Приземлились благополучно. И Проклова вовремя поспела в свой родимый Художественный театр, услышав напоследок шутливые слова:
И уж вспомнить неприлично,
Чем предстал театр МХАТ…
Рассказывая о своих отношениях с Высоцким, Елена Проклова, конечно же, кокетничала: «Володя был галантным мужчиной и, естественно, мне, не самой последней женщине в этой стране, делал множество комплиментов. Я за чистую монету все не принимала, но что было, то было… Боже мой, да, может, ради красного словца, под настроение он как-то сказал: «Ленуся, я тебе песню посвящаю!» В конце концов, даже если и посвящал, то это личное дело. А какое право мы имеем менять то, что уже исторически сложилось?..»
Действительно, никакого.
«Дур-р-ра! Что ж ты сидишь, как мумия?!.» —
завопил Сергей Параджанов, должно быть, насмерть перепугав юную Анечку, которая мирно сидела на лавочке во дворе его дома, задумчиво рассматривая медленно плывущие в небе облака. Высоцкий уже ушел в дом переодеться, а его спутница, опомнившись, испуганно смотрела на дядю Серго.
– Он тебе нравится? – учинил он допрос, кивнув в сторону двери, за которой скрылся Высоцкий.
– Очень!
– Так что ж ты сидишь, как мумия?!.
Во время гастролей Театра на Таганке в Тбилиси Владимир Семенович нередко наведывался в гости к Параджанову. И тут познакомился с друзьями режиссера – семьей Альфреда Макагона. С ними была дочь, очаровательная девушка.
– А вы меня не помните, дядя Володя? – своим неожиданным вопросом она поставила его в тупик.
– Честно говоря… Я как-то…
– Ну вот, а я-то думала…
– Что произвела на вас неизгладимое впечатление, – завершил фразу дочери отец, и все рассмеялись.
Но Аня все же напомнила Владимиру Семеновичу об их первой встрече в Москве. Родители тогда впервые привезли ее показать столицу. Совершенно случайно попали на Таганку. После окончания «Антимиров» Высоцкий, Смехов и Золотухин стояли у края сцены, принимая аплодисменты. Зрители с задних рядов попросили Аню передать гвоздики актерам, не уточняя – кому именно. Смущенная девочка подошла к сцене поближе, и тут Высоцкий требовательно спросил: «Кому цветы?» Она растерялась, покраснела и вручила букет ему. Но успела сказать: «Дядя Высоцкий, я хочу быть актрисой!» – «Ну будешь, раз – хочешь. Пойдем, почитаешь мне что-нибудь. Вон там ступеньки…»
Анечка послушно взобралась на сцену и под аплодисменты зала пошла следом за дядей Высоцким. Там, за кулисами, прочла ему стихи. Он проводил ее к родителям обратно в зал и сказал на прощание: «Когда подрастешь, обязательно поступай в театральный».
– И что, поступила? – спросил Владимир Семенович, подмигнув родителям.
– Да нет, – теперь уже смутилась Анечка, – вот школу закончу в следующем году – и тогда уж…
Они условились, что на следующий день она покажет ему свой любимый Тбилиси. «Мы встретились, – рассказывала Аня, – и отправились гулять по улице Руставели. Владимир меня обнял и поцеловал в щеку, а у меня от страха задрожали коленки. Потом вернулись к дому Параджанова, и все.
Но один раз он меня все-таки поцеловал по-настоящему. Думал, что я отвечу, но я была такая наивная папина и мамина дочка, и он быстро все понял и не стал настаивать. Меня воспитали так, что первая брачная ночь возможна только с мужем. Тогда я была уверена, что и от поцелуя можно забеременеть, а секс до брака был равносилен страшному греху. Высоцкому, вероятно, и нравилась моя чистота, он все понимал и умилялся.
А в жизни у Анны все сбылось, как и предсказывал Высоцкий. И Тбилисский театральный она окончила, и реализовала себя как актриса. В 1992 году в Москве заслуженная артистка России Анна Альфредовна Макагон основала свой театр «У камина», для спектаклей которого стала сочинять и стихи, и музыку.
Когда в салон самолета рейса Москва – Рига вошел очередной пассажир, Виктория тотчас классифицировала: «Тип… Невысокого росточка, рыжеватый, воротник пальто поднят, на голове кепочка клетчатая, такая пижонская. В общем, то ли шпана, то ли фарцовщик».
Вошел – и сразу же на нее «глаз положил»: узнал, получается. Слава богу, рядом свободного места не было. Ну а к популярности Виктории Лепко не привыкать – ее пани Каролинка в телевизионном «Кабачке «13 стульев» немалым успехом пользовалась.
Прилетев в Ригу, Вика сразу направилась к условленному месту, где ее должна была ждать машина. А этот тип не отстает, за ней идет. «Ну и ну, – подумала девушка, – сейчас привяжется». И точно. Всю ее взглядом окинул и спросил:
– Вы машину ждете со студии?
– Да.
– Очень хорошо. Я тоже.
Помолчали. А у Виктории от сердца сразу отлегло: все-таки хоть и шпана, но студийная, своя. Приходит машина, ассистентка Илзэ прямо на того типа кидается: «Володя! Как я рада!» И когда он заговорил с ней, «Каролинка» почувствовала: «Мне плохо, вся покраснела от стыда, чуть из машины не вывалилась. Господи, что же я за дура! Володю Высоцкого не узнала, кумира своего!»
