Мюллер решил действовать наверняка. Первым он допрашивал раненого Михася. Мюллер знал, что раненых легче всего заставить говорить, тем более мальчишку. Однако план молниеносного раскрытия таинственного партизанского отряда затрещал по швам. Паренек оказался крепким орешком. Ничего вразумительного под пытками он не сказал, лишь, теряя сознание, бессмысленно повторял: «Вовка - Восыком» и «ничего не знаю».
Таинственный русский Восыком оставался загадочной личностью, хоть Мюллер не сомневался, что это он руководит партизанским отрядом.
Мюллер взялся за второго. Но тут он изменил тактику. Он решил начать с психологической обработки. По указанию Мюллера в камеру к Вовке посадили жестоко избитого Андрея Степановича. Эсэсовец был убежден, что вид окровавленного взрослого человека устрашающе подействует на мальчишку. Чтобы усилить эффект, в камеру был брошен и полуживой Михась.
Вовка остановился на пороге, жмурясь от яркого электрического света. Ефрейтор грубо ткнул его в спину.
- Шнель!
Вовка вылетел на середину комнаты, еле удержавшись на ногах. Осмотрелся. Просторное помещение. От стены отвалились куски штукатурки, обнажив красные кирпичи. Во многих местах выбоины от пуль, засохшие бурые пятна. У Вовки мороз побежал по коже. Он догадался, что это следы крови. Вовка невольно отвел взгляд и стал рассматривать массивный письменный стол, около которого стояла простая табуретка. Вовка поднял глаза и увидел немца в форме офицера. Продолговатое свежевыбритое лицо с большим подбородком и холодными колючими глазами. Он, ловко перекидывая языком сигарету из одного угла рта в другой, сверлил Вовку пристальным взглядом. Вовка опустил голову. «Сейчас начнется», - подумал он.
Офицер сказал что-то по-немецки, и ефрейтор, топая сапогами, удалился. Вовка, не поднимая головы, ждал. За спиной офицера было распахнуто окно. Оттуда лился свежий ночной воздух, насыщенный ароматом цветов и вкусными запахами еды, которые щекотали ноздри и раздражали аппетит. Вовка облизнул губы и сглотнул слюну.
- Проходи, мальчик, - сказал по-русски немец ласковым тоном. - Садись.
Вовка наморщил лоб от удивления.
- Ты, наверно, хочешь кушать? - спросил тот, когда Вовка сел на краешек табурета. - Да?
- Хочу, - признался Вовка, искоса наблюдая за офицером.
Тот подошел к двери, запер ее, потом открыл ящик стола, вынул булку и масло. Подмигнув Вовке, он перочинным ножом отрезал кусок.
- Кушай, - он протянул его Вовке. - Быстро!
Вовка двумя руками схватил кусок и, поглядывая на немца, с жадностью стал есть. Немец уселся неподалеку на край стола и, раскачивая начищенным до блеска носком сапога, улыбался и кивал головой.
Вовка уплетал булку с маслом, а мысли его работали с удвоенной скоростью. Для чего фашист его кормит? Почему так мягко разговаривает?
А немец дружески подмигивал. Прямо перед Вовкой на столе лежала кобура из желтой кожи, она была расстегнута и оттуда торчала рукоятка пистолета.
- Ты меня не бойся, - тихим доверительным шепотом произнес Мюллер и приложил палец к губам. - Тсс!
От таких слов у Вовки кусок застрял в горле. Чтобы не выдать волнения, он продолжал механически жевать.
- Я свой, - продолжал шепотом тот, - только переодетый в немецкую форму. Ты на нее не обращай внимания. - Он презрительно кивнул на свои погоны. - Это для маскировки. Ты должен мне помочь. Надо немедленно предупредить командира партизанского отряда. Ему грозит гибель. Фашисты послали в отряд предателя.
У Вовки на лбу выступила испарина.
Мюллер вошел в роль.
- Командир партизан, - продолжал он, - мой товарищ, мы с ним учились вместе в одной школе. Он очень смелый и храбрый. - Мюллер понизил голос: - Его фамилия Восыком. Он пустил под откос воинский эшелон. Ты знаешь об этом. Так знай и то, что крушение произошло благодаря мне. Это я сообщил товарищу Восыкому о том, что идет особо секретный эшелон с военным грузом. А гибель генерала? Ты думаешь, кто предупредил товарища Восыкома о времени проезда автомобиля? Я. И много других операций делалось благодаря моей информации. Понял? - И Мюллер приступил к самому главному. - Надо сообщить ему, и немедленно, иначе предатель погубит отряд.
Вовка понял все и делал вид, что очень внимательно слушает Мюллера. Мысленно он измерял расстояние до рукоятки пистолета, который лежал так близко, что стоит протянуть руку, и пистолет твой. Не поднимая головы, Вовка тихо спросил, стараясь подавить дрожь в голосе:
- Когда надо идти к Восыкому?
- Сейчас, немедленно.
- Хорошо, - одними губами прошептал Вовка, готовясь протянуть руку к пистолету. - Я проведу вас.
- Гут, киндер! - воскликнул Мюллер и тут же спохватился, мысленно проклиная себя за неосторожность.
Этого секундного замешательства Вовке было достаточно. Выхватив пистолет, он отпрыгнул в угол комнаты.
Мюллер, не раздумывая, схватил тяжелое пресс-папье и запустил в Вовку. Он ловко увернулся. В следующее мгновение гитлеровец с быстротой пантеры бросился на Вовку. Но тот уже успел снять предохранитель.
