– Всеволод Николаевич, я уважаю и ценю ваш опыт и ваше мнение, но с кем прикажите мне выполнять те задачи, которые вы же с товарищем Берией поставили перед моим отделом? И потом, если их признали врагами народа, то уж тогда давайте начнем арестовывать всех тех, кто их проверял при приеме к нам на работу? Потом арестовывать уже тех, под чьим руководством они работали за то, что не сумели разглядеть врага у себя под носом… Мне думается, что людям, характеры которых закалила наша работа, надо верить… Вот ваша соль…
– Возможно, что в этом вы правы… Скажи Эмме Карловне, пусть заходит по-соседски к моей, если что-то вдруг понадобится…
– Обязательно…
Когда Меркулов ушел, постояльцы снова собрались на кухне.
– Павел Анатольевич, но, может быть, Меркулов действительно прав? Сознался – враг!
– Знал бы Меркулов, как эти признания там выбивались. Когда мучают круглые сутки, лишая сна, когда признания выбивают путем нечеловеческих пыток или тебе тупо дробят колени, выполняя приказы своего руководства, в отношении этих, как они нас считали, подонков.
– Товарищ генерал… Но хотя бы кто-то их тех, кому вы спасли жизнь и освободили, принесли ощутимую пользу в деле нашей Победы?
– О, как ты вдруг заговорил. Кирилл, дело разве в пользе?
– А в чем же тогда?
– В том, что все они люди, которые каждый на своем месте честно делали свое дело, а их оболгали или оговорили. Они почти все пострадали невинно, как и твои родственники Сара и Павел Штейнберги, которые были незаслуженно наказаны. И слава богу, что часть из них еще не успели расстрелять. В тот момент, например, в моей квартире находились чекисты Медведев и Прокопюк, которые вскоре получили звания Героев Советского Союза за успешные партизанские операции в тылу у немцев. Еще Каминский… удивительный человек. Ходил всегда в костюме тройка и носил пенсне. Знали бы вы, как он был рад тому, что его снова привлекли к оперативной работе. После приземления в Житомире его выдал священник, завербованный ранее НКВД, а тогда сотрудничавший с гестапо. Чтобы не попасть в руки немцев, он застрелился на явочной квартире… И таких более ста судеб чекистов, которых мы спасли из лагерей и которые делом и даже своей смертью доказали, что наши карательные органы были не правы, когда выносили им чудовищные обвинительные приговоры…
– Извините…
– Передо мною-то что извиняться. Это перед ними нужно извиняться. Однако же вернемся к событиям начала войны. Ситуация на фронте складывалась трагическая. Мощь танковых соединений немцев превосходила все наши предварительные предположения. Масштабы поражения Красной армии в Прибалтике, Белоруссии и на Украине ошеломляли. До августа мы сумели провести лишь несколько диверсионных операций по спасению частей Красной армии, попавших в окружение. Те подразделения, которые мы не могли вывести из котлов ввиду их рассеянности, становились базой для развертывания партизанской войны. Мы оставляли им своих опытных офицеров-разведчиков и обеспечивали средствами связи. Далее во взаимодействии с районными и местными партийными организациями они начинали работу в тылу у немцев.
– Товарищ генерал, вы упомянули Медведева… Я, если честно, о нем ничего не знаю.
– Не только ты. В 1937 году Дмитрий Николаевич Медведев был уволен из органов НКВД якобы за сокрытие связи со своим старшим братом, арестованным как «враг народа» и исключенным из партии. В 1938 году после его неоднократных писем на имя Н. И. Ежова и И. В. Сталина он вновь был принят на работу в НКВД и направлен в систему ГУЛАГа начальником отдела в Медвежьегорске на строительство Беломорско-Балтийского канала. В конце 1939 года в возрасте 41 года был вторично уволен из органов «за необоснованное прекращение уголовных дел» и поселился в Подмосковье.
– А что значит за необоснованно прекращенные дела?
– Дел, в которых он не видел состава преступления арестованного…
– То есть, спасал кого-то? – уточнял Кирилл.
– Думаю, что не допускал ареста и расстрела невиновного… В июне 1941 года мы его нашли, и он был восстановлен в органах госбезопасности, а с августа 1941 года уже возглавил опергруппу «Митя», которая под его командованием стала первым подразделением в составе войск Особой группы при НКВД СССР, заброшенной нами в тыл немецких войск в начале сентября 1941 года. Отряд Медведева действовал до января 1942 года на территории Смоленской, Брянской, Могилевской областей, провел свыше 50 крупных операций. В этом отряде воевал выдающийся боксер Королев, вынесший в одном из боев раненого Медведева с поля боя. В его отряде было много чекистов, репрессированных в 1930-е годы и амнистированных нами с началом войны. После ранения наши врачи его подлатали, и с июня 1942 по февраль 1944 года Медведев был командиром партизанского отряда специального назначения «Победители», действовавшего на территориях Центральной и Западной Украины. В этом отряде действовал и действительно выдающийся разведчик Николай Кузнецов.
