— Зачем? — удивился Насырхан.
— Тысячи офицеров старой царской и белой армии сейчас не у дел. Работают где придется и старательно скрывают свое прошлое от большевиков. Среди них немало татар, кавказцев… вообще мусульман. Господин Гунбин мог бы завербовать их для нашего дела.
— А-а-а! — протянул Насырхан и после паузы небрежно добавил: — Я уже думал об этом. Кроме офицеров, он должен найти мне людей, умеющих заряжать выстреленные патроны, делать порох, изготовлять пули.
Гунбин, которому надоело ехать в одиночестве, оглянулся и подозвал к себе Тимура. Тимур пришпорил коня и поехал стремя в стремя с Гунбиным.
— Ты знаешь эти места, джигит? — спросил Гунбин. — Скоро выберемся на перевал?
— Еще часа полтора — и перевал, — ответил Тимур. — Здесь очень плохая дорога, и перевал плохой. Льда много, снега на горах много накопилось, лавина засыпать может. Никто здесь много лет не ходил, только благородный Ляшкар-баши решился провести своих воинов через этот перевал.
— Почему же мы не пошли другим ущельем?
— Наверное потому, что у других перевалов стоит Красная Армия. Она знает, что этот перевал очень тяжелый, через него никто не ходит и кзыл-аскеров здесь держать незачем.
— Значит, нас ожидает еще миллион удовольствий. Эквилибристика на льду и путешествие напролом по снежным тропам. И то, если красные не додумались закрыть и этот перевал. Иначе может получиться очень веселая игра.
— Да, — коротко ответил Тимур.
Некоторое время всадники ехали молча. Затем Тимур спросил:
— Скажите, господин, правда, что вы умеете стрелять из пушки?
— Из пушки? — удивился неожиданному обороту разговора Гунбин. — Кто это тебе сказал?
— Джигиты наши между собой говорили.
— Прапорщик горно-егерского имени наследника цесаревича полка должен хорошо знать винтовку, пулемет и все виды горных орудий, — снисходительно объяснил Гунбин и хвастливо добавил: — А я был на хорошем счету у командира полка лейб-гвардии полковника Зудина.
— Какой вы счастливый, — простодушно проговорил Тимур. — Из чего захотите, из того и стрелять можете. Я вот кроме как из винтовки ни из чего не умею.
— Ничего, — покровительственно потрепал Гунбин Тимура по плечу: — Держась поближе ко мне, многому научишься.
— Спасибо, господин, — поблагодарил Тимур.
Сильный порыв пронизывающего ветра заставил Гунбина плотнее завернуться в теплый халат.
— О, черт, — сердив проворчал он. — Дунуло как из погреба.
— Наверное, лес впереди, — высказал предположение Тимур.
— Собрать кошмы! Десять человек с кошмами в голову колонны!.. — донеслась зычная команда Мадумара.
— Кошмы? — удивился Гунбин. — Зачем кошмы?
— Скользко. Снег, лед, — объяснил Тимур, — кошмы под ноги лошадям стелить будем. Иначе не пройдем.
8. Шакалы сбиваются в стаю
В укрытой среди гор маленькой долине за перевалом горело несколько костров. Около костров расположились лагерем с полсотни басмачей.
К натянутой между двумя кольями веревке были привязаны расседланные лошади. Они аппетитно хрумкали ячменем, насыпанным перед каждой из них на потнике или попоне. Около лошадей дежурил басмач в рваном халате, но при шашке, привешенной через плечо на куске волосяной веревки.
Несколько в стороне от лагеря, под присмотром старика в таком же рваном халате, паслось стадо баранов голов в семьдесят. Неподалеку от стада сидели арестованные дехкане. Было их человек сто.
В середине лагеря, на пригорке, около векового карагача, на разостланном ковре, опираясь спиной о ствол дерева и одновременно облокотившись на мягкое, богато отделанное седло, сидел Истамбек. Это был мужчина лет пятидесяти пяти с небольшим скуластым лицом киргиза. Одетый в гладкий темно-коричневый халат, перетянутый в поясе широким ремнем, он, довольно посапывая, отдыхал после обильного обеда. На ковре перед Истамбеком стоял большой жестяной поднос с остатками жареного мяса и валялось несколько пустых водочных бутылок. По краям ковра сидели участники недавней трапезы, собеседники Истамбека — мулла Мадраим и четверо баев из близлежащих кишлаков.
— Я человек, посвятивший свою жизнь одной великой цели — борьбе с большевиками, — самодовольно говорил Истамбек, продолжая начатую беседу. — Как хвастливый Ибрагимбек, испугавшись красноармейцев, как собака, поджав хвост, трусливо бежал в Афганистан, я не сложил оружия. Я ушел в горы с небольшой кучкой верных мне джигитов и все-таки продолжал борьбу. Это были тяжелые годы. Многие отказывали нам в поддержке. Они хотели прожить в мире с Советской властью и отшатнулись от нас.
Баи смущенно закряхтели и переглянулись. Заметив обмолвку Истамбека, мулла Мадраим кинулся на выручку своих приятелей.
— Не принимайте эти слова доблестного Истамбека на свой счет, почтенные господа, — льстиво обратился он к баям, — доблестному Истамбеку хорошо известно, что вы, хотя и тайно, всегда содействовали ему, чем могли.
