Сначала экзаменуемые подходили к столу. Им задавали стандартные вопросы. Почти все, словно узнав о нашем девизе, подняв глаза к небу, отвечали:
— Любовь к искусству, только любовь к искусству!
Один из них, будто вспомнив второе ключевое слово нашего девиза «мастерство», заговорил невинным голосом:
— Уважаемый, посмотрите в мой табель успеваемости. По математике у меня есть двойки, но зато по литературе я первый ученик в классе. — Тем самым он и выдал себя с головой.
— А, значит, так? Подойди, я хочу, чтобы ты прочитал наизусть отрывок из «Эшбер»[56], — сказал учитель литературы.
Учитель был неплохим человеком, однако очень серьезно относился к своим обязанностям. Его бывший ученик стоял и умоляющим взглядом просил помиловать его. Но тот с сердитым лицом стал его отчитывать:
— Ради Аллаха, что я, обязан везде, куда ни пойду, видеть твое лицо?! Что ты, все время будешь маячить передо мной?
Однако парня после школы жизнь изрядно потрепала, и он прозрел. Увидев, что его надеждам не суждено сбыться, он не стал сдерживаться и выпалил:
— О, это вы, ваше высочество, всегда стоите у меня на пути и преграждаете Мне дорогу! — чем рассмешил нас всех.
После подобных разговоров ребята выходили на сцену и читали на выбор один из трех предложенных нами отрывков, а потом то, что подготовили сами. Таким образом, из первых вошедших на экзамен после первой схватки провалили шесть человек. Потом показался юноша примерно двадцати трех лет. Тело как у Аполлона, курчавые темно-русые волосы, белый широкий лоб, одна из бровей немного приподнята, безукоризненной формы нос, ослепительно белые зубы — одним словом, писаный красавец. Кроме того, направляясь в нашу сторону, он шел спокойно, а не спотыкался от страха, как другие. По этой походке и не по годам серьезному лицу можно было решить, что он уже успешно сдал экзамен.
Макбуле, слегка присвистнув, не смогла сдержаться и прошептала:
— Аллах, это же Арман из «Дамы с камелиями!»
Экзаменаторы приняли вежливый вид, потому что после того как юноша назвал свое имя (Пертев Турхан), они поняли, что он из знатной богатой семьи.
На сцене он говорил медленно, закрыв глаза. Однако это было не столь важным недостатком. Даже где-то выглядело совсем неплохо.
— Думаю, что Новый турецкий театр нашел молодую звезду, — сказал господин Сервет, чуть не прыгая от счастья. — Есть, уважаемые, есть в этом народе что-то… Какие таланты… Только надо уметь искать!
После Пертева Турхана произошел скандал. Все тот же маленький горбун вывел из себя и развеселил уставших от чрезмерной серьезности членов приемной комиссии. Он, проигнорировав очередь, как-то пробрался за дверь, ведущую в сад. А чтобы его не поймали, бегал по саду. Отделавшись от преследователей, он, тяжело дыша, подошел к столу и сделал перед господином Серветом реверанс, согнувшись при этом в два раза, словно было мало того, что он карлик. В освещенном солнечным светом саду я смог разглядеть его получше. Узкий лоб, близко посаженные глаза, маленькие уши, похожие на две деревянные ложки, выступающая челюсть, доходящая, когда он говорил, до самых ушей. Он был в пиджаке и очень походил на обезьяну, надевшую жакет, рукава которого доходили до самых колен. Не дожидаясь, когда ему что-то скажут, он вытащил из кожаного мешочка, который держал в руках, какие-то бумаги и выложил их перед господином Серветом. Там говорилось, что он выступал с труппой бродячих актеров и работал очень хорошо. Среди этих бумаг обнаружилось одно волнующее свидетельство, в котором говорилось о том, что «это алмаз и для любой труппы редкостное счастье». Но горбуну этого было мало, и он сам написал для себя еще несколько свидетельств.
Господин Сервет проявил настоящее благородство. Он в противоположность некоторым членам комиссии, которые надсмехались над горбуном, уважительно, мягко, с добродушной печалью в голосе произнес:
— Сынок, очень хорошо, даже прекрасно. Однако это не труппа бродячих артистов.
Он произнес еще много подобного рода утешительных вещей. Однако горбун не хотел понимать и продолжал рассказывать о том, что он очень способный и умеет делать прекрасные пародии.
— Ну что вам стоит, испробуйте меня, — умолял он.
В конце концов он вытащил самый сильный, как ему казалось, козырь.
— Можете мне не платить, я кое-как проживу, — сказал он.
Азми встал с места и, вытянув руку в сторону двери, скомандовал:
— А ну быстро пошел отсюда!
Его жест и голос оказались настолько устрашающими, что даже члены комиссии испугались. Однако он не думал никого стращать, просто хотел прекратить эту пытку, потому что знал, что не выдержит, если горбуна, взяв за шиворот, выбросят за дверь.
После этого вынужденного перерыва, после формальных вопросов отсеялось еще несколько молодых людей. И появилась новая звезда, но на этот раз в женском воплощении. Ее ходжа заприметил, еще когда она проходила под каштанами.
