– Расскажи нам, что он говорил тебе. Забудь все фальшивые ценности, которым поклонялась всю свою жизнь. Христианскую религию. Любовь к мясу. Познай свет истинных...
Миссис Энгус с неожиданной силой вырвалась из удерживавших ее рук и, отступив назад, чуть не врезалась в грудь стоявшего за ней азиата.
– Минутку, мистер, – сдвинула она брови. – Что это вы предлагаете мне забыть? Какое мясо? Какое христианство? Я еврейка, к вашему сведению, и горжусь этим!
Миссис Энгус попыталась успокоиться, но стоявший перед ней не отвечал, и ее лицо снова начало кривиться.
– Бедный Винни. Мне необходимо выпить еще.
И тут от парадной двери на верхней площадке лестницы послышался голос. Человек, сжимавший ее плечи, выпустил их и повернулся, прислушиваясь.
– Она ничего не знает, – произнес голос. – Кончайте с ней. Нужно убираться отсюда.
Миссис Энгус тем временем уперлась обеими руками в грудь стоявшего позади нее азиата, осведомляясь вежливым тоном, не будет ли тот любезен пропустить ее.
Человек кивнул, но вместо того, чтобы отойти в сторону, взял миссис Энгус за плечи и развернул лицом к главному, который быстро провел правой рукой около ее шеи; миссис Энгус вдруг почувствовала, что его длинный ноготь вонзается в ее плоть.
Миссис Энгус успела вскрикнуть всего лишь раз; двое стоявших по бокам, схватили ее за руки: одна крепкая ладонь зажала ей рот, другая – резко подняла подбородок.
От этого узкий, в три дюйма порез на ее шее расширился, и на траурное платье потекла узкая струйка крови.
Главарь уперся рукой в плечо миссис Энгус, вонзая ноготь глубже в ее трепещущую гортань – прямо под левым ухом.
Странное покалывание в области шеи сменилось на мгновение острой болью, и миссис Энгус снова попыталась закричать, но желтая ладонь сжала ее губы еще сильнее, и крик лишь замер в горле.
Палец главаря, уже касавшийся фалангой ее шеи, – ноготь полностью вошел в нее, – начал медленно скользить вдоль разреза. Из шеи миссис Энгус, орошая пол в шести дюймах от ее ног, ударила струя крови.
Боль сменилась быстро нарастающей дурнотой: миссис Энгус казалось, что ее голова превратилась в чашу для пунша, наполненную сладкой тягучей жидкостью; она заполнила уши, впадины глаз, постепенно затекая в ноздри...
Миссис Энгус пыталась выпрямиться, чтобы вытряхнуть надоевшую влагу, но цепкие желтые руки крепко держали ее. Ноги налились свинцом, и теплая жидкость уже заполняла грудь, все тело, живот; где-то в уголке мозга мелькнула мысль, что если она выльется, то непременно попортит ковер, и тогда...
Палец главаря замер на два дюйма ниже левого уха миссис Энгус; упершись другой рукой в ее плечо, он резким движением быстро выдернул ноготь и, осмотрев его, удовлетворенно кивнул.
Все трое разом выпустили миссис Энгус и, сделав несколько шагов, присоединились к остальным, взиравшим на происходящее из противоположного конца комнаты.
Миссис Энгус, еще держась на ногах, шагнула назад и, обернувшись, тяжело ударилась о стол. Ее голова бессильно повисла над чашей с пуншем.
Миссис Энгус еще успела увидеть, как гладкую поверхность жидкости в чаше взбудоражили красные ручейки, затем глаза ее закатились, и тело рухнуло на мокрый от крови кафельный пол. Миссис Энгус так и не смогла понять, что ей только что перерезали горло.
Дождавшись, пока прекратились судорожные движения, все шестеро подошли к телу и обступили его.
– За работу, – бесцветным голосом произнес главарь. – У нас не так много времени.
По окончании похорон Римо и Чиун вызвались подвезти Вики Энгус до дома. Вернее, вез Римо – Чиун восседал в гордом одиночестве на заднем сиденье взятого напрокат седана, яростно царапая по ветхому пергаменту гусиным пером.
– Какая же туфта, – устало произнесла Вики.
– Невероятная, – с готовностью согласился Чиун.
– Что – туфта? – не понял Римо.
– Она говорит о тебе, – радостно пояснил Чиун с заднего сиденья.
– Я не с тобой разговариваю, Чиун, – оборвал его Римо. – Так что – туфта, Вики?
– Да это все. Похороны. Этот толстый кретин, изображавший священника и несший всю эту чепуху, – папа терпеть его не мог, кстати. И само это убийство... Кто, ну кто в целом мире мог убить моего отца, да еще таким образом? У вас есть какие-нибудь идеи?
Римо успокаивающе положил руку ей на колено.
– У меня, признаюсь, не бывает идей.
– Никогда, маленькая леди, не спрашивай его насчет идей, – подал сзади голос Чиун. – Он не знает даже этого слова.
– Ты-то сам что знаешь, Чиун? – с досадой спросил Римо, сворачивая на улицу, где находился дом Энгусов. – Ты же ни черта не слышал даже из того, о чем мы со Смитом говорили на кладбище.
– Я знаю вполне достаточно, – не отрываясь от пергамента, возразил Чиун. – Я знаю, например, что император изволил назвать в твою честь новую болезнь.
Римо высматривал на противоположной стороне улицы дом Вики.
– Новую болезнь? Это какую же?
