрастно выдает Макгалли.
Туссен вздрагивает, но я качаю головой:
– Бросьте, детектив, я серьезно.
Калверсон подсказывает, что за это полагается административный арест.
– Хорошо. – Я снова обращаюсь к Туссену. Встаю, протягиваю руку, чтобы помочь ему подняться. – Так вот, нам придется вас задержать. Мы обязаны. Но я устрою так, чтобы вы отсидели только две недели за машину. Самое большее, месяц. Отдохнете…
И тут Макгалли выдает:
– Или можно пристрелить его на месте!
– Макгалли!.. – Я всего на секунду отвожу взгляд от Туссена, оборачиваюсь к Калверсону, чтобы тот одернул Макгалли, а Туссен уже взлетает на ноги, бьет меня головой в грудь, как тараном. Я опрокидываюсь навзничь, Макгалли и Калверсон оживают, оружие у них в руках. Лапа Туссена тянется к модели ратуши, Калверсон уже держит его на мушке, но не стреляет, и Макгалли тоже не стреляет, потому что Туссен обрушивается на меня, нацеливает вниз острый золотой шпиль, и все темнеет.
– Сукин сын! – орет Макгалли.
Туссен меня выпустил, я слышу, как он грохочет к двери, и ору вслед: «Не надо!» Кровь заливает мне лицо. Зажимая глаза ладонями, я ору: «Не стреляйте!» – но поздно, они стреляют. Выстрелы пробивают темноту перед глазами серией вспышек, и я слышу, как Туссен с криком валится на пол.
От дверей отчаянно тявкает Гудини, завывает, горестно и недоуменно взлаивает.
«Извините, детектив. Позвольте. Как эта печальная история доказывает, что парень пал жертвой убийства?»
В моем опустошенном мозгу горько отзывается эхо этих слов. Я в больнице, мне больно, а в голове язвительный вопрос, заданный Макгалли перед выездом к подозреваемому.
Туссен мертв. Макгалли выстрелил трижды, а Калверсон один раз, и Туссен уже умер к тому времени, как меня доставили в городскую больницу.