колько секунд, чтобы отыскать Тандер-Бей и воткнуть булавку.
— Сара Джонссон работала врачом в больнице и жила одна. Не замужем. No kids.[46]
— Это написано по-английски?
— Часть по крайней мере. В том числе краткая справка о ней. Мне кажется, там и по-итальянски что-то есть.
— Ладно. Следующий. — Ханна стояла наготове, держа в руках следующую булавку.
— Тут есть еще информация о Саре. — Нильс просмотрел страницу. — Еще много всего. Вот это, кажется, некролог из местной газеты.
— Который раздобыл итальянец?
— Похоже. Здесь написано, что она закончила медицинский факультет Торонтского университета в 1993 году. Здесь есть еще интервью на английском.
— С Сарой Джонссон?
— Да. — Нильс полистал бумаги.
— А она красивая, — сказала Ханна, рассматривая фотографию. — Похожа на Одри Хепберн.
— Нет, интервью не с ней самой, а с кем-то, кто учился вместе с ней. С некоей Меган Райли.
— Зачем у нее брали интервью?
— Это похоже на запись. Может быть, это было радиоинтервью, в котором говорили о Саре Джонссон.
— И зачем итальянец это вам отправил?
— Хороший вопрос. Меган Райли характеризует Сару как anti-social. A bit weird. Difficult lovelife. Nice, but she never seemed to be really happy.[47]
— Бедняжка, — сочувственно сказала Ханна.
Нильс кивнул.
— Вот, посмотрите. Он даже раздобыл детскую фотографию Сары — если это она, конечно.
Ханна взглянула на фотографию шестилетней девочки, немного неуклюже сидевшей на качелях.
— А вот это похоже на записи разных врачей и психиатров.
— Разве такие документы не конфиденциальны? Их ведь итальянец не мог раздобыть сам?
— Ну почему, — возразил Нильс. — Мог, если был достаточно упорным.
Он просмотрел выписки. Часть из них была совершенно нечитабельна.
— Судя по всему, в 2005 году с Сарой что-то случилось. Она начала выказывать симптомы психической нестабильности. Панические атаки, расстройство сна, параноические тенденции.
— Там указана какая-то причина?
Нильс покачал головой и вернулся к бумагам.
— А, вот, подождите. Я, кажется, пропустил это в некрологе. Может быть, тут есть связь: в 2005 году ее уволили с работы из-за дела, получившего освещение в местной прессе.
— Что за дело?
— Здесь ничего об этом нет. Хотя стойте… — Нильс порылся в бумагах. — Вот, теперь я кое-что нашел. Газетная вырезка… — Нильс хотел было прочитать ее на английском, но статья оказалась слишком большой, так что он передумал.
— Что там написано?
— Что Сара Джонссон уволена с немедленным отстранением от должности за то, что использовала для спасения смертельно больного мальчика лекарство, не прошедшее клинические испытания. Мальчик выжил, но поскольку речь шла о принципе и дело вызвало значительную волну критики, у руководства больницы не оставалось другого выхода, кроме как уволить врача.
— Лекарство, не прошедшее клинических испытаний?
— Так здесь написано. Насколько я знаю, на сертификацию нового лекарства может уйти до пятнадцати лет, и Сара Джонссон, по-видимому, не могла так долго ждать. Поэтому она нарушила правила и спасла мальчика.
— Это имеет какое-то отношение к паранойе?
— Где врачебные заключения? — Нильс поискал среди бумаг. — Об этом здесь ничего нет. Написано только, что паранойя становилась все ярче и ярче и что в 2006 и 2008 годах Сара лежала в психиатрической больнице в Тандер-Бей. Тамошний психиатр, некий доктор Аспет Лазарус, характеризует Сару как «периодически полностью теряющую адекватность из-за страха, что кто-то преследует ее и хочет лишить жизни».
— Лишить жизни? Кто же хотел ее смерти?
— Неизвестно. Но он своей цели достиг, потому что 31 июля того же года Сара была найдена мертвой в собственной машине возле супермаркета «Собис». Полиция will not rule out…[48] — Нильс просмотрел страницу до конца и перевел: — Они не исключают убийства, но никаких обвинений по этому делу выдвинуто не было. Poison.
— Poison? Яд?
— Да.
— Больше там ничего не написано?
— Только то, что Сара Джонссон похоронена на кладбище Риверсайд в Тандер-Бей. В анонимной общей могиле.
— А как насчет метки на спине? Там что-то об этом есть?
Нильс снова опустил глаза на страницу, пролистал дальше.
— Нет, ничего. Хотя подождите. Вот выписка из протокола вскрытия. Skin eruption or bloodshot on the back.[49]
— Может быть, именно поэтому полиция подозревала, что ее отравили?
— Да, наверняка поэтому. Но теперь дело закрыли.
Ханна кивнула и затушила сигарету. Нильс поднялся с места, пересек комнату наискосок, остановился у глухой стены и обернулся.
— Я не понимаю, — сказал он, глядя на нее. — Зачем он собрал такое количество материалов?
— И почему он прислал все это вам?
Нильс снова уселся, плетеное кресло заскрипело в тишине.
— Ну что, продолжим? — спросил Нильс. — Вы видите во всем этом какой-то смысл?