– Свиной грипп, – закивал головой маленький человек на заднем сиденье. Эта мысль показалась Чиуну настолько удачной, что он даже захихикал от радости. – Да, да, именно, свиной грипп, хе-хе-хе!
– Ладно, – ответил Римо. – По крайней мере, ты снова в бодром расположении духа – и даже со мной теперь разговариваешь.
– Я с тобой не разговариваю. Я беспредельно унижаю тебя!
Пропустив это мимо ушей, Римо снова повернулся к Вики, которая смотрела в окно на дома, знакомые ей с детства.
– А почему ваша матушка не пришла на похороны?
– Она уже и так донельзя издергана. Вот и осталась дома приготовить стол для поминок, и... Ой, мы уже приехали.
Римо загнал машину на стоянку перед коричневым двухэтажным особняком; на всех окнах были опущены желтые жалюзи.
Когда они вышли из машины и подошли уже к самому крыльцу, Римо вдруг заметил темный силуэт, двигавшийся вдоль стены дома; вот он замер на секунду – похоже, что заглядывает в окно.
– Погодите-ка, – остановил он Вики. – Чиун, присмотри за ней.
Римо исчез за углом; Вики, подойдя, встала рядом с Чиуном. Положив узкую ладонь на его руку, она улыбнулась, глядя в непроницаемое лицо старика.
– А тот человек на кладбище – почему вы зовете его императором, мистер Чиун?
– Не знаю, – пожал плечами Чиун. – Мне никогда не удавалось понять игры белых людей. И я не пытаюсь больше. Просто называю его императором, Римо зовет его Смитом, император называет самого Римо Николсом; все вокруг называют друг друга именами каких-то других людей. Вообще у вас очень странная страна, и я надеюсь, что все наконец поймут это, когда мою гениальную драму покажут по телевидению.
После каковых слов Мастер обратил свой взор долу и погрузился в молчание. Лицо его снова приобрело бесстрастное выражение, примерно такое же, как на кладбище, когда он стоял у гроба.
Римо обнаружил тем временем, что темная фигура застыла у окна полуподвала всего в нескольких футах от него. Римо удалось сократить расстояние между собой и неизвестным до нескольких дюймов; в этот момент тот резко выпрямился и, повернувшись, врезался лбом прямо в грудь Римо.
Еще секунда – и с преподобным Титусом Мюрреем наверняка случился бы обширный инфаркт.
– День добрый, святой отец, – приветствовал его Римо. – Хотите войти, но не желаете докучать хозяевам?
В ответ преподобный Титус В.Мюррей лишь пыхтел, не в силах перевести дух, привалившись спиной к стене и мотая выставленным вперед животом наподобие коровьего ботала.
– Да, да, понятно, – закивал Римо. Взяв служителя церкви за руку, он вывел его к крыльцу и помахал Вики и Чиуну. – Ложная тревога. Так что же все-таки вы делали здесь, ваше преподобие?
Его преподобию удалось наконец отдышаться.
– Миссис Энгус не открывала, и я... решил посмотреть, где она. Я полагал, что она нуждается... в духовном утешении.
– Ну да, или, может, на кухне чего помочь, – кивнул Римо. – Вики, у вас есть ключ?
Взбежав по ступенькам. Вики дернула дверь.
– Очень странно. Ма никогда ее раньше не запирала. – Достав из-под коврика ключ, она отперла дверь вошла в прихожую.
За ней последовал преподобный Мюррей, а Римо повернулся к Чиуну, который по-прежнему стоял у края газона, ковыряя носком сандалии пожухлую траву у корней молодого деревца.
– Ну, пошли, – позвал его Римо.
– Думаю, что я лучше останусь здесь, – отозвался Чиун. – Что-то есть тут такое, что мне совсем не нравится.
– Ну ясное дело – я. Верно?
– Я говорю серьезно, Римо. В этом месте что-то не так.
– Идем, папочка, – позвал Римо уже от самой двери. – На дворе холодно, и того и гляди сейчас пойдет дождь.
– Но я останусь здесь, – возразил Чиун упрямо.
– Как знаешь, – пожал плечами Римо. Он вошел в переднюю и закрыл за собой дверь.
Подождав несколько секунд, словно вынюхивая что-то в воздухе, Чиун мелкими шажками направился к задней стене дома.
– Внизу уже накрыт стол, – сказала Вики, взбегая по лестнице в кухню. – Я только сполосну руки. Мы приехали, ма!
Преподобный Мюррей направился прямо вниз, а Римо остался в гостиной, пытаясь угадать, что же задумал Чиун. Обычно его трудно было заставить обнаружить так явно свое волнение – если это произошло, значит, дело и вправду серьезное.
Потом Римо услышал снизу хлюпающий звук и в тот же момент – шум воды наверху, в кухне. А затем в кухне раздался отчетливый судорожный вздох, а внизу, в подвале что-то с шумом упало.
По лестнице снизу загрохотали слоновьи шаги отца Мюррея, а вскоре появился он сам, трясясь и причитая: “О, Боже. О, Господи, Господи, Господи”. С полы его черного пиджака капала густая красная кровь; а наверху, в кухне, истошно кричала Вики.
Мюррей кинулся к входной двери, а Римо, на бегу заглянув в подвал, успел заметить на полу большую кровавую лужу.
Преподобный Мюррей стоял, прислонившись к росшему на газоне кипарису: его рвало.
А Римо уже ворвался в кухню. Вики, с мыльной пеной на руках и лице, стояла, сжав колени, посреди кухни, лишь изредка приседая, чтобы перевести дух перед новым отчаянным криком. Кроме нее, в кухне никого не было.