- Защищайся не подставками, а нырком. Нырком под его руку и коротким снизу вверх… Коротким снизу вверх…
Дальнейших пояснений Валерий не слышал, слова Игоря Леонидовича заскользили мимо сознания. Слева, за канатами ринга, у судейского стола возвышался флагшток. Два молодца в расшитых золотыми галунами синих куртках начали снимать красное шелковое полотнище…
У Валерия по спине пробежал холодок. Шесть раз в честь побед его товарищей на флагштоке взвивалось алое знамя, шесть раз звучал гимн его Родины. И вот сейчас они уже уверены в победе мюнхенца… Не успел стихнуть глухой звук электрического гонга, как Валерий был уже на ногах.
Рудольф тоже спешил, спешил закрепить успех. Вскинув руки в боевую стойку, нагнув голову, на которой щетинились волосы, пряча круглый подбородок под выставленное левое плечо и сбычившись, не останавливая наступательного движения, он шел прямо на Рокотова. Шел, как танк, грозный и несокрушимый, готовый обрушить залп тяжелых ударов.
Валерий, чуть нагнув голову, с упрямым блеском в сузившихся глазах шел грудью вперед, шел, почему-то не поднимая рук в боевое положение. В прокуренном переполненном зале стало тихо. Одни зрители удивленно смотрели на русского, не понимая, почему он медлит, не поднимает рук. Другие считали его поведение дерзким вызовом прославленному мастеру, мальчишеством, за которое придется расплачиваться дорогой ценой. Третьи, полюбившие Рокотова за дни чемпионата, видели в его опущенных руках не перчатки, а тяжелые связки гранат. Так снежной осенью сорок первого на подступах к Москве вставали против фашистских танков…
В напряженной тишине раздался окающий волжский басок, сильный и уверенный:
- Валера! Покажи ему Сталинград!
Они схлестнулись в середине ринга. И в то мгновение, когда столкновение казалось неизбежным, когда дистанция стала зоной боя, а Шилленбург уже дал залп и его кулаки начали полет, Валерий, так и не поднимая рук, неожиданно сделал резкое движение телом в сторону с поворотом на носках. Такие повороты выполняют тореадоры, пропуская в сантиметре от себя разъяренного быка. Под подошвами боксерских ботинок звучно скрипнула канифоль.
Шилленбург, не ожидавший такого маневра, проскочил мимо, и его удары пошли в воздух. А Валерий с полуоборота, казалось бы неудобного положения, нанес два спаренных удара по корпусу и, шагнув вперед, вошел в ближний бой. Откуда у него взялись силы, он и сам не знал. Забывая о вывихнутом пальце, он пустил в ход свои чугунные кулаки, нанося тяжелые удары по животу, вкладывая в каждый из них восемьдесят один килограмм собственного веса: «Сбить дыхание… сбить… И коротким снизу вверх… Только наверняка!»
Рудольф, защищаясь подставками перчаток и локтем, попятился назад, пытаясь выскользнуть из опасного ближнего боя. Назад, назад… Но никакие силы не могли оторвать русского, он, как гвоздь к магниту, прилип к нему. Они двигались по рингу, словно связанные одной веревкой. Тогда Рудольф, понимая, что он не только теряет очки, но теряет и силы, ибо каждый удар как прямое попадание снаряда, что так можно и проиграть, грубо схватил, обнял Валерия. Не дать работать! Ослабить темп! Судья замешкался. Мюнхенец, держа русского, дважды попытался нанести удар головой. Бровь… Рассечь ему бровь… Тогда судья остановит бой, и этого сумасшедшего русского снимут за «невозможностью продолжать поединок».
- Брэк! По шагу назад! - рефери разнял боксеров, наказывать мюнхенца он и не думал.
В зале раздались свист, топот. Зрители возмущались пристрастным судейством на ринге. Рудольф, отскочив от русского, тяжело дышал. Тренированный организм восстанавливал силы. Шилленбург не забывал, что на него смотрят со всех сторон, и растянул губы в улыбку. Вблизи она была похожа на оскал пантеры. Маневрируя по рингу, он укрылся за частоколом прямых ударов. Западногерманские туристы повскакивали с мест и, размахивая знаменами, дружно скандировали:
- Ру-дольф! Ру-дольф! Хох-хох!
Боксеры закружили по рингу, зорко следя друг за другом.
Оба устали, пот струился по лицам, застилал глаза. «Не уйдешь! Коротким снизу вверх… - Этому была подчинена вся воля Рокотова.- Бить наверняка!»
Пошла последняя минута раунда. Шилленбург, маневрируя и меняя позиции, наносил издалека серии ударов. Так стреляли эсэсовцы по пленным. Очередь, очередь, очередь…
- Ру-дольф! Хох-хох! - гудели трибуны.
Валерий пропустил несколько ударов. Пропустил умышленно. Так надо, иначе не поверит. В голове гудело, ноги стали тяжелыми и непослушными. В пересохшем рту появился солоноватый привкус. «Кровь… губу разбил»,- подумал он и, не спуская глаз с ног соперника, качнулся, качнулся, как бы теряя равновесие…
В глазах мюнхенца мелькнул хищный огонек. Наконец-то! Сделав обманное движение левой, он пустил в ход свою правую. С поворотом плеча, пружинистой силой спинных мышц. Это был не удар, а пушечный выстрел.
