— Стена Плача.
— Именно. Иерусалимская Стена Плача — это единственная уцелевшая часть Второго Храма, разрушенного римлянами в 70 году нашей эры. О Первом Храме позаботились еще вавилоняне в 586 году до нашей эры. В общем, чтобы закончить нашу импровизированную лекцию: как вы, наверное, заметили, все это не очень сильно отличается от христианства. Просто наша главная служба проходит не по воскресеньям, а в шаббат, в субботу утром.
Он сделал глубокий вдох, глядя на Нильса. Видно было, что читать такие небольшие лекции для него дело привычное, в синагогу часто приходят школьные экскурсии.
— Но если я правильно понял, вы хотели поговорить о цадиким нистарим. Тридцать шесть праведников, часто их называют ламед-вав цаддиким. Давайте присядем вот здесь. — Нильс проследовал за ним в дальнюю часть синагоги. Раввин пах табаком, указательный и средний пальцы пожелтели от никотина. Нильс коротко пересказал ему суть дела.
— Подумать только, что кто-то убивает тех, кто должен нас спасти, — сказал Вейцман, покачав головой. — Сумасшествие. Сумасшествие. Кто знает, заслуживаем ли мы вообще того, чтобы здесь находиться. — Он снова сделал глубокий вдох и слегка улыбнулся. — И теперь вы хотите узнать…
— Как можно больше. Откуда пошел этот миф? Если миф — это вообще правильное слово для его обозначения.
— Ну, если вам так нравится… — Он пожал плечами. — Ламед-вав цаддиким, тридцать шесть праведников… — Он помолчал, размышляя о чем-то. — Это связано с Талмудом.
— Часть иудейского мистицизма? Каббала?
— Нет-нет, это совсем не из той оперы — к счастью, иначе бы мы поседели и пропали в недрах мистицизма прежде, чем закончили разговор. — Он улыбнулся. — Каббалу мы оставим Голливуду, ее всегда хорошо иметь под рукой на случай, когда не получается выдумать достойную развязку сценария… — Он засмеялся.
— Талмуд?
— Да. Талмуд — это устное иудейское учение. Он включает в себя комментарии к Торе, которые изначально записывались на арамейском языке, а не на иврите, хотя эти языки родственны между собой. Иврит был возрожден с основанием государства Израиль, где он стал официальным языком, но в течение долгих лет до этого он использовался только для молитв и богослужений. Да, но мы говорили о Талмуде, — он помолчал, пытаясь понять, с чего лучше начать. — Талмуд охватывает Мишну и Гемару. Мишна — это точный пересказ того, что Всевышний сказал Моисею. Гемара — это комментарии и дискуссии раввинов вокруг текстов Мишны. Существует два Талмуда: Иерусалимский и Вавилонский, Иурушалми и Бавли. Иудаизм основывается на Бавли. Талмуд — это единый свод, включающий в себя двадцать один том по тысяче страниц каждый, возникший после разрушения Второго Храма в 70 году. Тогдашние раввины просто-напросто опасались, что иудаизм исчезнет, и решили записать те законы и жизненные правила, которые составляли тогда его основу. Там можно найти размышления о чем угодно. Политические, правовые и этические вопросы. Можно считать это своего рода правовыми актами. Как нужно себя вести? Как разрешать споры в разных ситуациях?
— Вы можете привести пример?
— Ну, это могут быть самые банальные вещи… — Он задумался и спокойным точным движением положил ногу на ногу. — Например, там можно встретить дело человека, который потерял свою трость — вы не забывайте, что Талмуд написан в те времена, когда ходунки еще не изобрели, — он снова улыбнулся. — Допустим, какой-то человек забыл свою трость на торговой площади и по той или иной причине возвращается за ней только три месяца спустя. И тут оказывается, что ею теперь пользуется какая-то старушка. Есть ли у нее на это право? Или трость продолжает принадлежать старому хозяину? Что значит обладать чем-то? Речь ведь могла идти не только о трости, но и об участке земли.
— Право собственности?
— Например. Человек бросает свой дом, чтобы… да что угодно, на это может быть столько разных причин. Война, голод и тому подобное. Когда через три года он возвращается обратно, в доме уже живут другие люди. Кто из них имеет право на дом?
— Похоже, там хватает вопросов.
— О да. При этом многие дела носят прецедентный характер: если ты решил одно из них, ты можешь провести параллели с целым рядом похожих дел.
— Как в современном праве?
— Да, можно и так сказать. Талмуд написан как пересказ споров раввинов, которые они вели между собой в особой мнемотехнике между 100 и 500 годами. Споры эти полны ассоциаций и строятся вокруг аллегорий и притч, что делает произведение особо открытым для разных истолкований. Надо еще отметить, что каждый том начинается со своего рода доказательства, решения какой-либо проблемы — практически как в математике. Потом описывается путь, которым к этому решению пришли. По правде говоря, частенько путь оказывается очень длинным и извилистым, — он улыбнулся. — Талмуд написан для людей, которым некуда спешить — и у которых толстые очки.
— Этого я как раз не могу себе позволить — не спешить.
— Я понимаю. Если бы Талмуд был написан сегодня, было бы трудно найти издательство, согласное за него взяться. В наше время всем постоянно кажется, что все происходит недостаточно быстро. Для нас упустить что-то равносильно проклятию — и именно из-за этого страха мы столько всего упускаем. Я говорю как старик, да? Мои дети тоже на это жалуются! — Он рассмеялся.