— Кажется, и примадонну нашли! — не выдержав, сказал он господину Сервету.
Вблизи девушка оказалась намного красивее. Формальная часть экзамена для нее длилась намного дольше, чем для других. Она была уверена в себе. Говорила очень хорошо. Ходжа часто снимал и протирал очки, а когда девушка направилась в сторону сцены, он спросил:
— Разве есть в этом необходимость? Разрешите, пусть читает прямо здесь!
Потом вскочил на ноги, словно они у него от долгого сидения онемели и, тяжело ступая, поднялся на середину сцены и оттуда наблюдал за ее выступлением.
Отрывок, который читала девушка из «Совы», был совсем неплох. Однако всего только одно замечание газетного критика испортило все дело и погубило девушку.
— Да, надо признать, совсем даже неплоха, — произнес он. — Однако у нее желтый билет, она обычная проститутка!
Нос господина Сервета, который до этого, от радости покраснев, распустился, как цветок, как-то сразу сник и побелел…
— Не говорите так, ради Аллаха, — произнес он, заикаясь. — Что, на самом деле работает по желтому билету? Ну, тогда нам не стоит понапрасну терять время!
Газетный критик сто раз пожалел о сказанном, однако в журналистике не принято отказываться от своих слов. Поэтому он выложил все доказательства относительно профессии девушки вплоть до последнего места ее работы.
Господин Сервет посмотрел на каждого из нас, словно ища поддержки. Однако лица у нас были насуплены. Учитель, который за время ее выступления без остановки что-то записывал, положил ручку на стол.
— В таком случае давайте не будем терять время. Не так ли, господа? — произнес он.
Тогда господин Сервет, повернув голову в сторону девушки, произнес:
— Да, театр — это школа благовоспитанности…
Ничего не подозревающий ходжа, словно на церемонии бракосочетания, стал подводить девушку, закончившую читать отрывок, к столу. Однако она сразу догадалась о том, чего не смог понять он, словно почувствовала по вибрации воздуха, и выражение ее лица сразу изменилось. Остановившись у стола, она сделала вид, что собирается опять сесть на стул, однако взяла сумку и, не отвечая на слова благодарности господина Сервета, направилась к выходу.
— Что здесь происходит? — спросил ходжа, глядя на всех по очереди. — Я не понял?
Когда ему рассказали обо всем, он, чтобы о нем ничего плохого не подумали, воскликнул:
— Ах, бесстыжая девка!..
После этого стали одна за другой приходить особы женского пола, словно они захватили входные двери. У первой на голове была странная шапка, похожая на вязаный шерстяной носок, волосы собраны сзади в узел, на плечи наброшена пелерина. Одним словом, обыкновенная арапская метиска, низкого роста, с красными щеками и с довольно большим животиком. Не стесняясь, она с невинной простотой сказала нам, что приходится приемной дочерью известному адвокату.
Вторая была маленькая девушка с крохотным личиком и косыми глазами. Ее исключили из школы за то, что она осталась два раза подряд на второй год в одном и том же классе. Она говорила, будто у нее никого на этом свете нет.
Экзамен для обеих закончился очень быстро.
А для третьей — еще быстрее, потому что она внезапно забыла вторую строчку из выученного отрывка и, расплакавшись, выбежала из сада.
Вся веселость ходжи куда-то пропала. Он сидел насупившись.
— Что-то вы ничего не говорите, господин Эюп, — сказал ему господин Сервет.
— Я думаю о том, что у этих, наверное, нет желтого билета. Вот не могу никак решить, какую из них взять, — ответил он немного погодя голосом, полным сарказма.
— А я, если честно, думаю о той другой. Давайте совершим ей ритуальное омовение в Эюб Султане[57]. И пусть она покается во всех своих грехах, хотела я предложить вам. Но, к сожалению, там сегодня закрыто, — пошутила Макбуле.
Пока Макбуле говорила, мы увидели, как, совершенно не волнуясь, в сад вошла невысокого роста девушка в сером костюме и остановилась в пяти-шести шагах от стола, за которым мы сидели. На воротничке кружева, в руках кружевные перчатки и маленькая сумочка. С первого взгляда мне показалось, что она сиделка, у которой выходной.
Ходжа, тяжело вздохнув, прошептал мне на ухо:
— Еще один образец добродетели!
Начались вопросы:
— Ваше имя?
— Ремзие.
— Сколько вам лет?
— Двадцать четыре.
— Выглядите моложе!
Она, не обращая внимания на комплимент, продолжала спокойно отвечать:
— Нет, мне двадцать четыре.
В отличие от других, у нее был довольно дерзкий вид.
— Конечно же, вы образованы?
— Немного.
— Где вы учились?
— После педагогического училища немного в университете.
Господин Сервет даже присвистнул.
— Это надо не так тихо, а крича во весь голос произносить, детка!
Она и на этот раз не обратила никакого внимания на комплимент. Только стала немного раздражаться.
— Да, в вас не только добродетель, но и знания, — похвалил ходжа.