– Это был ваш человек?
– Да. Его заметила Эмма, а до этого… Дай вспомнить… Итак, в 1929 году он был исключен из комсомола по обвинению в «белогвардейско-кулацком» происхождении. Диплом об окончании техникума ему не выдали, ограничились справкой о прослушанных курсах. К тому времени он, имея природные языковые способности, самостоятельно выучил разговорный язык эсперанто, польский и украинские языки. Работая таксатором, то есть оценщиком лесных насаждений и порубок, Кузнецов обнаружил, что его коллеги занимаются приписками, о чем сообщил в милицию. Суд приговорил расхитителей к срокам по 4–8 лет тюремного заключения, а Кузнецова – к году исправительных работ, и его снова исключили из комсомола. А вот далее в его судьбу уже включается божественное провидение. Совершенно случайно о годе исправительных работ узнает начальник НКВД Коми АССР М. Н. Журавлев. Он позвонил в Москву начальнику отделения контрразведывательного управления ГУГБ НКВД СССР Леониду Райхману и предложил ему взять Кузнецова в центральный аппарат НКВД как особо одаренного агента.
– Вау! Истина восторжествовала…
– Выходит, что так. Правда, анкетные данные Кузнецова – неоднократная судимость и исключения из комсомола – не позволяли нам принять его в центральный аппарат. И мы придумали сделать его особо засекреченным спецагентом с окладом содержания по ставке кадрового оперуполномоченного центрального аппарата. Кузнецов тогда получил паспорт советского образца на имя немца Рудольфа Вильгельмовича Шмидта и с начала 1938 года уже выполнял спецзадание по внедрению в дипломатическую среду Москвы. Его внешность и прекрасное знание языков вызывали повышенный интерес, и он без труда знакомился с иностранными дипломатами, посещал светские мероприятия, выходил на друзей и любовниц дипломатов. С самими дипломатами заключал сделки по покупке разных ценных товаров. И все для того, чтоб иметь возможность знакомить нас с секретной перепиской немецкого посольства в преддверии войны.
Когда двое немецких курьеров, живо беседуя с Кузнецовым, после завтрака вошли в лифт, он неожиданно остановился между этажами.
В это время чекисты быстро прошли в их гостиничный люкс и аккуратно перефотографировали содержание хранящихся там бумаг. Как только чекисты вышли из номера, лифт продолжил движение.
– Однажды мое внимание на Кузнецова обратила Эмма. Она часто, как правило, во время ужина, позволяла себе привлечь мое внимание к тому, что ей показалось важным или интересным. Вот и на этот раз она решила рассказать мне об одном из курсантов Высшей школы НКВД.
Судоплатов в штатском вместе с Эммой вошли в зал ресторана. Метрдотель знал, кто такой Судоплатов, и провел его с женой за свободный столик. Когда гости немного освоились, Эмма обратила внимание Павла на двух мужчин, сидевших рядом и оживленно беседовавших.
– Кузнецов – тот, что блондин, – сказала Эмма.
– Понял. С кем он сидит? – уточнял Кирилл.
– Это – военный атташе Германии Эрнст Кестринг.
– Предположим, и зачем ты меня сюда привезла? Могла бы просто дома рассказать…
– Ты посмотри на него, как он спокоен, хладнокровен…
– А почему он должен волноваться?
– В данный момент, насколько мне известно, ваши технические специалисты устанавливают в номере дипломата прослушивающее устройство.
– Даже так? Что я могу тебе сказать… Общается довольно свободно, уверенно, язык, очевидно, знает хорошо, умеет слушать…
– Просто возьми его себе на заметку. Проверь в деле. И поверь, это молодой человек далеко пойдет… Обещаешь?
– С меня шоколадка, – сказал в ответ Судоплатов, согласно кивнув головой.
Генерал и курсант уже смотрели вечерние новости. Это была программ «Время».
– Завершился начатый в мае «суд над КПСС», – начал диктор, пафосно чеканя каждую фразу… Судоплатов убавил звук.
– Проверив конституционность указов Ельцина о запрете КПСС, – продолжил уже сам генерал, – суд принял компромиссное решение. Было разрешено восстановить коммунистическую партию, но признать законным роспуск ее руководящих структур, а главное, было позволено конфисковать большую часть ее имущества, причем заметь, государственного имущества, которым незаконно пользовалась верхушка партии. Российский Нюрнберг, как вы понимаете, не состоялся: КПСС, в отличие от нацистской партии в Германии, не был признан преступной организацией, а коммунизм, в отличие от нацизма, – человеконенавистнической идеологией… А развязанная гражданская война – это ли не проявление преступной идеологии? Сознательно организованный повальный голодомор среди крестьянства, концентрационные трудовые лагеря для собственного трудового народа – это разве не человеконенавистническая идеология? Пусть и во имя каких-то общегосударственных целей.