Но там, где стоял пошатнувшийся русский, неожиданно оказалась пустота. Рудольф, ничего не понимая и теряя равновесие, еле удержался на ногах. Эти сотые доли секунды и решили исход боя. Рокотов, уклонившись от удара, нырнул под руку мюнхенца и, выпрямясь, с поворота послал свой кулак снизу вверх, в открытый гладко выбритый подбородок. В этот удар боксер вложил все - силу, волю и жажду победы…
Мюнхенец покачнулся и медленно, словно он делает это вполне сознательно, упал к ногам Рокотова и уткнулся лицом в его ботинки.
Валерий, переступил через него и, не ожидая команды судьи, направился в дальний нейтральный угол.
Судья-испанец посмотрел на председателя жюри, на судей, на уткнувшегося в пол барона и нехотя начал счет.
При слове «аут» два помощника секунданта вместе с Хельмутом Грубером перескочили через канаты и подхватили Рудольфа под мышки.
И только теперь Валерий почувствовал страшную усталость. Перчатка левой руки, казалось, была наполнена расплавленным свинцом. Одеревеневшие ноги не слушались. Он ничего не чувствовал, не видел, не слышал, а только улыбался разбитыми в кровь губами и смотрел, смотрел на флагшток. Там медленно поднималось алое знамя. Знамя Родины. И звучал гимн. И тысячи людей - друзей, скрытых и явных врагов - вынуждены были встать, отдавая честь и знамени и гимну.
Едва отзвучала музыка, как к рингу, к пьедесталу почета, устремились товарищи по команде, друзья-берлинцы, советские туристы. Отто Позер сунул в руки букет и долго целовал вспотевшее лицо друга. Журналисты осадили раздевалку. А Валерию хотелось только одного: скорее стащить перчатку с руки, сунуть кисть под струю горячей воды…
6
Поздно вечером Игорь Леонидович привез Рокотова в гостиницу. Они побывали в больнице. Врачи, которые смотрели бой по телевидению, ахнули, когда узнали, с какой рукой боксировал русский. Быстро сделали рентгеновский снимок. Обработали кисть, загипсовали. Пожилой немец, хирург, удивленно и восхищенно качал головой.
- Какой народ! Какое мужество! Какое мужество…
В номер гостиницы, едва Микларжевский уложил Рокотова в постель, без стука вошел Виктор Иванович и с ним незнакомый советский майор.
- Вот еще один представитель печати. Военный корреспондент,- отрекомендовал майора Виктор Иванович.- Замучил меня вопросами.
- Это сенсация! - быстро заговорил майор, усаживаясь рядом с Валерием на кровать.- Вы совершили подвиг!
Валерий, не поворачивая головы, устало произнес:
- При чем тут подвиг…
- Не скромничайте! Я все знаю!
- Да ничего вы не знаете… - ответил Валерий и, помолчав, добавил: - Там, на столе, письмо. От матери…
Журналист взялся за конверт. В листке из ученической тетради, исписанном химическим карандашом, лежала пожелтевшая вырезка из газеты. Майор пробежал глазами письмо. Мать сообщала сыну, что приезжал однополчанин отца, который долго разыскивал семью своего командира, и рассказал о последнем бое - он подарил на память газету. Майор прочел вырезку из газеты, строчки, подчеркнутые фиолетовыми чернилами, посмотрел на боксера и снова перечел:
- «А на площади перед рейхстагом рота залегла. Тогда капитан К. Рокотов схватил знамя и с криком «ура»! побежал навстречу свинцу. Солдаты ринулись за ним. На ступеньках рейхстага капитан упал, не выпуская из рук знамени. Бойцы подхватили командира вместе со знаменем и ворвались под колонны. Знамя было пробито пулями в нескольких местах…»
Майор молча вынул пухлый блокнот и стал торопливо переписывать строчки из пожелтевшей фронтовой газеты.
В ЖИЗНИ ВСЕГДА ЕСТЬ МЕСТО ПОДВИГАМ!
Дорогой читатель! Ты только что прочел приключенческую повесть Георгия Свиридова «Последний раунд». Если ты любишь и знаешь бокс, в образах героев этой книги ты, наверное, нашел знакомые черты многих твоих любимых героев ринга - Валерия Попенченко, Бориса Лагутина, Геннадия Шаткова,- их судьбы, пути в «большой бокс». Сегодня некоторые из них - гости нашего «Клуба героев».
…Подвиг рождается в бою. И сколько бы ни спорили о его природе, определяя ее условиями времени, профессией или качествами личности, при всем при этом прежде всего нужно говорить о мотивах подвига. Во имя чего? В ответе на этот вопрос и кроется гражданская и социальная основа подвига. Во время войны над этим не задумывались - в дни смертельной опасности для Родины подвиг стал явлением обыденным, повседневным. В мирные дни профессии чекиста, испытателя, полярника или космонавта уже по одному своему профессиональному содержанию являются героическими. Но есть ли место подвигу в жизни человека, не видевшего войны, не овеянного героикой профессии, твоего сверстника, спортсмена, комсомольца, если и принимавшего участие в бою, то только в спортивном? Он еще ничего громко-героического не сделал - не успел сделать,- никого не спасал из огня, воды или от ножа хулигана, не ловил преступников, не рисковал жизнью… И тем не менее…
РИЧАРД ЛЬВИНОЕ СЕРДЦЕ
Варшава. Соревнования по боксу. Идет финальный поединок боксеров полусреднего веса. Советский спортсмен Ричард Тамулис проводит стремительную атаку, и… острая боль обжигает руку. Врачи ахнули - легкий перелом.