— Увы, — поклонился Генбо. Глаза толстяка повлажнели, он поджал пухлые губы. — Время наше заканчивается. Никогда мы больше не увидимся.
Голос мудреца задрожал, взгляд замерцал, остановившись на Каори. Скрыв уши под тёмно-серой тёплой повязкой, она проверяла, насколько хорошо укреплены кинжалы на поясе.
Хижина опустела, дотлевали угли в ирори и Энно, толстый кот, насторожившись, наблюдал за входом.
Бледно-синее полотно неба роняло в свободный полёт жемчужные крохи снежинок. В похолодевшем вечернем воздухе закружились, засвистели белые вихри. По дороге, спускающийся с холма, медленно шёл невысокий худой старик с головой белой, точно лунь. Одетый в меховой плащ с высоким воротом, он опирался на чёрную трость и неуклюже передвигал ноги в широких штанах, туго затянутых поясом. Старик уныло глядел под ноги и что-то напевал.
— Папапароверить, кы-кыто он, оттк-уда пппришёл, — скомандовал Йитсуро, и сердце мастера забилось чаще, мысли заметались в голове, как муравьи, растревоженные прутиком лакомки-макаки. — Отттку-уда в Аццц-уми, н-ана нищего момомомо-наха не пппп-охож… ны-на м-мастера?..
Два ниндзя «Широй хасу» подбежали к старцу, остановили.
Сомнение Йитсуро — как маленькая лужица на дне колодца, но разум недвусмысленно подсказывал, что колодец-то пересох!.. Давление стиснуло виски, на лбу проступила испарина.
— Эээ-верни-итесь! — запоздало крикнул он, но свист метели поглотил звук. Йитсуро поёжился, будто после дурного сна. — Ве-ернуть их!
Ближайшие синоби Ига ринулись из тростника наперегонки. Ими тоже владело неприятное предчувствие.
Подняв голову, путник иронично поглядел на двух молодых ниндзя, остановивших его. Усёк краем глаза и тех, что бросились наперехват. Катана появилась в его руках моментально и одним резким движением вскрыла раззявам животы. Получив смертельные раны, двое молодцов даже не успели вскрикнуть, свалились. Рыхлый снег под ними окрасился тёмно-багровым. От негодования мастер Йитсуро выругался — старик, словно исчез в метели, остались лишь два мёртвых ниндзя.
Бой вспыхнул мгновенно. Схлестнулись две волны синоби, две сильные школы — южная и северная. В докучливом протяжном вое ветра, в белой холодной снежной пыли, молодые ниндзя погибали один за другим. Шелест сухого тростника, хруст тонкого забрызганного алыми каплями дымящегося кровью льда, глухие предсмертные стоны — утопали в заунывном вое метели. Выяснилось, что Ацуми атаковало не только северное додзё, но и монахи-воины из секты нитирэн. Люди в лиловых балахонах с опущенными капюшонами яростно набрасывались на воинов «Белого лотоса». На фоне снежной пелены, застилавшей воздух, копошились большие чёрные пятна, словно в комья земли вселились злые духи.
Среди ниндзя южной провинции Ига, облачённых в тёмные одежды, не на жизнь, а на смерть бились остатки банды Рыжего Змея. Как необычная светло-коричневая родинка на щеке, они бросались в глаза своим босяцким видом, и казалось, что даже буракумины, бродяги с большой дороги, помогали отстаивать Ацуми семье «Широй хасу». Враг притиснул воинов Йитсуро вплотную к домам, схватка кипела уже и внутри хижин.
Бодзу получил множество ран, и ниндзя, видевшие его, удивлялись, какой живучий и сильный всё-таки этот монах. Защищая друзей, он растратил последние силы, и, наконец, отравленный вражеский сюрикэн повалил гиганта.
— Эй, ты что, великан? — Шиничиро припал к нему, словно к родному. — Поднимайся и дерись! Друзья в беде! — он схватил Бодзу за огромные иссечённые плечи, потряс, что нашлось сил, из глаз невольно хлынули слёзы. — Эй, я только с вами был свободен, с вами жил так, как мне хотелось!
Губы Бодзу побелели. Блуждавший взгляд говорил, что монах не расслышал и половины сказанного.
— Что? — переспросил умирающий, приподняв лохматую голову. — Ты где, Шини-тянь?
Печаль расставания с миром заставила монаха вспомнить прошлое, на миг ему почудился буддийский храм в Киото, где он провёл детство, и вкус тёплого молока. Солёные капли, лившиеся из глаз Шиничиро, падали Бодзу на поцарапанные щёки и скатывались, исчезая в разбросанных по снегу волосах. Большое сердце великана стучало тише, тише, ти… Хаору, едва отбившийся от очередного врага, подскочил и потянул Шиничиро к «Главной цитадели».
— Брат, вставай! — впервые Хаору так его назвал. — Спокойно!
Шиничиро не мог сохранять спокойствие, его лицо выражало гнев и неподдельное горе. Он почувствовал, как ёкнуло сердце, близость гибели сводила с ума, но впервые не лишила самообладания и храбрости.
— Они не могут умереть, они — мои друзья! — крикнул Шиничиро отчаянно, ощутив боль в голове, огонь в груди, негодование и ярость в сердце. — С ними… с ними, понимаешь, я ощутил полноту жизни, был самим собой!
— Каори и Джюндзи бьются бок о бок, Кагасиро с ними, ранен! — рычал Шиничиро.
— Асахара укрылся в хижине. Не уберёмся, погибнем! — возражал Хаору.
Бушевавшая в душах ярость заставляла их сражаться неистово, но вражеские ниндзя превосходили числом, окружили и заняли посёлок.
