– В мае 1941 года немецкий самолет «Юнкерс-52» вторгнулся в советское воздушное пространство и неожиданно для наземных диспетчеров приземлился на московском аэродроме у стадиона «Динамо». Сначала паника началась на самом аэродроме. Потом стали запрашивать вышестоящие инстанции, дошло до Кремля, а далее, как в испорченном телефоне… до Сталина дошло, что немецкие самолеты уже летят к Москве…
– Первый раз об этом слышу… Что это? Или тогда у нас не было еще техники, способной отслеживать такого рода подлеты?
– Не было толковых специалистов, людей с высшим техническим образованием, поскольку более тридцати тысяч кадровых командиров подверглись в 30-е годы репрессиям. Половину из них возвратили потом из тюрем и лагерей ГУЛАГа в армию, потому что даже новобранцев было некому учить. Но это произошло, когда уже началась война.
– Товарищ генерал, раз уж мы начали про репрессии военно-командного состава… Что же на самом деле было с маршалом Тухачевским?
– Давай для начала закончим о первой истории. Это феерическое приземление немецкого самолета в центре Москвы реально показало Гитлеру, насколько слаба боеготовность советских вооруженных сил. Конечно же со стороны немцев, кроме этакой бравады, это была еще и глубокая разведка. А после того как переполох в Москве утих, начались жесткие оргвыводы, новые аресты и даже расстрелы высшего командования ВВС.
– Вы, наверное, слышали, что в 1987 году еще один немецкий, на этот раз спортивный, самолет Матиаса Руста приземлился уже на Красной площади…
– Вы правы, коллега, немцы еще раз показали нам нашу несостоятельность в деле защиты воздушного пространства страны. Но надеюсь, что это не будет продолжаться вечно. А теперь насчет маршала Тухачевского… Группа военных из восьми человек, составлявших цвет советского военного командования, во главе с Тухачевским была обвинена в государственной измене, шпионаже и в тайном военном заговоре с целью свержения правительства. Через две недели по приговору закрытого военного суда они были расстреляны. После чего в армии начались массовые репрессии, в результате которых пострадали еще тридцать пять тысяч командиров различных родов войск и званий. Но если тебя интересует мое мнение, то оно несколько отличается от общепринятых. В один из дней мне на стол положили перехваченное нами сообщение о том, что немецкое военное командование высоко оценивает военный потенциал Красной армии, а причиной гибели маршала Тухачевского называли его непомерные амбиции и разногласия с маршалом Ворошиловым, безусловно разделявшим все взгляды Сталина… Я тогда готовил сводку материалов разведки для Сталина и пошел к Берии, чтобы согласовать включение этой информации в нашу сводку.
Берия внимательно прочитал подготовленный Судоплатовым проект сводки.
– Это все?
И тогда Судоплатов положим перед ним еще одну машинописную страничку:
– А это, Лаврентий Павлович, на ваше усмотрение.
Берия быстро пробежался глазами по тексту, потом задумался и еще раз, уже более внимательно, стал вчитываться в строчки этого документа.
– Записывайте, майор. В окончательном варианте эта фраза должна звучать так: «Устранение Тухачевского наглядно показывает, что Сталин полностью контролирует положение дел в Красной армии». Записали? Вставьте… Скажите мне, Павел Анатольевич, почему пусть и способный военачальник считает возможным решать, кому быть наркомом обороны? Разве Тухачевскому не было известно, что только Политбюро имеет право ставить и решать эти вопросы. Разве это не заносчивость, считать себя настолько незаменимым, чтобы пытаться влиять на товарища Сталина. Мне иногда кажется, что Тухачевский забыл, в какой армии он служит, если позволяет вызывать к себе на дачу военные оркестры для частных концертов.
Генерал продолжал рассуждать, а курсант внимательно слушал.
– А теперь, коллега, несколько слов о том, что касается моего личного мнения по этому вопросу. Так как я уже немного знал Сталина, то могу предположить, что Тухачевский попался, как говорится, на его удочку. Когда во время встреч с Иосифом Виссарионовичем Тухачевский начинал критиковать Ворошилова, то Сталин делал вид, что внимательно его слушает, и даже иногда называл его критику «конструктивной». Более того, он любил вслух обсуждать варианты перемещений, новых назначений и смещений в армии, внимательно наблюдая за реакцией собеседников. Тухачевский же позволил себе эту информацию свободно обсуждать за стенами Кремля, а это мгновенно породило в народе слухи о якобы грядущих перестановках в руководстве Наркома обороны. И когда эта информация дошла до нас, мы вынуждены были об этом доложить правительству.
– А что вы скажите по поводу того, что существует какая-то особая папка, которая содержит секретные материалы дела Тухачевского?