— Да, да! — милостиво кивнул Истамбек. — Я веду речь совсем не о вас. Но и вы, и все другие сейчас убедились в том, что настоящим уважаемым людям, настоящим правоверным мусульманам жить в мире с Советской властью невозможно. Сейчас наступили дни последней и решительной борьбы. Во главе всех мусульман, поднявшихся на защиту ислама, встал мудрейший из улемов, человек святой жизни, потомок пророка, Насырхан-Тюря. Он единогласно избран нами ляшкар-баши. Могу сказать вам по секрету, что перед тем как взять в свои руки все нити борьбы с большевиками, благородный Насырхан побывал в Афганистане и Китае. И не только побывал, но и договорился с нашими друзьями. Нам будет оказана большая поддержка, если мы зажжем огонь всенародной борьбы.
— Хорошо бы английские войска… из-за границы… для помощи святому делу ислама, — поблескивая азартно глазами и захлебываясь, вслух размечтался Якуббай.
— Из Синь-Цзяна киргизов позвать бы, — пробасил Тойчибай. — Головорезы что надо и все-таки мусульмане.
— И англичане помогут, и киргизов из Синь-Цзяна позовем, — пообещал Истамбек. — Самое главное — нужно наших всех поднять. Всех — и почтенных людей и голытьбу.
— Поднимешь таких вот, как эти…
— Трусливые собаки…
— Им бы только ковыряться в земле да набивать брюхо пловом, — сокрушенно возвел к небу глаза мулла Мадраим. — А о попранной вере отцов они и не думают.
К лагерю галопом мчался всадник. Собеседники Истамбека всполошились. Мулла Мадраим, вскочив, наклонился к уху Истамбека:
— Что там?! Красноармейцы?..
— Сейчас узнаем, — недовольно бросил Истамбек. Чувствовалось, что и он сильно встревожен.
Всадник подскакал, спешился и подбежал к Истамбеку, бросив поводья одному из басмачей.
— С дальнего перевала спускается отряд, — громко доложил он. — Джигитов триста, не меньше.
— Красноармейцы? — повысив голос, нервно спросил Истамбек.
— Неизвестно. Далеко еще… — растерянно ответил гонец. — Не разглядишь…
А в долине уже началась паника. Первым прямо по ковру, по остаткам угощения рванулся к лошадям мулла Мадраим, а за ним и остальные собеседники Истамбека. Хрустнул поднос под медвежьей стопой Тойчибая, брызнули соком куски недоеденного мяса. Басмачи торопливо, с руганью кинулись разбирать и седлать лошадей. Оставленная без присмотра толпа дехкан нерешительно топталась на месте, а наиболее смелые и сообразительные начали разбегаться. Паника все нарастала, но в это время, покрывая крики перепуганных басмачей, по всей долине раскатился рев Истамбека:
— Чего разорались?! Кто приказал седлать?! Каждую собаку, которая сядет в седло, сам сниму пулей!
Все замерли, понимая, что эти слова — не простая угроза.
Истамбек, сделав шаг навстречу гонцу, яростно ударил его нагайкой его лицу. На лице гонца вспыхнула багровая полоса, из рассеченной губы полилась кровь.
— Грязная собака! — выдохнул Истамбек. — Немедленно узнать, какой отряд спускается с перевала. Через полчаса я должен знать все. Поезжай.
Гонец, пошатываясь и отирая с лица кровь, пошел к своей лошади.
— Еще один скачет! — раздался чей-то испуганный голос. — Беда!!!
По долине действительно скакал второй всадник. Среди басмачей вновь готова была вспыхнуть паника, но Истамбек потемневшими от ярости глазами оглядел своих подчиненных и вынул из коробки маузер. Этот молчаливый жест заставил всех, даже самых трусливых, остаться на местах. Гонец подскакал и, не слезая с лошади, крикнул:
— Благородный ляшкар-баши Насырхан-Тюря и его воины спускаются с перевала!.. К вечерней молитве будут здесь!
— Ты принес хорошую весть, — едва справившись с радостным волнением, сказал Истамбек. — Дайте этому доброму джигиту одного жирного барана.
Обрадованные вестью, басмачи выхватили из стада барана и, связав ему ноги, взвалили на седло гонца. Истамбек, подойдя вплотную к гонцу, понизив голос, сказал:
— Будьте внимательны. Сейчас особенно зорко следите за всеми тропами. За ляшкар-баши могли увязаться красные собаки. Смотрите, чтобы сало жареной баранины не ослепило ваши глаза, иначе участь этого барана будет легкой и радостной по сравнению с тем, что ожидает тебя и твоих товарищей. Скачи к ним, обрадуй их этой вестью.
Гонец, приложив руку к груди, поклонился и повернул коня, Истамбек крикнул басмачам:
— Эй, джигиты! Поставьте для ляшкар-баши благородного Насырхана самую лучшую юрту, — затем с пренебрежительной вежливостью обернулся к своим недавним собеседникам: — А вы, почтенные, чего всполошились? Если бы красные решились заглянуть сюда, мы прогнали бы их, как собак. Мулла Мадраим своими огненными словами вдохновил бы моих джигитов, — закончил он с нескрываемой насмешкой.
— Дух мой силен, но плоть немощна, — сконфуженно пробормотал мулла Мадраим.
Собеседники Истамбека начали снова усаживаться на ковер. Опускаясь на свое место, Истамбек негромко, так, чтобы слышали только его собеседники, проговорил:
— А в бою для нас главное — плоть. Дух-то у красноармейцев покрепче нашего. Плотью мы их должны победить, плотью.