Нильс улыбнулся, но поспешил вернуться к теме:
— И в Талмуде написано про тридцать шесть хороших людей?
— Давайте называть их праведниками, это ближе к истине. Цаддик значит праведный. Тридцать шесть праведников.
— Почему именно тридцать шесть? Восемнадцать — это священное число, и…
— Да, вы все правильно понимаете… — снова эта улыбка. — Восемнадцать — это священное число, но почему именно тридцать шесть — этого никто не может толком объяснить. Правда, я слышал теорию, что каждый из них ответственен за десять дней в году. 36. 360. В таком случае, это имеет больше отношения к астрологии — что-то вроде того, что каждый из них покрывает десять градусов Земли, — он с улыбкой развел руками. — Я не могу дать точного ответа, так что я теперь ваш должник. Но я знаю, что в еврейском фольклоре эти тридцать шесть считаются «скрытыми святыми». «Ламедвавник» на идиш.
— Но сами хорошие… то есть, праведники, не знают о том, что они праведники?
— Да вам известно больше, чем мне. Нет, праведники не знают о том, что они праведники. Об этом знает только Бог.
— Как же тогда другие могут узнать о том, что они праведники? — спросил Нильс.
— Может, все дело как раз в том, что никто не должен об этом знать.
— Их всегда тридцать шесть?
— Именно так следует из Талмуда, да.
— А если кто-то умрет?
— Если умрут все тридцать шесть, случится конец света. А согласно любимой Голливудом каббале даже сам Бог должен умереть, если исчезнут все тридцать шесть.
— Их тридцать шесть в каждом поколении?
— Да, именно. Эти тридцать шесть несут на своих плечах все бремя человеческих грехов, что-то в этом роде.
— Могу я спросить, верите ли вы сами в это?
Раввин задумался.
— Мне нравится эта мысль. Взгляните на мир вокруг — войны, террор, голод, нищета, болезни. Взять, например, ближневосточный конфликт — здесь сосредоточено столько ненависти, столько ярости, что за каждым углом подстерегает начиненный взрывчаткой человек, а контрольно-пропускные пункты и заграждения стали неотъемлемыми приметами пейзажа. Глядя на этот мир из своей маленькой датской башни из слоновой кости, мне очень нравится думать, что на Земле есть как минимум — как минимум! — тридцать шесть праведников. Такие маленькие живые столпы, которые заботятся о том, чтобы в мире была хоть малая толика доброты и праведности.
Повисла тишина.
— Вы ищете убийцу? — неожиданно спросил раввин.
Вопрос застал Нильса врасплох, он не нашелся с ответом.
Раввин продолжил:
— Или жертву?
34
Эльсинор
Ханна целилась пустой сигаретной пачкой в корзину для бумаг, но промазала и засыпала пеплом пол, однако не стала отвлекаться от своей карты и многостраничных заметок. Она никак не могла уловить связь между местами преступлений: на карте было немало вообще нетронутых областей, в то время как на Ближнем Востоке убийства были совершены в Мекке, Вавилоне и Тель-Авиве. В какой-то момент она была близка к тому, чтобы позвонить Нильсу и сказать, что она сдается. В конце концов, это дело не имело к ней никакого отношения. Однако что-то заставляло ее возвращаться к карте. Поначалу она думала, что ее влечет закономерность. Она ведь знала, что здесь точно есть закономерность, просто нужно ее отыскать. Закономерности, поиски ключа всегда ее привлекали.
Было бы у нее побольше сигарет! Да еще если бы…
Они бездетные, — перебила она мысленно саму себя. — Ни у кого из жертв нет детей. Другие совпадения? — Она пролистала свои заметки. Религия? Нет, среди убитых были христиане, евреи, мусульмане, буддисты, атеисты и даже один баптистский священник из Чикаго. Цвет кожи? Нет. Возраст? Она поколебалась — да, здесь что-то есть. Вряд ли это имеет решающее значение, но теперь даже малейшие детали могут помочь. Убитым было от сорока четырех до пятидесяти лет. Случайность? Возможно, но факт не становится от этого менее интересным. Годы исследовательской работы научили Ханну, что кажущееся на первый взгляд случайностью — именно кажущееся на первый взгляд случайностью! — в результате часто оказывается неслучайным. Двадцать один убитый, все в возрасте от сорока четырех до пятидесяти лет. Бездетные. Это что-то да значит.
Она принялась складывать все бумаги в коробку: факс, заметки, карта. Сначала она решила прокатиться на машине за сигаретами, но потом надумала взять с собой материалы. Она попыталась дозвониться до Нильса, чтобы объяснить, куда едет, но он не брал трубку.
Холодный воздух ударил ей в лицо на пороге, но мороз действовал оживляюще. Ханна слишком мало бывала вне дома, она могла неделями просиживать взаперти, выходя только к озеру и в ближайший магазин. Все остальное время она проводила, занимаясь… Чем? Она и сама понятия не имела. Это было хуже всего: случались дни, множество дней, когда она ложилась спать вечером, не имея ни малейшего представления о том, что делала, начиная с утра. Так что когда она завела сейчас машину и выехала на шоссе, это была своего рода мини-революция.