Ну а вечером, уже после съемок, Вика, Высоцкий и подвернувшийся под руку «майор Томин» – Леонид Каневский – весело возвращались в Москву. Всю дорогу травили актерские байки, анекдоты, читали шутливые стишки – словом, соревновались: чья возьмет?.. В аэропорту, перед тем как разъехаться по домам, Владимир задержал Викину руку в своей, посмотрел очень ласково и сказал: «Я тебя найду». Она подумала: «Да-да, найдешь, как же! У тебя там Марина… и вообще зачем я тебе нужна?»
Ошиблась девушка, плохо знала Владимира Семеновича. Вернее, не знала вообще. Когда она после утренней репетиции в Малом театре спускалась вниз, у раздевалки обнаружила… Высоцкого, довольного такого, что ее таки отыскал.
– Здравствуй! Ну что, поедем Пасху отмечать?
– Хорошо. Только потом у меня спектакль.
– Ничего, я тебя привезу.
«Приехали мы, кажется, в район Солянки, – припоминает Виктория. – Огромный дом, полный народу. Столы накрыты красивые, с пасхой и куличами. Все Володю ждали. Как только мы вошли, все – за стол. И начал он петь! Я тогда впервые «Охоту на волков» услышала. Это было такое потрясение! Вообще не могла ни есть, ни пить, только смотрела на него и слушала.
А после спектакля Володя посадил меня в машину и сказал: «Поедем ко мне! Если хочешь, возьми подругу». Я просто подпрыгнула от счастья! Ведь у меня была закадычная подружка Ритка. Я звоню в Риткину коммуналку. Выходит ее муж, тоже Володя. Я на него кидаюсь: «Володя! Миленький! Отпусти Ритку со мной! Там внизу в машине Володя Высоцкий! Мы к нему поедем, он петь будет. Такое больше никогда не повторится!» А Ритка вся бледная! «У меня же лихорадка на губах», – говорит. «Да кому нужны твои губы! – кричу я. – Володя петь будет!»
В общем, поехали восторженные девушки на Рублевку. А там уже и Сева Абдулов, и Ваня Дыховичный, и еще какой-то физик.
– Христос воскрес!
– Воистину воскрес!
Пригодились-таки губы. И начались троекратные поцелуи, и шуточки, и смех. А украшением праздничного стола оказался огромный карп, запеченный в сметане. Но Вика опять ни пить, ни есть не может.
– Ну, что хочешь? Что спеть? – спрашивает Высоцкий.
– «Охоту на волков», – отвечала, как завороженная, Виктория…
Но пришла пора возвращаться домой. Объяснила: сыну утром в школу. «Володя тут же побежал на кухню, – рассказывала напоенная песнями Вика, – стал доставать из холодильника икру, помидоры, огурцы, еще какие-то деликатесы и мне все это в сумочку запихивать. Я говорю: «Что ты, Володя, не надо!» А он: «Нет-нет! Это ребенку!»
Меня Володя сам повез. И вот мы едем с ним и о жизни беседуем. И я ему стала такую дурь нести! Как вспомню, опять готова сквозь землю провалиться, как в Риге, когда не узнала его. Стала ему говорить о своем друге. Дескать, он тоже на гитаре играет и поет хорошо, и, мол, я вас как-нибудь познакомлю. Тут мы к дому моему подъехали. Он наклонился ко мне, обнял и хотел поцеловать. А я его рукой отстранила и говорю: «Не надо». Володя так грустно посмотрел на меня и с горечью сказал:
– Дура ты!
Дура дурой. Еще одна…
– А вот здесь, Владимир Семенович, вам необходимо расписаться, – яркая брюнетка, тесня Высоцкого убедительным бюстом в глубь гримерки, совала ему в руки какие-то бумаги.
– Так вам автограф? – с улыбкой спросил он. – Сейчас, одну минуту. Присаживайтесь, пожалуйста.
– Вам ручку дать?
– Обязательно! – мгновенно уловив двусмысленность вопроса, Владимир Семенович взял ее руку и поцеловал. – Какие же в Запорожье замечательные девушки!..
– Володя! – Дверь резко распахнулась, и в комнату ввалился взъерошенный администратор Гольдман.
– Что, Володя? – досадливо обернулся в его сторону Высоцкий. – Я сколько раз говорил: стучаться нужно?
– Так это… – повинно склонил рыжую голову Гольдман. – Извините. Но тут дело такое… В Москву вовремя мы не успеваем…
– Та-а-к. – Высоцкий посмотрел на часы. – И какие есть варианты?
– Есть. – Гольдман рискнул приблизиться. – Значит, завтра самолета из Запорожья в Москву нет. Есть из Харькова в шесть утра. Туда добираемся вечерним поездом. Я уже заказал «СВ». Правильно? Чуть сократим последний концерт – и машиной на вокзал. В пять утра будем уже в Харькове, аккурат к отправке рейса. – Довольный собой Гольдман даже промурлыкал: «И вот прошла вся в синем стюардесса, как принцесса, надежная, как весь гражданский флот…»
– Ладно. Годится, – поморщился Высоцкий. – А тебе, Вовчик, еще чуток порепетировать, и впору на сцену… «Стюардесся»…
У него были особые отношения с «Аэрофлотом», даже скрепленные официальным договором о предоставлении взаимных услуг, о чем знали все «стройные, как Ту», бортпроводницы международных авиалиний – и Танечка Виноградова, и Людочка Сычева, и другие, чьи фотопортреты украшали рекламные проспекты «Летайте самолетами «Аэрофлота»!» Но на внутренних рейсах порой возникали сложности.