- Получай, гадина! - крикнул Вовка. - Нет никакого Восыкома, а есть просто Вовка, сын командира!
Прогремел выстрел.
- О доннерветтер! - Мюллер схватился обеими руками за грудь и стал медленно падать. - О доннерветтер!
Вовка еще дважды выстрелил и, обежав стол, вскочил на подоконник. В дверь с криками ломились фашисты. Вовка, не зная, что там, за окном, прыгнул в темноту.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,
в которой Вовка находит отца
Выпрыгнув из окна, Вовка шлепнулся на цветочную клумбу. Тут же вскочил и, не оглядываясь, пустился наутек. Впереди темнел высокий деревянный забор. С разбегу Вовка взобрался на него и кинулся вниз. Но тут он зацепился краем рубахи за гвоздь и беспомощно повис на нем.
Вовка старался порвать рубаху, но она, на беду, была крепкой. А по двору уже бежали солдаты. Лучи карманных фонарей шарили по забору. В отчаянии Вовка попытался выскочить из рубахи. Он рванул ворот, срывая пуговицы, но было уже поздно. Яркий свет ослепил его. Вовка почувствовал, как сильные жесткие руки вцепились в него…
Удары сыпались со всех сторон. Теряя сознание, он видел перед собой разъяренные лица немцев.
Они забили бы Вовку насмерть, если бы не подоспел ефрейтор Макс. Он грубо растолкал взбешенных солдат.
- Назад, буйволы! Этот щенок еще нужен нам. Его надо в штаб доставить.
Ефрейтор Макс слышал телефонный разговор лейтенанта Мюллера и понимал, какую ценность представляет в данной ситуации этот маленький русский. Он один знает тех, кто убил генерала Франца Иосифа Альгерштейна. Кроме того, этот звереныш ухлопал лейтенанта Мюллера.
Растолкав солдат, ефрейтор склонился над Вовкой. Тот не шевелился. Макс торопливо сунул грубую ладонь под рубаху, прижал к груди. Уловив слабые удары сердца, он улыбнулся в прокуренные усы.
- Жив! - и приказал подчиненным: - Мешок!
Два солдата, топая сапогами, сбегали к складу, где лежали приготовленные к отправке в Германию мешки с пшеницей, быстро высыпали из одного зерно на землю и принесли его ефрейтору.
Вовку затолкали в мешок, ефрейтор сам завязал узел.
- Теперь порядок, - сказал Макс и, отыскав глазами шофера, сказал тоном командира: - Заводи свой примус.
Шофер недовольно повел плечами, но, ни слова не говоря, отправился к грузовику. Он знал, что с плешивым Максом лучше не связываться.
Вовку бросили в кузов. Ефрейтор толкнул его носком сапога. Мальчишка не шевелился.
- До штаба не очухается, - сказал Макс, раздумывая, где ему ехать: в кузове или в кабине.
- После таких оплеух вряд ли он вообще очухается, - произнес шофер, усаживаясь на свое место.
Макс еще раз взглянул на безжизненный мешок и полез в кабину.
- Трогай. - Он вынул пачку папирос, закурил. - Да побыстрее жми!
Дорога была неровной, шофер гнал машину на полной скорости. Грузовик трясся по булыжной мостовой, вздрагивал на ухабах и рытвинах. В одном месте так подпрыгнул, что ефрейтор чуть головой не вышиб лобовое стекло. Он выругался и покосился на шофера.
- Может, сбавить скорость? - спросил шофер, кривя губы.
- Не сбавить, а прибавить, - пробурчал ефрейтор, усаживаясь поудобнее.
От сильной тряски Вовка пришел в себя. Во рту он почувствовал неприятный солоноватый вкус крови, в нос лезла пшеничная пыль.
Сознание быстро прояснилось. Он вспомнил все, что с ним произошло. Вовка ощупал мешок и убедился, что он завязан. По толчкам догадался, что везут его в машине.
Лежать было неудобно. Грузовик бешено мчался, и Вовку кидало из стороны в сторону. «Топить везут, - вдруг обожгла его мысль. - Иначе для чего понадобилось фашистам заталкивать меня в мешок». Вовка где-то слышал, что вот так в прошлом веке топили бунтовщиков и восставших крестьян.
Вовка прислушался. В кузове, кажется, никого нет. Он покатился от борта к борту и стал напряженно думать о том, как бы ему выбраться из мешка.
Он обшарил карманы. В них ничего не было. «Сейчас бы ножик или хотя бы гвоздь, - с отчаянием подумал он, - а голыми руками что можно сделать?» От обиды Вовка чуть не заплакал. Неужели так глупо придется погибнуть? И тут же чуть не подпрыгнул от неожиданной смелой мысли: зубы! Есть же у него зубы!
Вовка схватил руками мешковину, стиснул ее в комок и, сунув в рот, начал быстро жевать. Он двигал челюстями с остервенением. Грубая ткань вскоре поддалась. Вовка прогрыз небольшую дырку и осмотрелся. Не теряя времени, Вовка вставил в отверстие пальцы обеих рук и принялся изо всей силы тянуть в разные стороны. Когда дыра сделалась побольше, Вовка просунул в нее ступню ноги и ухватился за край ее двумя руками. Напрягся, потянул. Мешковина не выдержала, поползла.
Только бы не заметили те в кабине. Он вылез из мешка, подкатился к борту. Дорога бешеной лентой летела под колеса. У него закружилась голова, прыгать было страшно.
Вовка ухватился за край борта, изловчился, перелез, повис на руках сзади, почти доставая ногами землю, и спрыгнул.