Наконец ближе к вечеру вора нашли. Деньги украл буфетчик. Он спрятал их в буфете под пустыми бутылками из-под газировки. Когда деньги обнаружили, он, как на духу, поведал, как украл их. Если бы он додумался сказать с простодушным видом: «Откуда мне знать! Кто-то подложил, наверное!» — подозрение опять-таки пало бы на Хаккы. Потому что все думали на него. Однако буфетчик оказался настолько наивным, что даже не догадался подумать об этом.
Некоторые из нас уже подошли к Хаккы.
— О Аллах, пусть такое больше не повторится! — успокаивали мы его.
Почему-то никто из следственной комиссии даже не извинился перед ним. А у него от всего этого безумия глаза наполнились слезами.
— Не за себя боялся, — прервал молчание бедняга, — плохой я или хороший, я из вас. Я вместе с вами. Если честно, то мне было очень тяжело…
Среди нас находилась и Ремзие. Она стояла к нам спиной, упершись руками о фальшборт. Ее словно не интересовало то, что происходило вокруг.
Вдруг я услышал, как девушка всхлипывает. В еще худшем положении пребывал старик Нури — в его огромных глазах блестели слезы. Однако он стеснялся их.
— Наверное, Пучеглазый вспомнил свои тяжбы по присвоению имущества, поэтому и плачет, — зашептал мне на ухо ходжа.
Ремзие все еще не повернула головы, однако уже успокоилась. Макбуле тихонько положила ей руки на плечи и погладила по щеке. Но это продлилось не долго.
— Знаете, я, кажется, начинаю любить эту умницу! — сообщила Макбуле, подойдя к нам.
В конце концов радостное настроение постепенно к нам вернулось. Макбуле, оставив меня, направилась к ходже.
— Смотри, она тоже плачет, — сказала она ему, указывая на Ремзие. — Пойди, вытри ей нос. Здесь у всех на глазах получишь хороших тумаков и опозоришься на весь мир. Вот я посмеюсь тогда! Ну как, вечером опять будешь петушиться перед этими типами?
Сказав это, она пришла в себя. И у всех окончательно поднялось настроение.
Азми по-прежнему молчал. Когда он в таком расположении духа к нему лучше было не подходить. Однако он, словно ему надоело одиночество, сам подошел ко мне.
— Знать карту плохо, — произнес он. — Пока не знаешь, всё кажется бесконечным и настолько красивым! А когда понимаешь, что находишься в простом бассейне, это наводит скуку… Я, если ты помнишь, как-то однажды даже хотел сбежать.
Болезнь Азми являлась застарелой… Я знаю его с тех пор, как он отправился в Согукчешме Рюштиеси. Он должен был стать солдатом. Он был младшим ребенком в семье пожилого военного. Его отец вышел в отставку тридцать первого марта, когда повстанцы захотели набрать в свои ряды бывших офицеров. Однажды они забрали его из дома и отвезли в гарнизон в сторону Бешикташа. Через несколько дней вошедшая в Стамбул Армия сопротивления схватила отца по обвинению в мятеже. Его приговорили к смертной казни. Он даже не понимал, за что… Потом рассказывали о той ночи, когда его казнили. Люди вспоминали, как он проснулся, ничего не понимая.
«Меня, что ли? О Аллах, Аллах! За что?» — спрашивал он.
«Давай, отец», — сказали ему и отвезли к месту казни.
Иногда Азми словно заново переживал эту сцену и видел, как отец удивленно говорил: «Меня, что ли? Что я сделал? За что?»
Первый удар Азми получил именно тогда. Он был сломлен. Потом наложились тяготы войны… Но со временем и эти раны затянулись, и он постепенно становился нормальным веселым человеком.
Глава четырнадцатая
Ходжа и господин Сервет довольно быстро сошлись. Ходжа стал кем-то вроде личного советника патрона. Однако в реальности господин Сервет вертел им, как хотел. А что еще хуже, сам ходжа знал об этом. Тем не менее мне он говорил, что идет на такие жертвы только ради нашей труппы.
— Доброжелательность, смышленость — это, конечно, хорошо. Однако и расточительность у него тоже присутствует, — говорил он. — Иногда будет показывать свой характер… Да покарает его Аллах! Но без этого никак нельзя. Ты не знаешь, что значит быть транжирой. А я знаю, потому что я тоже своего рода транжира. Не смейся, я же сказал «своего рода». Он деньги безрассудно растрачивал, а я — «свою жизнь». Он обязательно сделает, что вбил в голову. Однако, дружок, воздадим ему по справедливости… Ведь он на последние деньги ведет эту игру. А наша цель как можно дольше продержаться. Не так ли? А так как он тебя побаивается и уважает, мы должны продолжать в том же духе. Ради блага нашего дела вы должны держать дистанцию.
Очень странно! Ходжа являлся кем-то вроде буфера между нами. Он сознательно подставлял свое немощное тело под удар. Я догадывался, что он что-то задумал. Но постепенно он мне все рассказывал.
— Давай я не буду его сейчас выдавать… Я же не бесхарактерный. Однако не сомневайся, что я препятствую некоторым вещам, которые у него на уме. Но некоторые, ничего не поделаешь, надо исполнять. Но ты не волнуйся. Он не собирается портить наше дело!