— Мы не сможем помочь никому! — кричал Хаору. — Где обещанное подкрепление? Что она там бормотала перед уходом?
— О-ооо-отпусти-и меня-а!
Вырвавшись, Шиничиро оказался около Кагасиро и Каори, встал и закрыл их, подняв тот самый фамильный клинок дома Зотайдо, сверкнувший холодным блеском в малиновом сумеречном свете.
— Северное додзё! — орал Шиничиро, глядя на знакомых ниндзя. — Убирайся отсюда!
Кендзо, двигавший отрядами, словно шахматными фигурами, не поверил глазам. Своим писклявым голосом он остановил нападающих, некоторое время вглядывался в похудевшее веснушчатое лицо парня.
— Не может быть, — медленно покачал он головой, и, словно страшное привидение узревший, отступил на шаг. — Единственный сын Шуинсая… Предатель. Перебежчик!
— Шиничи!.. — изумлённо воскликнула Морико. — Опозорил нас, отца!
— Старый дуралей! — смачно сплюнул Шиничиро, махнув фамильным рюкозукой. — Катитесь в Ампаруа!
Кагасиро, Каори, Джюндзи и остальные поражённо наблюдали картину из-за спины сына одного из лучших мастеров северного додзё.
— Зачем? — тихо спросил Кагасиро, вздохнув.
— Взять… его! — от напряжения писклявый голос Кендзо сорвался, и старик закашлялся, словно болен был смертельной хворью нищих.
— Вы уверены, сэмпэй? — спросил Сотан из додзё Кендзо. — Сын мастера Шуинсая… этот?
Синоби Ампаруа стояли в замешательстве, оставшиеся Ига, в том числе и мастер Йитсуро, готовились к бою насмерть.
— Никаких сомнений, — нервозно кинул Кендзо, брызнув слюной. — Схватить… живого!
Подобную наглость мог позволить себе лишь безумец: Шиничиро, взметнув клинок, напал на Кендзо. Промахнулся, и почувствовал, как сосёт под ложечкой, колени задрожали мелкой дрожью, сердце затрепетало, как листва кипариса, но парень понимал безнадёжность положения, и потому вновь ринулся в атаку. Мастер Кендзо уклонился и пропустил дерзкого мимо себя, не причиняя ранения. Развернувшись, Шиничиро с криком побежал на старика снова. Кувырком перепрыгнув тех, которые перегородили путь, парень яростно замахнулся рюкозукой. Пульсировали жилы на его шее под ухом, на висках. Проворно вскинув катану, Кендзо с трудом парировал повторный удар.
Впервые за много лет Кендзо испугался за свою жизнь! Этот древний изогнутый меч в руке мальчишки — словно несытый ками… Фамильный клинок сам искал жертву!
Старик пискляво заголосил что-то маловразумительное с яростью, бушующей в груди. Ученики никогда не видели наставника столь обеспокоенным.
Сотан, вытащив духовую трубку, дунул, и поразил Шиничиро усыпляющим дротиком.
— Не подходите, прочь, прочь! — сын Шуинсая не подпускал к друзьям недавних однокашников, ставших теперь врагами.
Яд был не смертельным и действовал замедленно. Ноги парня отяжелели, а рассудок помутился. Язык стал непослушным и едва ворочался. Оступившись, парень завалился назад, упал на руки немого. Натянуто улыбаясь, Джюндзи благодарно глядел на Шиничиро. Сквозь шум снежной круговерти парень услышал отчаянный голос Кагасиро:
— Бейтесь насмерть!..
Лишь забытьё поглотило разум, и жестокая реальность растворилась, Шини увидел себя под высокой раскидистой сосной, сидящим на циновке, и перед его счастливыми друзьями служанки расставляли узкогорлые бутыли саке да кипарисовые подносы с едой. И они вкушали, а не ели — неторопливо, церемонно, а не так, как в жизни — по-домашнему. На Шиничиро они не смотрели… не видели его. И он хотел присоединиться к трапезе, а не мог: друзья были рядом, и всё же оставались недосягаемы… отчего так?
Видевшие сражение со стороны поняли бы, что каждый воин, стремясь навстречу вечности, мечом куёт свою судьбу, такую непохожую на чужие. Алые и багровые цветки расцветали под бездыханными телами воинов. Кагасиро, рыжея священной шевелюрой, лежал ничком с широкой раной на животе, рядом Бодзу, исполосованный, с синюшной кожей. Каори разметалась по снегу, пол-лица отсечено и отвалилось ломтем, обнажены кости скул, кровавые зубы. Джюндзи застыл с удивлённой миной, глядя внутрь собственной грудной клетки, вскрытой мечом, словно крабий панцирь — ещё при жизни довелось ему увидеть собственное сердце.
— Никто не спрятался? Отвечай, а то поплатишься! — синоби Ампаруа забегали в дома, угрожали дрожащим рыбакам, искали укрывающегося врага.
В гассё-дзукури за Асахарой Кендзо зашёл сам. Упитанный кот, увидев незваного гостя, встал дыбом, зашипел. Задрав большой пушистый хвост, попятился к остывшему очагу. Не мигая, горели из полумрака крупными изумрудами два круглых глаза.
— Выходи, предатель! — спокойно процедил мастер, приподняв окровавленный меч.
— Иду, иду, добрый человек, — отозвался Асахара наигранно испуганным голосом. Мешковатая одежда висела на теле лохмотьями. Он криво посматривал на Кендзо и покашливал. Из-за слабого освещения лицо разноглазого казалось почти мертвецким; если бы не влажный блеск зрачков, то можно было подумать, что он живой мертвец.