В институте Склифосовского Татьяне Егоровой поставили диазноз: закрытый перелом носа без смещения. За что, спрашивается? «Ведь Высоцкий – это не мой тип абсолютно, – говорила Татьяна. – Я Володю как барда, как личность ценила, но не как… Понимаете, да? Я специально глазки ему строила: назло, назло, назло! Сейчас, думаю, Андрюшечка заявится – пусть видит: Высоцкий, а не кто-то там…»
Будущая «хозяйка» театра «Современник» Галина Борисовна Волчек вспоминала о годах 60-х с особым чувством: «Не спали ночами, спорили до хрипоты об искусстве… Когда с Евстигнеевым поженились, то сначала снимали комнату в коммуналке… Все по очереди ночевали. У нас стояла широченная кровать, мы укладывались на нее поперек – много народу помещалось. Туда приходили все: Женя Евтушенко, Роберт Рождественский, Булат Окуджава, Володя Высоцкий… Оно и понятно – круг-то был узкий…»
О Высоцком же Волчек говорила, что он «не просто был другом», он был одной крови. И как потом отстаивала Галина Борисовна, демонстрируя твердость своего характера и настойчивость, «пробивая» сразу четыре песни Высоцкого в спектакль «Современника» «Свой остров». В том числе ставшую для Высоцкого программным манифестом «Я не люблю!».
«…У меня была цель, – признавалась она, – внедрить в него Володины песни официально. Не так, чтобы их под столом слушали во всех высоких кабинетах, где их же и запрещали, а чтобы они официально сущестовали в спектакле и были не просто иллюстрациями, а абсолютно необходимой частью повествования… Но через какие барьеры мы прошли! Володя мне говорил: «Галина, перестань. Уже понятно, что они не выпустят спектакль». Две недели шла тяжба, когда спектакль был уже полностью готов. Начальство в лице культурных руководителей того времени предлагало мне заменить Высоцкого на кого угодно, и как самый большой подарок мне говорили: «Даже песни Северянина можете взять». Любые, только не Высоцкого. И все-таки мы победили. Я была очень счастлива. В нашем спектакле пел Игорь Кваша… Володя абсолютно принимал то, как это делал Игорь, потому что он под него не подделывался, он просто осмысленным речитативом… нет, скорее он пел, но так, как поют драматические артисты…»
Подводя предварительные итоги, Галина Борисовна категорично заявляла: «Высоцкий как бы возглавляет список из поэтов, артистов, бардов – тех личностей, которые подтверждают, что лозунг «У нас незаменимых нет» неверен… Я до сих пор не рационально, а кожей реагирую на его появления на радио, по телевизору. Я чувственно на него отзываюсь. Ему не надо было выдумывать экстрему. Он сам по себе был экстрема…»
Она же говорила, что он не был диссидентом, но «при этом это был настоящий феномен. Ведь в истории второй половины ХХ века не было такой популярности, такого абсолютного народного признания в самых разных слоях общества. Еще задолго до того, как книжку назвали «Нерв», мне казалось, что Володя опередил время не только способом мышления, а вот этой энергетикой, вот этим нервом… Вот этого нерва боялись, этой новой для того времени энергетики, которой он заражал. Не просто словами, не просто мыслями, а тем, как он это делал. Не только что, но и как».
– А Высоцкий тебя клеил?
– Я ему нравилась.
– А он тебе? – не отставал жених, он же актер Анатолий Равикович.
– Тоже нравился. Но не в том смысле, в каком ты думаешь. Он был для меня просто хорошим партнером, замечательным артистом, старшим товарищем. Он мне много помогал на площадке. По-моему, ему нравилось, что я такая дремучая… Я бывала у него дома, он давал читать мне разные книжки и даже подарил сборник стихов Цветаевой.
– Почему не свои?
– Я очень люблю Цветаеву и даже переписывала все, что можно было… А своих книг, к твоему сведению, у него нет!
– Ну а как же тот твой? – не удержался ревнивец Равикович, ставя себя на место Ириного тогдашнего обожателя, неофициального мужа-приятеля.
– Вы дурак, Анатолий Юрьевич, – сказала Ира, переходя на «вы». – При чем здесь Рома? Я же не спала с Высоцким!.. Ни до «Арапа», ни после.
– А во время? – Равикович все же был порой несносен…
Для Александра Наумовича Митты, приступившего к съемкам своего фильма с уникально длинным, почти былинным названием «Сказ про то, как царь Петр арапа женил», до последнего дня самой большой проблемой оставалась кандидатура исполнительцы роли возлюбленной Ибрагима Ганнибала Наташеньки Ртищевой. Перед постановщиком прошли целые табуны московских старшеклассниц и первокурсниц ВГИКа. Перебирая в очередной раз мосфильмовскую картотеку актрис, он обнаружил фото некой Ирины Мазуркевич, уже снявшейся в фильме «Чудо с косичками». Подумал-подумал и поручил помрежу найти эту девочку и пригласить на пробы. Но на всякий случай решил показать ее карточку Высоцкому. Тем более для кинопроб сцена была выбрана интимная – ночное свидание Ибрагима в спальне Наташи.
– С кем ты хочешь сниматься?
– А есть другие претендентки? – поинтересовался Высоцкий.
Митта показал фотографию еще одной актрисы.