— Давайте посмотрим на следующее дело. Открывайте свои Кумранские рукописи.
— Ладно. Вот убийство номер два согласно этой хронологии. Отправляемся на Ближний Восток.
Дело об убийстве: Людвиг Голдберг
На этот раз Нильс сел на полу и разложил вокруг материалы о Людвиге Голдберге, как рассыпанный пазл. Двенадцать текстовых кубиков, вместе составляющих картину жизни и смерти.
— Я думаю, так будет удобнее, — сказал Нильс, изучая бумаги.
— Что у нас есть? — спросила Ханна.
— Все. Судя по всему. Некрологи. Выдержки из дневника. Интервью. Что-то похожее на стихотворение. Но значительная часть этого на иврите. Он очень симпатичный, — он протянул ей фотографию Людвига Голдберга. Темные взволнованные глаза, интеллигентные очки, узкое приятное лицо.
— Что это? — спросила Ханна, указывая на размытые факсовые страницы.
— ЦАХАЛ. Армия обороны Израиля. Какие-то военные документы, кажется. Похоже, он сидел в тюрьме.
— Он не очень-то похож на солдата. Куда мне воткнуть булавку?
— Эйн Карем.
— Где это?
— Окраина Иерусалима.
Ханна подняла на него то ли удивленный, то ли уважительный взгляд.
— Вы много путешествовали?
— Порядком. В фантазиях.
Она улыбнулась, но он этого не заметил, будучи слишком занят полицейским рапортом:
— Людвиг Голдберг найден мертвым 26 июня этого года. Он лежал в… — Нильс прекратил читать и подтянулся на руках к другой части факса. — Давайте лучше начнем с некролога.
— Из газеты?
Нильс просмотрел страницу.
— Газета гимназии Шевах-Мофет в Тель-Авиве, в которой он работал учителем. Написано на довольно сомнительном английском.
— Или это просто итальянец сам занимался переводами, — предположила Ханна. — Или пользовался гуглом. Иногда получается очень забавно.
— Может быть. Он родился в 1968 году и вырос в кибуце Лахавот-Хавива, возле города Хадера. Семья украинского происхождения, его мать родилась в… — Нильс не стал даже пытаться произнести название вслух. — В общем, тут бесконечные описания того, где родились отец и мать.
— Семейные хроники очень популярны на Ближнем Востоке, — сказала Ханна и сухо прибавила: — Взять хотя бы Библию.
Нильс читал размытую часть факса, где слова местами невозможно было разобрать.
— Это действительно военные рапорты. Подозрения в гомосексуализме. — Нильс поднял взгляд. — Здесь так написано, без всяких комментариев. Судя по всему, он сидел в тюрьме за нарушение военного регламента.
— Какое именно?
— Подробностей я нигде не вижу. Но он просидел в военной тюрьме целый год, так что это, наверное, было что-то довольно серьезное. Здесь есть еще отрывок газетной статьи, напечатанной в «Джерузалем пост» в 1988 году, где Ариэль Шарон называет…
— Тот самый Ариэль Шарон?
— Подозреваю, что да. Ариэль Шарон называет Голдберга everything this country doesnʼt need.[50]
— Так что можно предположить, что его преступление получило широкое освещение.
Нильс кивнул.
— Что там есть о его смерти? Протокол вскрытия?
Нильс поискал среди бумаг.
— Нет, но тут есть кое-что другое, — сказал он. — Отрывок из речи Таляля Амара, произнесенной 7 января 2004 года в Бирзейтском университете в Рамалле и напечатанной в журнале «Тайм».
— Таляль Амар? Кто он такой?
Нильс пожал плечами.
— Он говорит: In the Middle East you never know what the future will bring, but after standing next to mister Rabin and mister Arafat while they shook hands in front of The White House, Iʼm quite optimistic. In fact my hope for the future was already born back in 1988 during the Intifada when a young Israeli soldier suddenly opposed orders and released me and my brother from an Israeli detention camp and thereby saved us from years in prison. I will never forget the look in the soldierʼs eyes while he released us. Until that day all Israelis were monsters to me. But from this moment I knew they are humans just like me.[51]
— Рабин и Арафат, — сказала Ханна. — Он говорит 0 соглашении в Осло. Но при чем тут Голдберг?
— Или при чем тут сам Таляль Амар?
— Он-то, похоже, как раз при чем, иначе «Тайм» не стал бы брать у него интервью и он не стоял бы перед Белым домом во время подписания соглашения. Скорее всего, он был одним из палестинских переговорщиков.
— Вот, тут есть кое-что о смерти Голдберга. — Нильс сначала прочитал бумагу про себя. — Unknown source,[52] так здесь написано. Я перевожу, как могу: «Несколько дней перед смертью Голдберг провел в Эйн Кареме, где гостил у семьи художников, Сами и Леи Лехаим. Голдберг не очень хорошо себя чувствовал, жаловался на боли в спине и пояснице и, по словам Леи, вел себя как параноик, утверждая, что за ним кто-то следит. Вечером 26 июня Голдберг вышел покурить. Он долго не возвращался, так что Сами Лехаим вышел посмотреть, что с ним. Голдберг лежал на щебневой дорожке перед домом, он был мертв».