– Материалы этой папки включают в себя закрытую иностранную корреспонденцию, в которой собраны отзывы зарубежного общественного мнения с их оценкой расправы над Тухачевским. Для вас, коллега, могу сказать следующее: вся трагедия часто заключалась в том, что Сталин, а впоследствии Хрущев, Брежнев и Горбачев использовали закрытую иностранную корреспонденцию для компрометации своих соперников в период своей борьбы за власть. В обычное время такой информации особого значения не придавалось, но в период массовых репрессий, например, стали прибегать к этим материалам, чтобы инкриминировать арестованным разного рода «отклонения» от линии партии.
– Вы хотите сказать, что и сегодня этими материалами пользуются?
– Конечно! В 1989 году Бориса Ельцина во время его первого визита в Соединенные Штаты обвинили, ссылаясь на зарубежную прессу, в пристрастии к спиртному. Лишь Игнатенко, будучи генеральным директором ТАСС, перестал направлять по линии ТАСС в правительство особые обзоры зарубежной прессы, содержавшие компромат на наших руководителей. И, чтобы закончить эту тему, добавлю. Высшее руководство страны прекрасно знало, что все обвинения против Тухачевского вымышлены. Его вина была лишь в том, что он позволил себе обвинение Ворошилова в некомпетенции, а это уже считалось серьезным преступлением. Поэтому предпочли версию о мнимом заговоре потому, что в противном случае им пришлось бы признать, что жертвами репрессий на самом деле становятся соперники в борьбе за власть. Но подобное признание нанесло бы вред престижу правящей партии. Так и в НКВД, частая сменяемость нашего состава заключается не в том, что кто-то не выполнил задания, а в борьбе кланов за власть, после чего победители приводят с собой уже своих людей на ключевые посты НКВД, особо не церемонясь с опытными кадрами, делая из них очередных «врагов народа». Однако на сегодня закончим… Мне нужно отдохнуть…
– Доброй ночи, Павел Анатольевич, – сказал Кирилл, вставая.
– Какие планы на завтра? – уточнил Судоплатов.
– Надо показаться в академии…
– Понятно, тогда отдыхать… – сказал генерал и прошел в свою спальню.
Генерал присел на край своей кровати. Затем надел очки и перебрал газеты, что лежали на прикроватной тумбочке. Не найдя ничего интересного для себя, погасил ночник и после этого прилег на кровать. Полная луна добралась и в его спальню. Беседа с курсантом вновь всколыхнула воспоминания и спать уже не моглось и не хотелось…
Это были последние предвоенные дни. Из Китая вернулся Эйтингон. Вместе с матерью Рамона Меркадера, Судоплатова и Эйтингона несколько часов назад в Кремле Калинин наградил их орденами за акцию против Троцкого в Мексике.
И вот сейчас они вместе собрались на квартире Судоплатова, чтобы уже вместе с Эммой отметить и эту встречу, и награды правительства.
– Друзья, – начал Судоплатов, держа в руках бокал с вином, – предлагаю первый тост поднять за товарища Сталина. Никогда не думал, что хлопчик из далекого Мелитополя, вместе со своими товарищами, сможет выполнять его личные поручения в организации борьбы с врагами партии и правительства. Вдумайтесь в эти простые слова: он нам доверяет. Это ли не лучшая оценка нашей работы.
Они выпили, и на какое-то время в комнате наступила тишина. Правда, тяжело вздохнула мать Рамона. И тогда, снова попросив всем наполнить бокалы, слово взял Эйтингон:
– Каридад, я тебе уже это говорил, а теперь повторюсь в присутствии друзей. Смелость и выдержка твоего сына Рамона помогли нам выполнить это архисложное задание партии и правительства. Наши награды – это результат его подвига. Знай, пока жив, я буду относиться к Рамону, как к собственному сыну. Поэтому предлагаю выпить за нашего мальчика. За его выносливость, стойкость и его веру в нашу победу.
В это время раздался телефонный звонок.
– Кому мы понадобились в такое время, – произнесла Эмма, подходя к телефону. – Квартира Судоплатовых. Да, с Эйтингоном… – Эмма повесила трубку. – Павел, тебя с Эйтингоном вызывает к себе Меркулов. Машина уже у подъезда.
Офицеры быстро покинули квартиру, а Эмма налила вино уже в два бокала и подсела к Каридад.
– Такая вот у нас с тобой планида… Вечно ждать их возвращения.
Когда Судоплатов с Эйтингоном вошли в кабинет наркома, там уже сидели его заместители Фитин и Мельников.
– Товарищи офицеры, – начал Меркулов, – товарищ Сталин назвал наш с вами доклад не соответствующим реальной действительности и лишь нагнетающим напряженность. Лаврентий Павлович приказал вас собрать и еще раз проанализировать предвоенное положение. Перед вами лежат распечатанные тексты доклада и последние сводки, подготовленные майором Судоплатовым. Прошу еще раз все внимательно прочитать и начнем обсуждение…
Генерал включил ночник. Достал из выдвижного ящика тумбочки капли. Накапал какое-то количество и добавил минеральной воды из бутылки, стоящей здесь же. Немного посидел, собираясь с духом, и выпил. А потом встал и подошел к окну, распахнул шторы, давая возможность луне заглянуть в его спальню.