Я играл свою самую лучшую роль, чтобы хоть как-то его разговорить, я ни о чем не спрашивал. Закрытые двери всегда страшат, потому что не знаешь, что за ними скрывается.
Моя игра и вправду возымела действие.
— Нет, этой ночью я тебе все расскажу, — обещал ходжа.
— А что, ночью это нельзя будет назвать бесхарактерностью? — смеялся я.
Ходжа хотел обратить все в шутку.
— Ночь — это самая уважительная причина, — говорил он. — Ночью человек слаб. Никакой характер этого не выдержит. — Однако, не дождавшись ночи, он раскрыл передо мной карты: — С таким типом разве можно держать характер? Заискиваю перед ним, занимаюсь угодничеством. Даже сводничал для этого мерзавца. Одним словом, чего только не делаю. — Словно избавившись от тяжкой ноши, он облегченно вздохнул. — О Аллах! Как люди могут жить в масках. Как?
Я старался его успокоить и гладил по спине, как ребенка.
— Да, ходжа, ты мне начинаешь нравиться! — сказал я ему.
Господин Сервет спустился с капитанского мостика, прошел по переходу, отделяющему палубу первого класса от палубы второго, по дороге встретил Азми и, прихватив его, направился к нам.
— Ну, что рассказывает ходжа? — спросил он.
— Да так, исповедуется! — ответил я.
— Красивый город, не правда ли? Наверное, и Гази, когда ступил на землю Самсуна, чувствовал такое же воодушевление. И мы тоже, как и он тогда, ждем победы. Может, Аллах смилостивится и у нас все получится!..
Господин Сервет и вправду был взволнован.
— У меня к вам просьба, — начал он. — Пусть все соберутся на палубе первого класса… Вдруг кто-нибудь приедет нас встречать, чтобы потом не было стыдно! Извиняюсь за такие слова. Просто я хочу, чтобы в демократической стране, нет, на всем Востоке, появилось новое восприятие того, что артист — это не презренный, плохо одетый человек.
— Как прикажете, — сказал я. — Женщинам понравятся такие вещи. А мужчины, в чем есть, в том и выйдут.
Когда господин Сервет отошел от нас, ходжа произнес с издевкой:
— Да, конечно… Прямо сразу… Вытащим из гардероба вещи, приготовленные для пьес, наденем и станем в ряд!
Через некоторое время артисты с маленькими сумками в руках и в тесных плащах выстроились на палубе первого класса.
Пароход стали плотным кольцом окружать лодки. Среди лодок был большой катер, в котором находились важные люди. Распугивая лодки, катер приблизился к самому пароходу.
— Эти похожи на больших шишек, — сказал Садуллах Нури, узнав в них чиновников, скорее всего, по одежде. — Наверное, прибыли депутатов встречать…
Господин Сервет поприветствовал одного из находящихся на катере и дернул меня.
— Первый сюрприз, друзья, — произнес он. — Как вы думаете, кого прибыл встречать этот катер?
— По всей вероятности, депутатов!
— Нет!.. Новый турецкий театр. Это первый из моих сюрпризов. Наша труппа стала первой, которую так встречают…
— Это один из сюрпризов, утаенных от тебя… — зашептал ходжа мне. (На этот раз напрочь забыв о своем характере.) — Что поделаешь. Заставил поклясться на могиле матери. — Хотя я не верю в такие дела, — сразу добавил он. — Однако когда дело касается мертвых, все меняется. Так горько думать о том, что никогда их больше не увидишь, что начинаешь верить в существование потустороннего мира!
Сюрприз и в самом деле оказался большой. Прибывший оказался не губернатор города, а министр финансов, старый друг господина Сервета.
Господин Сервет вначале представил меня. Все было обставлено настолько красиво, что я даже переволновался.
Впереди женщин стояли Масуме и Мелек, Ремзие замыкала круг. В простеньком костюмчике, с сумкой в руках вдали от всех она выглядела очень одинокой. У нее был вид учительницы, направляющейся в одну из сельских школ, которая по дороге встретила театр и остановилась, чтобы посмотреть на него.
Когда артистки сходили с парохода на катер, лодочники, находящиеся внизу, задрав головы, наблюдали за ними. Увидев это ходжа, не выдержал.
— Вначале нас должны были спустить, — сказал он негромко.
— О Аллах! — воскликнула Макбуле. — Совсем не подумала об этом. Эти типы увидели все, что было можно. Осталось ли хоть одно место, которое они не успели рассмотреть?
Третьим сюрпризом оказалось то, что на пристани нас ждала еще одна толпа — мужчины и женщины на автомобилях.
Мы были похожи на группу туристов.
Пока женщины шли впереди по пристани, нас ждал последний сюрприз, вместе с которым мы поняли суть происходящего.
Первое наше представление было для Кызылая, билеты уже проданы. Поэтому среди встречающих оказались две сестры милосердия с букетами цветов.
Господин Сервет, делавший вид, что бегает от меня, увидев, что мы и в самом деле только узнали эти новости и от неожиданности просто опешили, подошел к нам, не зная, что ходжа в последнюю минуту успел-таки раскрыть мне и этот секрет.
— Друзья мои, все получилось, — произнес он. — Я написал своему другу министру финансов, чтобы он немного помог с рекламой. Он сказал, что губернатор хочет провести представление для Кызылая. Вот тогда у меня впервые появились секреты. Однако согласитесь, что с точки зрения р