– Нет, пусть будет эта. Как ее?.. Ира Мазуркевич?.. Давай попробуем.
«Я была этаким «чудом с косичками»: маленькая, с пухлыми губами и огромными глазищами. На меня многие обращали внимание из-за прекрасной фигуры. К тому же я не носила нижнего белья, потому что в нем не было тогда необходимости, – не стеснялась в комплиментах себе Ирина. – Но, если честно, темной деревенской дурой, и ничего про Высоцкого не знала. Ведь его песни можно было послушать только в магнитофонных записях или на концертах в закрытых НИИ. А я приехала в Горький учиться всего год назад из Мозыря, маленького белорусского городка, у нас там в ту пору не то что магнитофон, телевизор не так давно появился. Когда я рассказала подружке, что буду сниматься с Высоцким, она чуть дара речи не лишилась: «С кем? С самим Высоцким?!» Она-то, конечно, о нем была наслышана – уже год училась в Минске. И естественно, принялась рассказывать: и поет он потрясающе, и сам песни пишет, и в кино снимается, и в театре играет. Жена у него француженка, Колдунья…»
На репетиции Ира едва только заикнулась: «Владимир Семенович, а вы…» – он расхохотался. Она покраснела.
– Ха-ха-ха, Владимир Семенович! – продолжал громыхать он. – Да зови меня просто Володя.
Разница в возрасте для него не имела значения, ну и что с того – ему 37, а ей всего 16. С первого дня она стала обращаться к нему на «ты». Потом поняла: «То, что я тогда до конца не знала, кто такой Высоцкий, не испытывала по отношению к нему никакого пиетета, и определило наши дальнейшие отношения. Я не заигрывала с ним, не пыталась понравиться, что, видимо, его и подкупало. Нам с ним было очень легко. Но не было у меня к нему отношения как к чему-то необыкновенному! К сожалению…»
Высоцкий ее бережно опекал, покровительствовал. «Больше всего, – говорила Ирина, – любил делать подарки. Ненавязчиво дарил то бархатные брюки, которые вез сыну (у нас с ним был один размер), то французский свитер. Один раз, помню, гримировалась перед съемкой, а он, вернувшись с гастролей, зашел ко мне. Ловко достал из гитарного чехла красивую кофту, зеленую с белыми полосками на груди, и со словами: «Потому что я купил тебе кофточку, потому что я люблю тебя, глупая», как бы шутя мне ее вручил. А я, действительно глупая, даже не знала, что у него есть такие стихи!.. А этой кофточке суждено было сыграть роковую роль в моей жизни. Именно в ней меня увидел мой будущий муж Анатолий Равикович – и пал смертью храбрых, сраженный стрелой амура в самое сердце…
А из Франции Высоцкий привез мне свою пластинку, надписав глянцевую обложку фломастером. Что там написано, сразу не удосужилась прочесть. Прижав к груди пластинку, села в трамвай и поехала к подруге… Но пока доехала, надпись стерлась, остались только вдавленные контуры букв». Так и не узнала, что он там написал, но тогда ей было все равно…
Накануне свадьбы Ирины с Равиковичем Кирилл Ласкари передал презент от Высоцкого – всякие модные штучки. Была и записка. «Арап Петра Великого» писал, что им очень нужно повидаться, у него есть определенные планы, и что Эфрос поставит для них антрепризный спектакль, и они с ним будут разъезжать по стране. Идея Высоцкого жениха довела до ручки. И тогда на его глазах невеста была вынуждена демонстративно порвать письмо.
Но и о мистике. На следующее утро после свадьбы Ирине позвонили и сообщили, что Владимир Семенович скончался. Напророчил Ибрагим Ганнибал, обещая в финале «Сказа…» своей возлюбленной Наташе Ртищевой: «…Счастье мое, никому я тебя до смерти не отдам». Так получилось, что до смерти Высоцкий никому ее не отдал…
Во время съемок «Арапа» обаяния Высоцкого на всех хватало.
Знаменитый Давид Тышлер, отвечавший за постановку фехтовальных сцен в картине, предложил, чтобы «Ганнибала» поднатаскала для съемок его лучшая ученица Таня Колчанова.
– Бонжур, мсье. – Она присела в реверансе, первый раз встретив Высоцкого на съемках.
Он, загримированный под арапа, с белой повязкой на лбу, в распахнутом шитом золотом камзоле, тут же ей подыграл:
– Пардон, мадемуазель, я не застегнут. – И стал поправлять камзол.
Потом, вспоминала Татьяна, Тышлер стал вводить его в сцену, обучать схеме поединка… Владимир был эмоционален, размахивал шпагой, никак не хотел вмещаться в привычные рамки. Если учесть, что фехтовать соперникам предстояло без масок, а к тому же в руках у Высоцкого была настоящая острая шпага ХVII века, то становится ясно, что позволить ему импровизировать Тышлер не мог. В какой-то момент Высоцкий царапнул острием щеку маэстро. Окровавленный (слегка) Давид Абрамович только и бросил: «Пусть Танька тебя потренирует».
Она носилась за Высоцким по винтовой лестнице, доставая его опахалом, а он должен быть защищаться. Митта орал: «Понатуральнее!» – и тогда Татьяна с маху сунула опахало в рот Высоцкому, тот в сердцах едва не воткнул в нее шпагу. Режиссеру понравилось, ей – не очень.